Изображающий юного Барахира адан браво зашагал перед публикой, но вдруг ему преградили путь трое странно одетых собрата и женщина, старательно изображавшая старуху.

— Оставь копьё и латы!

Ты не ходи туда!

Мы сделаем богатым

И славным навсегда! — запели мужчины, и Боромир узнал в одном из них себя, а в другом — Брегора. Третий, видимо, пародировал Берена, но старик в этом уверен не был. — Ей эльфий свет излишен.

Да брось её уже!

Своя рубашка ближе

И телу, и душе.

— Я маме обещал! — начал спорить «Барахир».

— Но Хирвен больше не аданет! — заявил «Боромир». — Она рыба плотоядная!

— И всегда ею была! — мерзко произнёс «Брегор».

Настоящий Боромир схватился за голову.

— Добро и зло уж вечность

Ведёт незримый бой.

Совсем не дремлет нечисть!

Домой! Домой! — попытались напугать храброго юношу родичи.

— Забудь меня скорее, — вдруг запела старуха, обнимая портрет золотоволосого и очень ушастого мужчины, — не плача, не скорбя.

Я дольше, веселее

Жить буду без тебя!

Я не слышу, я глуха!

Возвратите жениха!

«Если Андрет узнает…» — ужаснулся Боромир.

Забудь про цель похода, — начал пихать под нос «Барахиру» карту и фишки тот, кто, видимо, изображал Берена, — сыграем на двоих.

Ты выиграешь сходу

Десяток золотых!

— Играть, презренный, в карту

Не сяду я с тобой! — юный герой оттолкнул «дядю». — Я склонен лишь к азарту,

Когда ведётся бой!

— А лучше хмель и сладость! — «Боромир» начал делать вид, будто пьяный, и настоящий отец вождя одновременно разозлился и ощутил стыд. — Бочонок есть с вином!

И отразится счастье

В бокале золотом.

— И убери бочонок! — не поддался «Барахир». — Вино наносит вред!

А мне до смерти дорог

Лишь вкус моих побед!

Решив больше не испытывать судьбу, Боромир поспешил отнести в кладовку снадобье и сбежать со склада, пока никто его здесь не увидел. А Брегору и правда лучше не знать, как его воспринимает народ, пусть живёт в счастливом неведении.

Так будет спокойнее всему Фиримару, разве нет?

Примечание к части Песни из фэнтези-мюзикла "Ундина": "Прощай" и "Домой".

Подозрительная песня

— В траве сидел кузнечик.

Совсем как огуречик,

Зелёненький он был!

Представьте себе, представьте себе,

Зелёненький он был.

Он ел одну лишь травку,

Не трогал и козявку

И с мухами дружил!

Представьте себе, представьте себе,

И с мухами дружил!

Решив перед тем, как заглянуть к Берену и договориться о вроде бы непринуждённой встрече с семьёй вождя, где самого Брегора, слишком занятого делами, может и не быть, Финдарато со свитой отправился на ярмарку. Гномы из Ногрода ещё только съезжались, зато сами Фирьяр уже вовсю продавали то, что могли бы просто занести друг другу в соседний дом в любой день года, не дожидаясь особого события. Около въезда на площадь стояла ногродская крытая телега, из-за которой доносилось не слишком складное пение:

— Представьте себе, представьте себе,

И с мухами дружил.

Король Инголдо всегда обращал внимание на творчество своих и чужих подданных, хорошо усвоив горькие уроки дяди Нолофинвэ, поэтому и сейчас прислушался к тому, что исполняли для гномьих торговцев юные Фирьяр. Что-то в невинной песенке смутило Финдарато: может быть, акцент на зелёном цвете обычно серо-коричневого насекомого или уточнение о травоядности ловкого охотника, грозы мошкары и её личинок. Или то, как зажались и захихикали молодые певцы, увидев владыку. Решив, что ничего важного всё-таки не происходит, Инголдо уже собрался заняться чем-нибудь поинтереснее, однако когда прозвучал последний куплет, переглянулись даже верные короля:

— Но вот пришла лягушка —

Прожорливое брюшко

И съела кузнеца!

— Кузнеца? — уточнил Йавиэрион, высоко поднимая брови.

— Что-то здесь не так, — согласился Сайвэ, прищурившись.

