— Мама, — юноша взял Ириссэ за плечи, снова посмотрел в глаза, — я всё продумал. Мы убежим. И найдём твой белый город. Я буду твоим защитником, а ты — моей путеводной звездой. Не говори ничего. Просто собери самое важное, оденься и жди, когда я вернусь. Будь готова стать свободной.

— Майрил…

— Тише.

Ломион бесшумной тенью скользнул к двери, щёлкнул замок. Не веря в происходящее, Ириссэ, теряя ощущение реальности, заметалась по комнате, с ужасом понимая, что кроме ночных сорочек и похожих на них платьев, у неё ничего нет. Разве что лоскутная звёздочка, которая теперь казалась символом невозможного счастья и надежды. Неужели оно ближе, чем кажется?

Только бы Майрил не пострадал! Зачем он запер дверь?

***

Миновав семь сакральных врат Гондолина, Эктелион с соратниками отправился в сторону леса. Орлы короля Турукано выглядели совершенно неприметно, словно были обычными бродячими птицами: певчими, сладкоголосыми, в вечных поисках пропитания и временного гнезда, готовыми к боям за самок и территорию, высоко взлетающими и стремительными в броске на жертву.

Они казались обыкновенными, и от этого становились в разы опаснее для врага. По крайней мере, каждый орёл из Ондолиндэ думал о себе именно так.

Бездумно, бессовестно, бесправно. Побег Аредэль и Маэглина

Бесконечно тянувшееся время вдруг схлопнулось, будто слишком сильно надувшийся мыльный пузырь. Если раньше казалось, что дней, месяцев и лет слишком много, то теперь мгновений стало до паники мало. Всё. Вот он — неумолимо ускользающий момент, когда надо делать то, к чему столько готовился. Но почему теперь кажется, что не хватило ещё хотя бы дня? Почему именно сейчас появилось понимание, сколько всего осталось неучтённым?

Да что же это такое?!

Ломион знал — если не обуздать страх, ничего не получится, поэтому снова и снова разжигал в сердце ненависть, вспоминая о матери, проговаривая вслух всё то, что ранило особенно болезненно, уверяя себя в правильности выбора. Уверенность в том, что почти наверняка придётся прокладывать дорогу к свободе трупами, обессиливала. Все эти эльфы растили Майрила, кормили, защищали, играли с ним…

— Пока мама страдала! Они ничего не сделали, чтобы помочь ей!

Конечно, единственный, кто здесь действительно заслуживал смерти, — это сам Эол, и с него стоило начать, но Майрил трезво оценивал себя. Риск, что рука дрогнет, и нанести роковой удар родителю не получится, был слишком велик, к тому же отец вечно подозревал сына и, скорее всего, готовился дать отпор. Нет, всё спланировано верно. Как раз часть охраны на охоте, в пещере осталось не так много умеющих держать оружие. И они не ожидают удара.

Наверное…

Боясь, что не сможет убить даже тех, кого вроде бы ненавидит, сын тёмного эльфа снова заговорил сам с собой:

— Все они на стороне хозяина. Бездумно, бессовестно, бесправно. Каждому и каждой в этой пещере нравится такая жизнь! Им нравится мучение жены хозяина, потому что они завидуют ей, мечтают уничтожить! Они надеются на её позорную грязную смерть, ждут, словно падальщики, когда обессиленная жертва околеет. Твари! Вам нет оправдания! Нет прощения! Сдохните! И продолжите гнить, как гнили заживо!

Рука сжала кинжал. Пора прокладывать дорогу к свободе.

***

— Господин? — неуверенно спросил охранник в коридоре, который показывал сыну хозяина основы владения мечом.

«Не может решить, как меня называть, — снова начал подбрасывать дрова в огонь ненависти Майрил, — Эол ему не объяснил толком. То ли я такой же слуга, да ещё и безымянный, то ли сын господина, то ли господин. Давай, раб, старайся не промахнуться мимо верных слов!»

— Я забыл спросить отца, где он оставил ключи от мастерской, — невинно произнёс юный эльф, кивая в сторону лестницы. — Заодно хочу, чтобы ты пошёл со мной и убедился — я не возьму ничего, что мне не положено. Просто наведу порядок. Полы помою.

