Это было страшным откровением, но Куруфинвэ не мог злиться на отца, так как сам ощущал нечто подобное, только перемешанное с любовью родителя к ребёнку.

Феанаро прижал Сильмарили сильнее, и холодный вдруг вывернулся и упал на стол, яркий стал колоть острой вершиной, зато третий камень потеплел и словно размягчился, желая утешить своего творца.

Подняв со стола Сильмариль и вновь держа в руках все три сокровища, глава Первого Дома Нолдор подошёл к окну и увидел вдалеке у ворот крепости Нельо, снова вернувшегося с гор раньше обещанного. Оглядевшись, он передал три письма садящемуся на коня Карнистиру.

— Что это значит? — вслух спросил Феанаро, но ответить было некому.

Яд

Здесь листва была тёмно-красной, плотной и сочной. Серебристая в свете Телпериона роса стекала по ветвям и стеблям, падая в искрящуюся волшебными звёздочками землю.

Их встречи всегда случались здесь, у излучины реки, где золотой песчаный пляж граничил с крутым берегом, усыпанным алой галькой.

— Ты нужна мне, — прошептали тонкие губы у самого уха эльфийки, — и теперь есть причина тебя забрать.

— Я не имею права, у меня есть семья, — с неохотой отстранилась Митриэль. — Моя госпожа носит под сердцем дитя, я должна позаботиться о ней.

— Какая из них? Я сбился со счёта.

— А тебе не все ли равно?

— Ты права. Плевать я на них хотел! И на твоего мужа! Мне нужна ты. И я тебя заберу. Заметь, с благой целью. Уверен, моему брату помощь нужна больше, чем очередной брюхатой девке.

— Но от меня не будет пользы Тьелко! Я не умею лечить от любви.

— Его недуг — всего лишь повод, глупая. Ты нужна мне, а не ему. Я думаю, брату уже никто не поможет.

— Тебе и на это плевать?

— Мне нужна ты!

— Но…

В обнаженный живот эльфийки упёрся короткий кинжал. Рука Карнистира давила все сильнее, и по бархатной коже побежала алая капля. Митриэль, ахнув, открыла рот и, скоро задышав, широко распахнутыми глазами уставилась на лезвие, потом медленно перевела взгляд на склонившегося над ней любовника. Карнистир заметил, как испуг на лице эльфийки преображается в возбуждение.

— Знаешь, что я сейчас сделал? — с угрозой улыбнулся Феаноринг. — Кинжал смазан медленным ядом, от которого кровь густеет и остывает.

— Врёшь, — неуверенно возразила Митриэль, её губы задрожали.

— Можешь проверить, — оскалился Морифинвэ. — Ты передашь эти письма адресатам: Нарнис, Ириссэ и…

— Знаю. А потом с ответными посланиями обратно к тебе.

— Да. И вот ещё что, — Карнистир поднёс руку к лицу и с нажимом провел отравленным кинжалом по запястью рядом с венами. Кровавые полосы пересекли предплечье, устремившись к локтю, — если ты не принесёшь ответные письма, в которых мне передадут недостающие ингредиенты для противоядия, мы оба умрем.

Митриэль не знала, верить или нет. Ей было страшно и весело одновременно. Стараясь одеться быстрее, эльфийка запуталась в платье, и вдруг к порезу на животе прислонилась раненая рука.

— Наша отравленная кровь перемешалась, — жутко оскалился Морифинвэ. — Для тебя это что-нибудь значит?

— Больше, чем ты можешь представить…

Кровь попала на платье, письма, упала каплями на землю, слилась с росой и соком раздавленных ягод, перед тем как навек исчезнуть в земле. Благословенной земле Амана.

Меч Песнопевец

Музыка смолкла, словно умерла. Да, она была мертва, чтобы потом возродиться страшной песней металла.

Берег моря больше не казался романтичным местом. Это не тот берег, не родной.

Хотелось вернуться назад домой, уйти с этих прекрасных, но холодных и безмолвных скал, вырваться из плена серых камней…

…Но закрыты все замки и засовы,

На берег наступает вода…

Берег — это медленная птица,

Берег — это пленный океан,

Берег — это каменное сердце,

Берег — это чья-то тюрьма…

И когда на берег хлынет волна

И застынет на один только миг,

На земле уже случится война,

О которой мы узнаем из книг…

Макалаурэ вспомнил, как в детстве слушал уроки основоположника языка Квэнья — Румила. Книжник всегда был добр и ненавязчив, однако временами, когда появлялся отец, между создателем и преобразователем нолдорской словесности возникали настолько непримиримые споры, что маленький принц предпочитал держаться от всего этого подальше.