Финдарато, мило заулыбавшись, отошёл от верных и, подойдя к певцам и торговцам, дал юным менестрелям золотой мириан.

— Наша музыка, — сказал король удивлённым подданным, начавшим кланяться и благодарить, — всегда возвращается к нам. То, что спели мы однажды, потом споют о нас.

— Прости, владыка! — испугались и люди, и гномы. — Если чем обидели…

— Почему обидели? — сделал невинные глазки Финдарато. — Разве вы имели в виду что-то плохое?

— Нет!

— Вот гадёныши, — скривился Йавиэрион.

Эдрахиль опустил глаза.

— Не злитесь, — улыбнулся верным Инголдо, — люди весьма самокритичны — они назвали себя мухами.

— Возможно, они имели в виду что-то совсем другое, — Сайвэ пожал плечами, — а мы ищем подвох там, где его нет.

— Или вовсе ничего не имели в виду, — согласился король. — Может быть, автор песни действительно не знает, чем питается кузнечик, и вообще перепутал его с саранчой, а также не в курсе, что слова, обозначающие насекомое и мастера, отличаются.

— Тяжело быть умным в кругу невежд, — помрачнел Сайвэ. — Каждый раз в подобных ситуациях думаю, что Валар смеялись над нами, когда вели в Валинор.

— И потом смеялись, и продолжают до сих пор, — отмахнулся Финдарато. — Их право. Скажите, вы тоже заметили, что на большинстве холстов и вышивок девушки с белыми волосами?

— А все мужчины с оружием, — кивнул Йавиэрион. — Словно тех, кто не воюет, и славить не зачем, и уважать не за что.

— Это центральная ярмарка, — поучительно произнёс король. — Хотите свободного творчества здесь? Может, вы его и в Хитлуме ищете?

— Но тогда песня про кузнечика…

— Менестрель ничего не имел в виду. Он просто неучёный. Либо Брегор снова хочет свободы от нас. Думаю, мы это скоро узнаем.

Ещё раз осмотрев лавки, в том числе с не слишком качественной глиняной посудой, разрисованной на эльфийский манер, Финдарато со свитой отправился в библиотеку.

***

Берен выглядел ужасно. Уставший, бледный, осунувшийся, с чёрными кругами под глазами и трясущимися руками, книжник встретил бессмертных гостей умоляющим прийти в другой раз взглядом. Возможно, король Инголдо внял бы немой просьбе, однако, зная людскую природу, решил не откладывать визит и разговор, поскольку присутствовал риск, что второй возможности не предоставится.

— Я отчитаюсь об обучении в моей школе в самые короткие с-сроки, — с трудом заговорил Берен, через силу ворочая языком.

— И я бы хотел встретиться с твоими учениками, как лучшими, так и худшими. И с хранителями тайных знаний, разумеется, — серьёзно произнёс Финдарато. — Скажи, сын Брегора учится у тебя или у Гельмира?

Нездорово-бледное лицо Берена стало землисто-серым, покрылось красными пятнами.

— Что такое? — сердце короля упало — он снова опоздал? Наследник Беора мёртв?

— Барахир, — книжник затрясся, челюсть запрыгала, — он бросил учёбу, когда… мать похоронил.

Глаза человека влажно заблестели. Инголдо буквально услышал немые оправдания на незаданные вопросы: «Как вы это допустили?», «Вы что, не понимаете, что сын вождя должен быть под присмотром?!», «Почему всем наплевать на беду родственника?» Берен не мог подобрать слов, поэтому стоял, едва не плача. Финдарато выдохнул.

— А до того, как бросил учёбу, — спросил король после паузы, — в какую школу ходил?

— В мою, — прошептал книжник, покачнулся и сел на ближайший стул. — Прости меня, умоляю! Но я не мог… не смог ничего сделать! Барахир и сам не учился, и другим не давал! Он говорил, что нет смысла в моих сказках! Что людям не нужны эти все песенки и истории, и что неважно, кто, когда и откуда пришёл! Какое прошлое у какого народа! Он прямо на уроке встал и заявил, что будет защищать от Моргота тех, кто живёт на его земле, и ему… на… ну… безразлично, кто предки этих людей или не людей, что они делали и как с кем сражались. Я… Прости, государь! Я сказал Барахиру, что если ему не нравятся мои уроки, то…

— И Барахир сделал то, что ты ему сказал, да?