Книжник сдержал смешок: конечно, недоволен. Слишком подозрительный вояка с радостью бы запретил все книги вообще, даже учебники по воинскому искусству, потому что, попав в руки врага, они научат морготовых рабов эльфийской тактике. А эльфийской грамоте — словари. Уничтожить!

— Спасибо, Фумеллотэ, я буду готов.

Девушка, снова и снова устремляя нежный взгляд прекрасных синих глаз на двери, слегка попятилась, однако не ушла.

«Она ведь не ради меня здесь, — с досадой подумал книжник, понимая, что всё равно бы не ответил взаимностью, однако чувствуя обиду, несмотря ни на что. — Она влюблена в этого безумца. Бедняжка! И почему всем девушкам так нравятся воины?»

Перед глазами встал глупейший турнир из когда-либо виденных.

«Мы — мирные лорды, — пояснял Пенголоду Эктелион, рассматривая выглядевший стеклянным меч. — Ондолиндэ — абсолютно безопасный город, поэтому и оружие, и доспехи у нас игрушечные».

На арене было красиво: кварцевые клинки, хрустальные щиты, латы из тонкого аметиста, всё это разбивалось в крошку и делало песок сверкающим в лучах солнца. Задачей участников была не победа, но наиболее красочное выступление, и Лаурэфиндэ, недавно вернувшийся из леса, оказался непревзойдён в этом бессмысленном прекрасном фарсе.

Тогда юная Фумеллотэ, пришедшая с родителями на праздник, и влюбилась в самого не подходящего для нежных чувств эльфа. Пенголод помнил этот момент: подойдя к знакомым, книжник хотел подарить юной деве книгу о лориэнских маках, в честь которых и дали имя долгожданной дочке родители. Поначалу Фумеллотэ радостно слушала и кивала, но потом случайно взглянула на арену, когда восторженные крики зрителей стали особенно громкими, и…

***

В голубое небо взлетел вихрь из сверкающих золотом осколков граната: нагрудный панцирь черноволосого воина со стеклянным звоном рассыпался, открывая поражённой публике скрытые под агатовой бронёй алые кристаллы.

— А-ах! — восторженные зрители захлопали в ладоши, и ювелир, создававший турнирный доспех, с гордостью встал и с места и поклонился, зная — овации эти для него.

Прозрачный клинок, отражая и искажая образы вокруг встретился с хрустальным щитом, осколки разлетелись каплями росы.

— А-ах!

Золотоволосый воин закружился, глухой шлем, полностью закрывавший голову от ранящих осколков, не давал увидеть лицо, однако каждый узнал «мирного лорда Дома Золотого Цветка».

Каждый. Кроме никогда не встречавшей его девы.

— Кто это? — восхищённо выдохнула Фумеллотэ, забыв про книгу и летописца.

— А-ах!

Красные осколки снова взмыли в небо, новый хрустальный щит рассыпался в крошку. Удар, певучий звон, последний кварцевый клинок переломился, и оставшиеся безоружными бойцы, сняв шлемы, с хохотом обнялись, пожимая руки.

— А-ах!

— Его имя — Лаурэфиндэ. Это брат супруги короля.

Фумеллотэ разрумянилась и смущённо опустила глаза.

***

— Привет, славный летописец, — зло сверкая глазами, заявил вошедший мирный лорд, осматриваясь. — Я хотел беседовать наедине, однако ты собрал народ, и, пожалуй, я буду говорить при них.

— И тебе привет, шуточный воитель, — не удержался Пенголод от колкости, однако воин почему-то обрадовался и весело искренне рассмеялся, совсем не обидевшись.

Синие глаза посмотрели выразительно, благодаря за поддержание игры в обычного горожанина. Возникла напряжённая пауза, Фумеллотэ встала так, чтобы её было видно.

— Я хочу проверить, насколько твои почитатели способны думать над текстами любимого летописца, — Лаурэфиндэ перешёл в наступление.

— О чём ты, светлый лорд? — смущённо краснея, спросила дева, стараясь выглядеть храброй.

Наверное, Пенголоду показалось, что взгляд всегда сторонившегося женщин воина потеплел, однако даже такой мимолётный мираж заставил занервничать.

— Скажи мне, прекрасная леди, — предводитель Орлов заговорил снисходительно, только глаза выдавали искреннюю симпатию, — что ты думаешь о песне про Альквалондэ на стихи нашего славного летописца?

