Мелодия выдавала все секреты исполнителя.

Войдя в двери, эльфийка учтиво поклонилась, всё ещё не веря, что удалось так легко добиться разговора с королём и не попасть в тюрьму, где, по слухам, держали пленных орков и лишали разума, после чего отпускали домой. Надеясь, что свободную Нолдиэ сложнее превратить в безвольное существо, нежели морготова раба, Вирессэ улыбнулась королю, взглянула на сидевших за столом приближённых верховного нолдорана.

Увы, командир Варнондо тоже был здесь.

— В чём же твоя беда, леди, — невыносимо участливо спросил Нолофинвэ, поглаживая бархатные подлокотники роскошного трона, — что заставило тебя просить встречи со мной?

— Мой король, — Вирессэ снова поклонилась, — прости, что отвлекаю, отнимаю драгоценное время! Мне просто нужно было убедиться, что твой воин говорил от себя, а не повторял твой приказ. Я не верю, что мой мудрый милосердный владыка мог заставить меня делать выбор между мужем и родителями.

Варнондо снисходительно усмехнулся, и супруга Карнифинвэ поняла всё раньше, чем король заговорил.

***

— Мы могли бы помочь леди уехать из Хитлума незамеченной этим гадом! — менестрель посмотрел в глаза воина. — Провезём её через Барад Эйтель!

Арминас неуверенно покачал головой.

— Ты понимаешь, что главный защитник Белерианда, подданный нашего короля, Маэдрос Феанорион позиционируется королём как тупой жестокий слабак?! — выпалил Глоссар, взгляд снова начал стекленеть. — Это неправильно!

Помолчав недолгое время, воин кивнул.

— Хорошо, друг, — сказал он менестрелю, — я постараюсь помочь. Но поклянись мне, что никогда и ни при каких обстоятельствах не станешь петь мерзости о верховном нолдоране.

Музыкант закивал, а в голове Арминаса по кругу звучало:

«Ты во всём виновата! Ты во всём виновата! Ты!»

Примечание к части Песни:

"Муки совести" театр "Седьмое утро"

"Дуэт Карла и Изабеллы" из мюзикла "Жанна д'Арк"

Пой свою мерзость

Заперев двери и плотно зашторив окна, оказавшись днём практически в полной темноте, Аклариквет сел за стол и, схватившись за голову, закрыл уши ладонями. Желание спрятаться от всего мира заставляло паниковать, мысли метались, сердце билось неровно. Снова встав, менестрель резко сжал в трясущихся пальцах перо и бумагу. Почему-то захотелось написать письмо Зеленоглазке, хоть певец и не был уверен, что отправит послание. Но даже если тенгвам суждено сгореть в огне свечи, отчаявшийся эльф всё же поделится измотавшими чувствами с безразличным листком и чернилами. Должно стать легче.

Долго выбирая слова, с которых начать текст, разрываясь между именем, обращением «Подруга», «Дорогая подруга» и «Незаменимая помощница», Аклариквет в конце концов остановился на простом «Здравствуй». Когда перо вывело необходимые тэнгвы, менестрель вдруг почему-то поднял глаза на давно молчавшую арфу.

Аклариквет вспомнил взгляд принца Финдекано, расстававшегося со своим инструментом.

«Теперь это твоё, — выдавил из себя будущий герой Астальдо, отпуская руки от резной деки. — Навсегда. Её имя Вредина, — вдруг рассмеялся сын того, кому ещё только предстояло обрести титул верховного нолдорана, — или Загогулина. Мне подарили её, когда я был ребёнком, поэтому и назвал так… Глупо. Она же меня не слушалась, я обижался. Это приказ твоего принца — бери! И… Не попадайся мне, когда я вооружён, и рядом никого нет. Иди! Пой свою мерзость, пока я не передумал».

От вставших перед мысленным взором картин стало больно и тяжело на сердце. Менестрель короля вздохнул — он долгое время не представлял, как можно отдать кому-то свой инструмент, и когда подарил арфу-лебедь племянницам, ощутил себя так, словно оторвал часть души. Теперь девочки разорвали связь с дядей, не сумевшим защитить их от гнева принца Финдекано, и Аклариквет всё чаще со стыдом ловил себя на мысли, что беспокоится больше об альквалондском инструменте, чем о родственницах, которые о себе позаботиться могут сами, в отличие от арфы.

