— Пил. Не видно что ли? — со злостью отозвался полуэльф и вдруг заметил, как легко лопата входит в землю.

Глубже, глубже. А по-прежнему мягко. Надавливаешь ногой — поддаётся! Не встречает твёрдой сплошной преграды. Камни — да, есть, но льда нет. Весна пришла? Уже? Как быстро пролетело время!

***

Когда первоцветы сменились пышной зеленью садов, Гильдис с сыном Гундором и дочерью Глорэдель отправились в путь. Дорвен сначала думала присоединиться к поездке, повидаться с Мельдир, но, подумав, решила остаться в Дор-Ломине. Самочувствие вдовы Хатола оставалось хорошим для её возраста, но дальняя дорога могла плохо отразиться на здоровье пожилой женщины, а её отсутствие дома — на делах владений сына. Хадор с Галдором отбыли на север сразу же, как сошли снега, Гундор уехал к соседям, соответственно, трон Дор-Ломина снова без присмотра.

Лучше такого не допускать. Да и других дел хватает.

Сидя на открытой веранде вместе с внуком, Дорвен взяла его любимую книжку.

— Ты сладкую водичку выпил? — спросила она ласково.

— Да, ба.

— Молодец. А умыться не забыл?

— Нет, ба.

— Молодец, мой мальчик.

— Почитай, ба!

— Конечно, милый.

— Только добрую!

— Да-да, конечно. Слушай. Летел над высокими горами орёл. Летел он, золотясь в лучах солнца. Летел он над лесом, а потом — над полем. И увидел маленького синего мотылька. Ты же знаешь, мой хороший, что орлы не едят мотыльков? Во-от, поэтому мотылёк орла не испугался, а взлетел так высоко, как смог, и спросил: «Какие вести несёшь ты на крылах, о, златопёрый?» Отвечал орёл: «Видел я, как за морем собираются в путь белоснежные корабли. Не пройдёт и полгода, как будут они в нашей гавани». Мотылёк сердито замахал крылышками: «Не те вести несёшь ты мне, златопёрый! Не порхать мне столько под синим небом, чтобы дождаться тех кораблей! Завтра-послезавтра развеет мой прах вольный ветер!» «Зато, — ответил орёл, — цветы, которые ты опылишь сегодня, принесут плоды и насытят заморских гостей». «И правда, — обрадовался мотылёк, — теперь я вижу, что от меня польза есть, хоть и краток мой век. А от тебя, птица, прока никакого».

Улыбнувшись расхохотавшемуся внуку, Дорвен перевернула страницу.

— Пора заняться сорняками, — сказала она. — Поможешь мне?

— Конечно!

— Спасибо, мой хороший. Спасибо. Гельдор.

***

На берег реки гнали весьма противоречивые чувства. Брегиль давно хотелось покончить с творящимся в семье безумием, но как именно это сделать, аданет не представляла. Не застав давние покушения на отца, девушка однако знала о них от матери и соседей, поэтому догадывалась: доказывать, что опасности нет, бессмысленно — родитель не поверит. Не сможет просто, даже если захочет.

Но сердце грызло чувство вины. Брегиль прекрасно понимала — она сделала лучше, рассказав о недовольстах, выплеснутых сестрой, папе, но…

«Значит, это правда», — такими были последние спокойно произнесённые слова отца, прежде, чем началось безумие.

***

— Значит, это правда…

Брегор выдохнул, побледнел, но вдруг его лицо начало наливаться краской.

Весть о соседях, то и дело осуждающих приготовления к походу на север, прилетела во время ужина, когда вождь собрал всю семью, за исключением уехавшей к матери Мельдир и крохи Гильвен. Боромир с опаской взглянул на сына, однако промолчал, напряжённо дожидаясь, когда Брегор продолжит говорить. Хирвен, запуганная и белая, словно полотно, сжалась, опустила голову.

— Если бы я не нашёл людей, говорящих твоими словами, — заорал на дочь вождь, — я бы поверил, что ты не причастна! Ты предала семью! Подвергла опасности всех нас! Собирайся! Возьмёшь с собой только то, что сможешь унести!

Со стола полетела посуда.

Брегиль и трое слуг тогда последовали за вождём и рыдающей девушкой к реке. Первый встречный плохо одетый парень внезапно обрёл жену и немного дорогих вещей.

***

Вздрогнув, старшая дочь Брегора вспомнила, как обезумевший отец толкнул Хирвен под ноги рыбаку, швырнул содержимое сумки на снег.

