— Что? Прости, что? — Финдекано не верил своим ушам.

— Твой отец искренний! Он не станет врать летописцу!

— Эру…

Старший сын Нолофинвэ расхохотался. Согнувшись пополам и вытирая слёзы, он смеялся и рыдал, не в силах успокоиться. Вышедший из шатра Турукано попытался заговорить с братом, но Финдекано оттолкнул его, продолжая хохотать, заливаясь слезами, держась за живот.

— Я летописец, — заговорил снова Квеннар, только теперь с Турукано. — Я… Я принес страницы из книги истории. Которые диктовал король Финвэ. Новый Владыка хотел их… Уничтожить. А я их спас и… Сбежал. Я пойду с вами в Средиземье. Не знаю, кто здесь прав, кто нет, но если новый король изгоняет собственного брата, уничтожает записи отца и… И… Лжёт летописцу! Я не останусь здесь!

Турукано взял пачку листов.

— Это же сокровище! — прошептал он. — Я сохраню его. Клянусь!

Летописец встал перед Турукано на колено и склонил голову.

— Мой господин, — с благодарностью произнес Квеннар. — Отныне и навек я твой верный слуга!

Финдекано, продолжая хохотать, пошёл прочь от шатра отца, от его «правды», его пути мести и него самого.

Тьма и свет

Переливающийся чарующими волшебными оттенками свет, озаривший небо на севере, не был похож ни на что, виденное эльфами ранее. Почти ни на что…

Чувствуя, как сердце рвётся на части, Феанаро вбежал по крутому каменистому склону на прибрежную скалу. Смотря на далёкое сияние, король Нолдор закричал в пустоту проклятья. Ненавидя себя за бессилие и промедление, Феанаро выхватил меч и устремил остриё в сторону далёких гор.

— Тебе не победить! — закричал он, почему-то уверенный, что враг его услышит. — Ты падёшь! Позорно поползёшь на коленях, моля о пощаде! Будешь просить позволения целовать руки победителя! Но никто не сжалится над таким омерзительным ничтожеством, как ты! Ты сдохнешь на руинах собственной твердыни, и все увидят твои предсмертные корчи! Труп втопчут в грязь, и никто не станет оплакивать тебя! Каждый живущий пнет и плюнет на растоптанный кусок мяса, оставшийся от ничтожного гордеца! Вот твоя судьба, убийца!

***

— Не охрипни, бедняжка, — расхохотался Мелькор, из последних сил поддерживая свечение Сильмарилей, которые жглись невыносимо больно.

Наблюдение за Феанаро, ставшее лёгкой задачей при прикосновении к Сильмарилям, всё равно требовало сил. И, стоя среди кружащей снежные вихри метели, Мелькор перестал терзать кристаллы чарами.

Свет угас. Песня Камней стихла, зазвучала жалобно, слабо, словно плач измученного болью пленника.

***

— Будь ты проклят! Проклят! — кричал Феанаро, видя, как потемнело небо на севере.

Куруфинвэ-младший подошёл к отцу и с тревогой посмотрел на него.

— Мы спасём Сильмарили, — сказал он, надеясь хоть как-то утешить, поддержать родителя, но когда Феанаро взглянул на сына, стало ясно: это невозможно. Не помогут никакие слова.

— Ты не понимаешь, — с безумным огнем в глазах прошептал король Нолдор, — Сильмарили… Это не просто кристаллы! Это не алмазы, не кварц, не аквамарин, нет! Это живые существа! Я их создатель! Я чувствую их. И знаю, им плохо! Они страдают! Враг давит в них жизнь, терзает их своей силой! Он Вала, Куруфинвэ! Вала! Его мощь велика! И направлена на моих…

— Детей?

Феанаро не ответил. Резко развернувшись, Нолдо рванул вниз по крутому склону.

— Выступаем! Немедленно! — закричал он своим воинам. — На север! На врага! Раздавим его, как презренного слизняка! За мной, мой великий народ!

***

Тэлуфинвэ медленно поднялся с колен и отошёл от догорающего погребального костра. Где-то в глубине души он боялся, что с ним будет то же, что случилось с Тьелко, а помочь здесь некому, но все эти мысли были очень мутными и путаными. Навек расставшись с матерью, отрекшись от отца и братьев, похоронив жену и ребёнка, Тэлуфинвэ остался с пустотой.

И Клятвой Феанаро.

***

Чёрный дым впереди, чарующее сияние за спиной. Запах гари, крики… И прекраснейшие переливы света.