— Про Альквалондэ? — переспросил Пенголод. — Почему про Альквалондэ?

— Потому что так захотелось гондолиндрим, друг мой книжник. Ты разве не знаешь о троих менестрелях, танцевавших и певших в гостях у леди Симпины?

— Нет…

— Я могу всё объяснить! — начала защищать друга семьи Фумеллотэ, невольно улыбаясь воину. — Никто не хотел ничего плохого!

— Увы, леди, — Лаурэфиндэ отвёл взгляд от девы, посмотрел на Пенголода, потом снова вернулся глазами к эльфийке, — если зло свершилось, неважно, нарочным оно было или нечаянным.

— Но я просто хотела, чтобы новая песня была спета!

— Твоё желание сбылось. Только красота изуродовала историю.

***

На площади с исполинским фонтаном, в котором могли бы одновременно купаться все члены Дома Эктелиона, собрались прибывшие гости из Медных, Стальных и Серебряных Ворот, играла музыка, танцевали эльфы.

Фумеллотэ гордилась собой: первой прочитав самые новые книги друга семьи, она предложила менестрелям Серебряных Врат исполнить очень красивые будоражащие воображение стихи про орла. Любое упоминание птиц Манвэ и защитников Песни Гор встречалось с радостью и вдохновляло на творчество, поэтому никто не подумал отказываться.

И летний солнечный день зазвенел пугающей прекрасной музыкой, заблестел драгоценными брызгами фонтана.

«Над бездной, где скалы подпирают поднебесье,

Орёл жил, полёт чей могуч был и прекрасен.

Был нежным — так старая лилась в печали песня,

Силён был, а гневаясь, порывист и ужасен.

Орлицы по взмахам его крыльев тосковали

И солнце в кровавых поединках затмевали.

Мечтали любовь ему великую доверить,

Не знали — любил он безответно птицу-лебедь!

Однажды спустился он к ней с облака на камень

И дважды пытался разбудить в любимой пламя.

Но горе! Она орлу отказом отвечала

И боли его сердечных мук не замечала.

Надменный, он просто стал безумным от страданий,

Мгновенно любовь свою убил на том же камне

И с криком вознёсся в поднебесье. Птица-гордость!

И сгинул, направив свой полёт в шальную пропасть.

Мы часто, впадая в прихотливости блаженство,

Злощастье придуманное чтим как совершенство.

Нам верить дано всегда: мечты — они с крылами.

Но лебеди не будут вить гнёзда в любви с орлами».

Струи фонтана разлетались бриллиантовыми каплями, сверкая в лучах солнца чарующими красками, и баллада о гибели лебедя из-за гнева орла вызывала у аманэльдар одну, самую болезненную ассоциацию.

***

— Эта песня искажает суть войны! — собрался с мыслями и начал напирать Глорфиндел. — Ты понимаешь, летописец, что нельзя подавать народу конфликт Феанаро и Ольвэ как романтическую историю?! Морифинвэ не любил принцессу Айриэль и убил её не за отказ выйти за него замуж! Ничего красивого в альквалондском кровопролитии не было! И никто не должен допускать мысли, будто война — это про любовь!

— Но лорд Лаурэфиндэ, — снова вступилась за потерявшего дар речи книжника дева, — многие молодые гондолиндрим не видели войны! Для некоторых из нас это что-то далёкое и страшное, но… Именно там и познакомились родители, полюбили друг друга…

— Да как ты не понимаешь? — мирный горожанин опять не смог остаться суровым под взглядом Фумеллотэ. — Счастливые исключения есть везде! Рóга научили работать в кузнице у Моргота в рабстве! А я узнал, насколько губителен холод во льдах Хэлкараксэ! Я научился видеть тропы там, где их нет, узнал, как убивать орков и защищать близких! Один мой бывший соратник женился на деве из Тэлери, охраняя её от Нолдор, а знакомый менестрель менял ненужные жителям Альквалондэ вещи на ценности и еду! Пойми, одна звёздочка не сделает чёрное небо белым! И даже тысяча звёзд на это не способна! Нельзя превращать летописи о войне в любовные истории!

— Может быть, я просто про птиц написал, — невинно пожал плечами Пенголод.

— Получается, нужно выбросить из памяти всё доброе, что имело место на фоне зла? — спросила Фумеллотэ.