— У нас есть важное дело, — гордо заявила юношам Эленнис, — мы сейчас все вместе отправляемся по местам охоты, чтобы созвать всех в укрытие и помочь добраться до лагеря раненым, если таковые имеются. Я понимаю, вы хотите убедиться, что во льду нет ваших близких, но… Как бы страшно это ни звучало, им уже не помочь. А живым — можно и нужно. Я отведу воспитанницу на урок и вернусь. Уверена, вы меня дождётесь, отважные Нолдор.

Мальчишки переглянулись. Задание супруги принца пришлось по душе не всем, но лидер согласно кивнул, его серые глаза сверкнули решимостью.

— Я с тобой, Эленвэ, — сказал юноша. — Спасём собратьев.

Маленькая Эльдалотэ тоже очень хотела пойти на подвиги, но знала — её не возьмут. Придётся учиться красиво писать о красивых деяниях королей, и Квеннар этому может научить лучше всех.

***

Охранявшие временный лагерь эльфы первыми ощутили усилившийся мороз. Ставший порывистым ветер вышибал из глаз слёзы, душил и обжигал незащищённую кожу. От холода уже не спасала ни меховая одежда, ни согревающие настои, Нолдор стали чаще сменять друг друга на посту, с огромным трудом поддерживая горение гаснущих костров. Дежуря по двое и не позволяя друг другу засыпать, воины из последних сил держались, стараясь не думать, что буря ещё даже не началась.

Рассчитывать, что где-то впереди снова окажутся горы с углём, не приходилось, и, несмотря на заготовленные запасы, жечь, не экономя, не решались: кто знает, сколько продлится надвигающееся природное бедствие, и как часто будет повторяться…

Среди снежной мглы промелькнула тень, послышался далёкий вой, и вдруг один из караульных оказался лежащим, придавленным огромной тушей, а в следующий миг челюсти сомкнулись на горле эльфа.

Из сугроба рядом выпрыгнул волк и рванул в лагерь, мгновенно затерявшись среди палаток. Подняв тревогу, воины бросились за хищником, но тьма, мороз, ветер и доносящиеся со всех сторон крики не давали возможности определить, куда именно побежала тварь. Или… Их несколько?!

Выбегая на улицу с оружием в руках, Нолдор зажигали факелы, поднимали шум.

Из небольшой палатки, стоявшей с краю, донеслись страшные крики, двое взрослых эльфов выволокли ребёнка и подрубили колья, а потом бросили внутрь факелы. Жуткий вой сотряс воздух, упавшие пологи заметались, повалил дым.

— Осторожнее! — крикнул воин, стреляя в разгорающуюся ткань. — Не дайте твари бежать! Она подожжёт соседние палатки!

Рядом куда-то во тьму полетели копья и дротики, раздался вой и визг, а потом звуки резко стихли. Лишь всё ещё слабо металась истыканная стрелами горящая палатка.

***

Когда начало ощущаться головокружение, охотники, только что похоронившие в снегу погибших от зубов хищников собратьев, подумали — это от усталости и ударившего мороза. Но когда желудок скрутила тошнота, стало ясно — дело совсем в другом: похожие на волков твари несъедобны. Сгибаясь пополам в приступах рвоты, теряя равновесие и едва не падая под порывами ледяного ветра, Глорфиндел и трое охотников из последних сил побрели в сторону лагеря.

Лис упорно крутился под ногами, словно домашняя собачонка, от всего верного сердечка желая помочь хозяину, не понимая, что эльфу не до него.

Кашляя и давясь сухими позывами, потому что желудок уже опустел, Глорфиндел делал шаг за шагом, обливаясь по́том, словно тащил на себе обломок скалы. Вперёд вела только одна мысль: «Успеть дойти и предупредить, что волков есть нельзя».

***

— Я чувствую себя лишним здесь, — понимая, что говорит неуместные глупости, но не в силах больше молчать, Турукано отвлёк летописца от работы с учениками, количество которых росло с каждой новой обрушивающейся бедой. — Я не могу жить сегодняшним днём, не желая вернуться в прошлое, не вижу для себя будущего, а настоящее заставляет меня презирать близких.

— Всех? — неожиданно с пониманием спросил Квеннар, и сын Нолофинвэ опешил.