Тьелпе, стоя рядом с дядей на возвышении на скалистом берегу, увидел, как беловолосый Феаноринг сжал кулаки, бледнея.

— Проклятье! — выкрикнул Туркафинвэ. — Провались он в зловонную яму! Будь он проклят! Ненавижу!

С силой пнув камни, Феаноринг обернулся к племяннику, пронзая горящим безумным огнём глазами.

— Ты понимаешь, ребёнок неразумный, ЧТО это значит?! Понимаешь?! Или нет?

Первым желанием было схватиться за меч, пусть даже Тьелпе не до конца осознавал, зачем, но он промедлил, а дядя — нет. Схватив племянника за грудки, Туркафинвэ встряхнул его и толкнул.

— Ты… Представь, глупый, — сказал он спокойнее, — за кем пойдут в бой? К кому потянутся? К тому, кто выглядит лишенным чувства прекрасного безумцем, сжигающим дивные корабли, или к тому, кто освещает небо волшебным сиянием? Как ты докажешь, что Сильмарили наши по праву? Как?! Мы выглядим вероломными захватчиками!

— Почему ты уверен, что Феанаро сам сжёг корабли? — Тьелпе почувствовал что-то странное в душе. Пока не мог объяснить.

— Не вижу следов битвы. Ни тел, ни разбросанного оружия, ни погребальных костров. Только догорающий флот. И, Тьелпе, чем бы ни было обосновано это решение, для стороннего наблюдателя мы теперь тьма. А Моргот — свет.

Протест, родившийся в сердце, приводил аргументы, доказывая, что дядя не прав. Но… Нет! Нет! Нет! Он не прав! Не прав…

Чары музыки

Высокие раскидистые кроны сомкнулись над головами эльфов, скрыв звёзды, зато огни запрыгали среди травы. Блёклые, белые. При взгляде на них сердце сдавливала безнадёжная тоска.

— Говорят, такие огни загораются на месте массовой гибели эльфов, — серьёзно сказал Белег, — о них рассказывают воины, заставшие нашу землю, когда она звалась Эгладором. Души тех, кого не отпустила Арда, не позволила взлететь и стать небесной искрой, мучаются над зловонными болотами, обманывая путников тоскливым светом. Говорят… Это кара для тех, кто шли в бой с желанием умереть. В бой надо идти со стремлением выжить, тогда, если погибель настигнет, дух освободится.

— Нелогично совершенно, — отмахнулся Макалаурэ. — Даэрон, ты говорил, можно потренироваться на твоём друге?

Менестрель заговорщически кивнул. Феаноринг поставил большую арфу у ног и сосредоточился. Полилась нежная мелодия, Даэрон вздрогнул, Белег скривился и сдавил руками плечи, растирая, словно они затекли.

— Твой воин чувствует магию музыки так же, как один из моих братьев, — усмехнулся Макалаурэ. — Учитывая, что мы собираемся делать, я ему не завидую.

— Но мои чары на него так не действуют! — удивился Даэрон.

— Интересно, — прищурился Феаноринг. — Покажи, что ты умеешь.

— Есть способ не рассеивать магию, — сказал дориатский певец. — Но это очень трудно. Надо… Нащупать струны души. Песней. А потом ударить. У владыки Денетора был такой менестрель, но он погиб на войне, а его ученики… Их силы были ничтожны. Они передавали последователям только теорию.

— Грядёт война, — мрачно произнес Макалаурэ, — такое умение может пригодиться вновь. Покажи. Попробуй победить меня. Но учти, я буду защищаться.

Направив на дориатского певца чары, сын Феанаро, погрузившись в исполнение музыки, попытался отгородиться от звуков деревянной арфы Даэрона.

«Чем же его зацепить? — судорожно соображал менестрель, для которого Нолдо был едва ли не ровней Валар. — Чего он может желать… Тайно… О чём молчать?.. Начну с очевидного…»

Мелодия вечного счастья —

Какая она?

Покой бытия?

Творение пламени рвет мою грудь —

Увижу ли путь, узнаю ли путь?

Макалаурэ чувствовал, как к сердцу подбирается колючий холод. Он не парализовывал, не пугал. Это была разведка, и такие чары, пусть и не опасные, кажущиеся ласковыми, надо гасить сразу, пока они не достигли цели.

Ощутив отпор, сыгранный тремя неожиданными аккордами, Даэрон зашёл с другой стороны.

Послушай, но разве в молчании

Скроешь ответ,

Где истинный свет?