Ужасно! Но себя не изменить.

Отложив листок и перо, певец подошёл к Загогулине, стоявшей на полке в одном ряду с другими инструментами, далеко не столь ценными, однако звучавшими со сцены, путешествовавшими с концертами по Хитлуму и в Дор-Ломин. Это выглядело чудовищной несправедливостью по отношению к дару принца, и руки сами собой взялись за изящную деку.

«Пой свою мерзость!»

«Вильварин!» — неожиданно окликнул голос из далёкого детства, менестрель содрогнулся от мерзкого воспоминания — разговора в тюрьме с орком, после которого морготов раб лишился разума, а сам певец — последних крох чести. Тогда Аклариквет вспомнил родителей, порадовался, что никто из них не видит, в какое чудовище превратился сын Мотылёк.

Но самое страшное — зная, что сотворил из подданных монстров, король перестал им верить.

— Моя боль, мой совет,

Мой позор, мой запрет —

К чему они? — тихо запел самую отвратительную мерзость в своей жизни главный менестрель верховного нолдорана, с трепетом касаясь струн Загогулины. — Ты над ними смеёшься, лишь нравоучения видишь в них.

Потерял уважение ты к истории семьи,

Но знаю, завтра скажешь мне —

По чьей вине

Ты оказался в западне.

С обидой и страхом вспомнив, как на совете в узком кругу владыка Нолофинвэ вдруг начал допрос своего верного певца, на этот раз не наедине, а при Варнондо, Аралкарионе и Ранионе, Аклариквет содрогнулся.

«Ты должен любыми способами убедиться в верности твоих певцов короне!» — слова короля причинили боль, швырнули менестреля в ров на колья.

— И несчастье, и страх,

И идей наших крах

Я отводил!

Твой успех, твой талант

В сеть корысти и зла вдруг угодил!

К благоразумью твоему

Тебя зову!

Чтоб помочь тебе встать,

Повзрослеть, разорвать

Порочный круг,

Буду тенью в жару,

В темноте ярким светом стану вдруг.

Как трудно мне сейчас молчать!

Готов кричать!

Безумная мысль попросить помощи у Астальдо пролилась слезами. Аклариквет понимал, что принц никогда и ни за что не станет слушать того, кто готов втоптать в грязь любого, но…

Исполнять приказы короля больше нет сил! Кто может помочь? Как повлиять на безвыходную ситуацию?

Со стыдом и ужасом вспоминая, что сотворил с разумным существом, менестрель уткнулся лбом в резную деку.

— Пока не примет нас земля,

Ошибки дети повторят

Их отцов.

Безумства станут совершать,

Пить искушений сладкий яд

Будут вновь,

Не слыша зов отцов!

Пока не примет нас земля,

Мы в силах что-то поменять,

Обняв своих отцов!

«Пой свою мерзость! И не попадайся мне, когда я вооружён, и рядом никого нет!»

Скосив глаза на листок и перо, Аклариквет вспомнил решительный ответ короля на невинный вопрос Вирессэ о возможности ездить домой к родителям. Конечно, всем очевидно, что она помогает мужу, но ведь Химринг не воюет с Хитлумом! Признавать, что переписка с Маэдросом сродни предательству короны — это страшная ошибка!

«Вильварин!»

Снова схватившись за голову, певец вспомнил, как защищал своих артистов от гнева принца Финдекано и на Празднике Объединения, как никому не рассказал о намерении Тьялинельо сбежать…

И теперь нужно прийти к каждому и копаться в голове? Пытать? Лишать воли?! Да, сделав зло однажды, будешь вынужден всегда так поступать.

Нет! Никогда!

«Ты ведь верен королю, — загудели траурным колоколом слова Нолофинвэ. — Остальные тоже должны идти со мной до конца. И твоя обязанность — сделать так, чтобы каждый этого хотел».

Вытирая слёзы, втягивая забившимся носом воздух, Аклариквет начал писать Зеленоглазке, что мечтает с ней увидеться, поэтому надеется на её скорый приезд.

Иначе… иначе…

Не дописав фразу, Вильварин зачеркнул ненужное слово, тяжело прерывисто вздохнул.

Арфа Загогулина снова молчала, и менестрель, подняв глаза от бумаги, мысленно пообещал, что однажды обязательно сыграет на ней что-то от чистого сердца.