— Да… Нет. Не всех, — вздохнул принц, — но мне легче презирать, чем постоянно бояться за их жизнь. Проще обвинять, чем терзаться догадками, жив ли брат, и застёжки с чьей одежды были в брюхе акулы, куда опять ушла Эленнис, и как переносит дорогу дочь… Отец просил быть рядом с ним, и я понимаю, что должен его поддержать, но… Квеннар, прости, что я всё это говорю. Тебе надо заниматься учениками.

— Нет, постой, — не выпустил из своего шатра Турукано летописец. — Чем больше здесь эльфов, тем теплее. Король позовёт — пойдёшь. А пока, пусть нам мой главный умник вина согреет. И сам выпьет половину бокала. К сожалению, уже ни у кого не осталось в запасе сушёных апельсинов, но это ведь не самое страшное, правда?

— Да… — Турукано сел у огня. — Буря начинается. Вот что страшно.

— И даже не это, — улыбнулся вдруг Квеннар, и во взгляде Нолдо промелькнуло нечто, заставившее сына Нолофинвэ встряхнуться. — Буря не останется с нами навек. Она закончится. Чем-нибудь.

— Чем? — совершенно без страха спросила Эльдалотэ, отложив перо.

— Новой долгой дорогой, — летописец, пряча руки в рукава, погладил девочку по голове, стараясь не испортить вычурную причёску. — Метель утихнет, мороз спадёт. И мы опять двинемся в путь. В снежную дивную даль, где нас ждёт прекрасный город. Пока это лишь сонное видение, фантазия, как в предвидении Айнур при зарождении Арды. Величайшие творения Эру видели то, чему ещё только суждено было свершиться, но лицезрели так ясно, что не осталось сомнений в том, как именно требуется воплотить Истинный Замысел. Наше будущее столь же призрачно и столь же ясно, мы уже знаем, что создадим, когда наступит завтра. И, закрыв глаза, способны увидеть всё. Просто загляните в своё сердце, где, пусть и очень тихо, всё же звучит Изначальная Песнь.

Турукано сомкнул веки, однако всё равно слышал лишь усиливающееся завывание ветра. Вдруг младшая племянница Аклариквета заиграла на флейте, а Квеннар полушёпотом запел, придавая моменту бо́льшую таинственность, и пурга на улице зазвучала мелодией горной долины:

— Ночь и тишина, данная навек.

Дождь, а может быть падает снег.

Всё равно, бесконечной надеждой согрет,

Я вдали вижу город, которого нет,

Где легко найти страннику приют,

Где наверняка помнят и ждут.

День за днём, то теряя, то путая след,

Я иду в этот город, которого нет.

Кто ответит мне, что судьбой дано?

Пусть об этом знать не суждено.

Может быть, за порогом растраченных лет

Я найду этот город, которого нет.

Там для меня горит очаг,

Как вечный знак забытых Истин.

Мне до него последний шаг,

И этот шаг длиннее жизни.

«Длиннее жизни», — прошептал Турукано, вслушиваясь в аккомпанирующую флейте метель.

«Длиннее жизни…»

Примечание к части Песня И.Корнелюка "Город, которого нет"

Очнись, Финьо!

Мелодия приближалась тёплым ветром, летела дивными бабочками с двухцветными тончайшими крылышками: золотыми с внешней стороны и серебряными с внутренней. Большие, с ладонь, и совсем крошечные мотыльки вспархивали из самой земли, слетались вместе, поднимаясь к небу светящимися спиралями, словно очерчивая контуры двух исполинских древ. Свет ослепительно вспыхнул, полыхнуло пламенем и обдало нестерпимым жаром, красота превратилась в чудовищной разрушительной мощи стихию, беспощадную и обожающую себя за это.

«Вот она! Моя сила! Узрите и преклонитесь предо мной! Теперь ваша жизнь зависит от моей прихоти! И в ваших интересах задобрить меня, жалкие головешки!»

***

— Очнись!

Сквозь жар и тяжкий сон послышался знакомый голос.

— Очнись, Финьо!

Кто-то встряхнул за плечи, похлопал по щекам, начал растирать руки. Тело забила дрожь, застучали зубы, к губам прислонили флягу.

— Как ты, Финьо? Ответь!

Холод отступил, и появилось понимание происходящего.

— Я… — непослушным языком не получалось ворочать, сын Нолофинвэ, с трудом фокусируя зрение, посмотрел на кружащую вихри вьюгу, от которой сейчас защищала отвесная скала, возвышающаяся над чёрной поверхностью моря.