Слуга-охранник-раб отступил во мрак, поклонился. Проводив его взглядом, Маэглин задумался — этот эльф недавно учил его правильно вынимать кинжал из складок одежды, чтобы сталь не блеснула, осталась незамеченной до того момента, когда уже будет поздно. Этот Тэлер тогда точно так же отступал в темноту и кланялся. Как отец не боится жить с такими страшными существами? Почему он в них уверен, но совсем не готов доверять сыну?

Неужели дело только в том, что его слуги — не Голодрим? Как это глупо!

«У нас нет армии, нет войска, поэтому нет смысла мастерски обращаться с мечом, — зазвучали в памяти слова охранника, пока ставшие деревянными ноги непослушно ступали по коридору. — Демонстрируя вражескому войску обнажённый клинок, длиной с руку, ты бросаешь и принимаешь вызов, ты вступаешь в бой. Но зачем, если их численность намного превышает нашу? Мы защищаемся чарами и тайной, но если нас найдут, никто здесь не выйдет сражаться — мы уйдём секретными ходами и найдём новое жильё».

Снятый с пояса раба Эола ключ повернулся в замке кладовки, освободил путь к стене за занавеской, где хранились остальные важные связки. Охранник, учивший Маэглина обращаться с оружием, не поворачивался к сыну хозяина спиной, всегда держал его в поле зрения, однако, когда потянулся за ключами от мастерской, на миг открыл незащищённый бок для смертельного удара.

Чтобы проткнуть живое тело, осознанно убивая эльфа, пришлось преодолеть бездну страха и сомнений. В какой-то момент перестали помогать образы страдающей матери, рука, сжимавшая кинжал, словно окостенела, но чёткое осознание — сейчас или никогда — направило заточенную самим Маэглином сталь.

Оставшись наедине с замершим телом, Ломион взял нужный ключ и ринулся к двери, только понимание содеянного едва не повалило на пол рядом с трупом.

«Когда-то, — подумал сын принцессы Ириссэ, вытирая слёзы и отчаянно борясь с переходящим в рыдания плачем, — ни один эльф не умел пользоваться оружием, и никто не учил их. Они во всём разобрались сами. Вот и я… Разобрался».

Забившийся нос перестал дышать. Судорожно хватая ртом воздух, Маэглин спрятал заплаканное лицо за волосами, запер кладовку с мертвецом и поспешил в оружейную мастерскую, обречённо смиренно понимая — скорее всего, в ней тоже останется лежать кто-то из отцовских рабов.

Полумрак коридоров и лестниц в дрожащем пламени свечей метался, словно в агонии, перед глазами всё плыло, но постепенно возвращалась ясность ума, и около запертой двери реальность вдруг открыла перед юным полунолдо какой-то новый мир, в котором сын тёмного эльфа только что родился. С окровавленным кинжалом в твёрдой руке.

Если кто-то встанет на пути к свободе, будет убит без слёз и сожалений. Они сами виноваты — не успели первыми нанести роковой удар.

Ключ повернулся в замке, позади послышался вопрос. Маэглин обернулся и с улыбкой сказав, что хочет просто помыть пол, воткнул клинок в живот эльфийки по самую рукоять.

Запретив себе думать о том, что эта женщина приносила еду, чистую одежду и книжки, сын тёмного эльфа затащил умирающую в муках служанку в мастерскую, окровавленными руками схватил со стены отцовский меч, который особенно ценился, повесил на пояс под плащом и словно только сейчас осознал, что скорчившееся под ногами тело — это ещё живая женщина. Облегчить ей муки?

Почему-то Маэглин вдруг подумал, что если приблизится и нагнётся, чтобы добить, получит предательский удар спрятанным под одеждой ножом, поэтому просто вышел и запер дверь.

Снова полумрак. Только теперь свет почти не дрожит, он ровный, пугающий, крадущийся. И опять кто-то на пути, но лучше просто пройти мимо.

— Господин, — слуга-тень поклонился и скрылся за поворотом.

Удивившись, что не возникло мысли об имени и остальных глупостях, волновавших ещё совсем недавно, Ломион поспешил к матери.

И увидел приоткрытую дверь. Сердце упало, в глазах помутнело. Надёжнее спрятав меч, полунолдо ринулся в комнату, свет от камина резанул привыкшие к темноте глаза.

— Можно я её изнасилую? — спросила Ириссэ сына, смотря безумными глазами то на Майрила, то на служанку, равнодушно расставлявшую на столе посуду. — А потом убью.