«Феанаро, — однажды всё-таки подслушал будущий великий менестрель слова Румила, — ты делал с моими наработками, что хотел, и я почти всегда с тобой соглашался. Ты сам мне говорил, что прогресс нельзя и не нужно тормозить, потому что только ради него и стоит жить вечно! Думаешь, мне всегда нравились твои преобразования? Нет, это не так. Не всегда. Однако я соглашался с тобой, поскольку большинство оказывалось на твоей стороне. Почему бы теперь тебе не поступить так же?»

Маленький Макалаурэ захихикал, едва не выдав себя. Да, отец нередко говорил сыновьям: «Численное превосходство — не преимущество в споре умов», намекая, разумеется, на то, что в Тирионе и вообще среди Нолдор говорящих «с» больше, чем хранящих традиции, однако, как выяснилось, сам он при случае пользовался ныне отвергаемым аргументом.

«Ради мира, Феанаро!»

«Нет».

***

Менестрель посмотрел на холодные северные скалы. Война… Она изначально терзала ещё не созданную Арду, то и дело вспыхивая снова и снова, лишь принимая разные обличия. Как же этого избежать? Или хотя бы защититься…

***

«Что тебе рассказал Румил про Мелькора?» — проводив книжника за дверь, спросил отец, словно готовый наброситься на кого-нибудь.

«Он говорил, — маленький Кано испуганно пожал плечами, — что это отступник и изгнанник. Что он спрятан от мира, чтобы осознать содеянное».

«И конечно однажды раскается и станет, как все, — вздохнул Феанаро, страшными глазами смотря на утопавшие в гаснущем золоте и набиравшем силу серебре сады из живых и рукотворных деревьев, — но это не так. Война — его суть. Война — это то, что он вложил в Арду, как частицу своей Темы. Каждый из Айнур — творец, и Мелькор умеет создавать только ненависть и борьбу. Возможно, его суть полезна там, где бессильны мирные методы, но…»

В тот раз отец не договорил, а ребёнок не спросил, так как слушать родителя было не очень интересно, однако позже Макалаурэ всё-таки поинтересовался у деда Махтана, что тот знает про изгнание Мелькора.

«Всё написано в книгах Владык, — ответил самый усердный ученик Вала Ауле. — Ты утверждаешь, будто читал их. Так какие ещё вопросы?»

«Давай фантазировать вместе, — предложил нолдоран Финвэ, когда до него дошла очередь рассказывать о Мелькоре, — бери арфу и играй самую зловещую музыку, какую только можешь. Представь страшный тёмный лес, где попрятались перепуганные пушистики, а враг выпрыгнул из-за дерева, схватил одного и потащил в своё подземное логово. Но вдруг…»

***

Звёздный сумрак Средиземья озарился белым и золотым. Земля содрогнулась, за горами на северо-востоке разверзлась пропасть.

Испугавшиеся света орки с криками ринулись бежать, не разбирая дороги, однако Мелькор, устрашившись расправы, послал приказ, и всё, созданное им, бросилось отражать атаку армии Валар.

— Это ещё что?! — ужаснулся Вала Оромэ отвратительному зрелищу. Охотник, уверенный, что даже дичь и приготовленные из неё блюда должны быть красивыми, замер на месте, направив сияющее копьё на приближающуюся живую массу.

Майя Эонвэ пожал плечами: господин Манвэ Сулимо приказал очистить Средиземье. Теперь понятно, почему Владыка считает создания брата мусором. Что ж, надо убрать — уберём.

— Мелькор отвратителен! — выругался Оромэ и послал коня вперёд, а Тулкас, хохоча, ринулся в кишащее живое месиво.

Принявшие облик зверей и птиц Майяр Вала-Охотника вступили в заведомо выигранный бой.

Среди дивного сияния и звуков гармоничной, хоть и грозной Темы, из-под земли, выдавая расположение тайной крепости Утумно, по приказу Мелькора лезли всё новые и новые чудовища, однако далеко не все из них были способны сражаться: орки в большинстве своём не успели вооружиться; непонятные создания, сшитые из кусков тел эльфов, порой даже безголовые, ползли медленно и неуклюже, неловко скребя многочисленными несоразмерными руками и ногами, царапая до крови надутые животы; вороны взметнулись чёрной стаей, закружились с карканьем, да только птицы были слишком слабы для противостояния орлам Манвэ Сулимо.