А когда шёл обратно, кричал о том, что все, кто посмели планировать собраться и прийти поговорить, отныне лишены права участвовать в ярмарках и любой иной торговле на территории Фиримара. Каждый сочувствующий бунтарям разделит их участь.

«А ты, Хирвен, мне больше не дочь!»

«Папа! Прости-и-и-и!»

***

Крик сестры до сих пор стоял в ушах. Брегиль вздрогнула. Вспоминая, как вместе с женихом пошла навестить Хирвен в день середины зимы, аданет, как наяву слышала сбивчивую речь невольного деверя:

«Торгор, да я… Да у меня другая есть! Я с ней уже того… лет, ну, десять! Просто свадьбу не на что сыграть было. А тут… И чё мне делать? Ну мы что подороже продали, домой кой-чево купили, но я со своей женой сплю, а вождёва доча — это… как получится».

В тот день Хирвен к сестре не вышла.

Потом была пара случайных встреч на площади у торговых рядов, но каждый раз выгнанная из дома девушка избегала общения с бывшей семьёй и исчезала, словно тень.

Может быть, это к лучшему, но каждый раз в груди до боли щемило.

***

У причала лодок не было: рыбаки пользовались хорошей погодой, поэтому проводили целые дни на реке. Проверявший сети старик, увидев старшую дочь вождя, мгновенно помолодел и исцелился от чего-то, только что заставлявшего кряхтеть и ругаться.

— Моя госпожа! — принялся кланяться дедок, расплывшись в щербатой похотливой улыбке. — Моя госпожа! Прекрасная госпожа!

— Где Хирвен? — без церемоний спросила Брегиль, чувствуя, как чешутся кулаки.

— А, а, а мне, мне почём знать? — выражение лица старика стало то ли напуганным, то ли просто глупым. — Я… я, я не знаю!

Пройдя мимо, старшая дочь Брегора направилась к дому, где ютился муж сестры и его прежняя супруга. Позади осталось довольно красивое большое здание в три этажа, с резным крыльцом, четыре дома поменьше, одна жалкая развалюха и заколоченный сарай. В отдалении паслись коровы, козы, гуси, слышались крики играющих детей.

Приблизившись к дряхлой хижине, где поселилась Хирвен, Брегиль поняла: здесь никто не живёт уже несколько недель. Уехали?

Сердце пропустило удар.

— Эй! — окликнула аданет пожилую женщину, тащившую ведро рыбы. — Где хозяева?

— Да я почём знаю? — последовал неуверенный ответ. — Уехали. Зимой ещё. А девочка ваша отдельно жила. В брошенной хижине во-он там. Но её тож давно не видно.

Брегиль с ужасом представила, как будет рассказывать это беременной матери. Бросившись бегом к краю поселения, старшая дочь вождя ожидала самого худшего, хотя даже не до конца понимала, чего именно.

Покосившийся почерневший от времени дом, когда-то принадлежавший одинокому рыбаку, стоял открытый, но от порога не было протоптанной тропинки. Внутри оказалась лишь пыль да паутина и забытый сестрой тёплый платок на печке. В нём уже поселились пауки.

Ничего не тронув, Брегиль вышла и посмотрела на залитую весенним солнцем реку. Течение здесь быстрое, у берега сразу глубоко…

С ужасом прогнав пугающие мысли, аданет поспешила назад к оставленной лошади. Пусть отец перед мамой оправдывается! Пусть сам следы дочери ищет. Да, она оступилась, не с теми дружбу завела, но…

Мысль натолкнулась на понимание, что сама Брегиль, если бы решила, что её предали, поступила бы не менее жестоко. Наверное, не стоит осуждать отца. Но с мамой пусть объясняется сам!

Скоро...

— Пусть в летописях напишут! Пусть эльфийские перья скребут бумагу, рассказывая всей Арде, как дракон, однажды забравшийся в Белерианд, теперь пошёл войной на Моргота!

Боевой клич разнёсся по горному перевалу, вдали покатились камни.

Сев под каменный навес над пропастью, две серые летучие мыши размером с ворон захихикали.

— За глупеньких нас держат эти мальчики. Думают — поорут тут, мы и прилетим.

— Да-да, а они по нам из своих эльфийских арбалетов и катапульт.

— Да-да!

— Сделали командиру фигурку ящерицы на шлеме, и орут, будто он сам теперь дракон.