Ангарато посмотрел на принцессу очень удивлённо, с подозрением.

— Выполняй приказ короля, эльф, — глаза Артанис сузились. — Нам нужны дрова и уголь. Кто-то неверно рассчитал количество, и я надеюсь, это был не ты. Но… Кто знает? Так что, иди и исправь недочёт.

Если бы около девы не стояли пятеро воинов, эльф, возможно, продолжил бы разговор уже в ином ключе, но дело могло принять опасный оборот, пришлось подчиниться.

— Зачем ты так, сестра? — с досадой произнёс Финдарато, отставляя в сторону продолжающую играть арфу. — Хотя… Не отвечай. Ты говоришь, я король, но у меня совсем нет власти над морозом, и вот… Струны двух моих арф лопнули. Понимаешь, что это значит?

Артанис понимала: это означает, что Финдарато сейчас начнёт делать глупости. Было видно по глазам эльфа — он в отчаянии, но перекладывает вину за своё состояние на лопнувшие струны.

Сделав знак охране отойти, Артанис приблизилась к брату.

— Что случилось? — тихо спросила эльфийка, обнимая Финдарато за плечи.

— Я же сказал: струны лопнули от мороза. Оставайся здесь, любезная сестрица, а я с моими верными пойду на разведку. Не спорь! Я король и делаю, что хочу.

Если бы вокруг не было так много подданных, Артанис бы не позволила брату уйти, но подрывать авторитет короля спорами при всех…

Осталось лишь смотреть вслед уходящему Финдарато и слушать замолкающую музыку выдерживающей мороз арфы.

***

Выходя, наконец, из шатра отца после долгого тяжёлого разговора о дальнейшем пути, Турукано пошёл через лагерь, замечая, как смолкают разговоры, когда он приближается. Плохой знак… Однако замолкали не все: дети не понимали, несмотря на тычки и щипки взрослых, что надо перестать плакать, жаловаться на усталость, холод и тоску по дому, когда рядом сын государя, поэтому продолжали говорить правду о том, что думали эльфы о походе. Закрыв шарфом лицо от ветра и начавшегося снегопада, Турукано ускорил шаг, и пристальные взгляды в спину словно подталкивали его.

«Если Иттариэль думает так же, — решил для себя сын Нолофинвэ, — я верну её в Аман. Дочь не обязана отвечать за горячность мамы».

И вдруг нарушилась тенденция затихания голосов при приближении принца: на шею Турукано с радостным возгласом бросилась Эленнис, срывая с лица мужа шарф и осыпая поцелуями холодных губ, из которых струилось паром горячее дыхание, пьянящее, словно крепкое вино. Нолдо сам не заметил, как его руки прижали супругу.

— Иттариэль… Она не мёрзнет? — понимая, что если не спросит об этом сейчас, потом забудет даже собственное имя: останется только дурацкое прозвище, данное женой. И полное забытье…

— Наша малышка, — между поцелуями произносила Эленнис, — подружилась с твоим летописцем, и скоро станет умнее короля. Надеюсь, за это не казнят?

— Я…

«Что же я хотел спросить ещё?»

— Всё хорошо, — ухо согрело горячее дыхание, потеплевшие губы стали мягкими, коснулись мочки.

— Эленвэ, будь так любезна, отпусти моего принца! Разговор есть!

Турукано не сразу понял, что речь о нём. Звонкий голос Глорфиндела тащил в холод реального мира, но кровь уже отлила от головы, а стук сердца оглушил.

— Всё ясно, — рассмеялся военачальник, увидев пустой взгляд принца. — Ладно, найду более благодарного слушателя.

— В чём дело? — отойдя от жены и умывшись снегом, попытался прийти в себя Турукано.

— В погоде, — испытующе посмотрел на принца Глорфиндел. — И в том, что Третий Дом не признаёт короля Нолофинвэ своим владыкой. Я предложил решить этот неловкий вопрос полюбовно: поединком с их лучшим воином.

— С Артанис? — страдальчески улыбнулся Турукано, снова обняв жену.

— С Артанис будет сражаться Эленвэ, — подмигнул Глорфиндел, поправляя капюшон, съехавший из-за ёрзающего за пазухой зверька. — Думаю, нам стоит поговорить с королём.

«Опять…» — обречённо подумал сын Нолофинвэ, но понимал, что отдыхать действительно не время.

— Мой принц, — усмехнулся Глорфиндел, смотря на сникшего Турукано, — ты вроде бы к отцу идёшь, а не на суд Валар. Взбодрись.

— Сколько из нас, ушедших во льды, пролили кровь? — очень печально спросил сын Нолофинвэ. — Сколько из них уверены, что прощения Валар не будет или не хотят его вымаливать? Пока мы не начали замерзать, принципы были крепкими. А что теперь?

— Ты забыл, принц, — обнажил клинок Глорфиндел, критически осматривая лезвие, — что мы идём не потому, что не можем и не хотим остаться. Мы идём мстить Феанаро за то, что он победил Моргота без нас.

— Почему все так уверены, что победил? — ещё больше погрустнел Турукано.

— Потому что мстить проигравшему не интересно, — Глорфиндел вогнал клинок в ножны. — И не делает чести мстителю.

— Ты не понимаешь, насколько ценна жизнь? — устало спросил принц, но тут же понял, что не получит желаемого отклика: если Лаурэфиндэ и понимает, всё равно смотрит на смерть совсем не так, как Турукано. Живёт, не заглядывая вперёд.

Неподалёку раздался жалобный плач ребёнка, но на этот раз принц нервничал зря: малыш играл на ледяной горке, сделанной кем-то из большого сугроба, дети толкались, и мальчик неудачно упал. Через мгновение уже никто не плакал, снова зазвенел смех.

— Привет вам, Второй Дом Нолдор! — крикнул издалека Айканаро. — Вы тоже с количеством дров прогадали? Или не оценили ещё? Мы идём в Аман за брёвнами и углём. Можем сопроводить тех, кому тоже здесь слишком холодно.

Глорфиндел и Турукано переглянулись.

— Мне кажется, — стиснул зубы военачальник, — за дровами уйдут многие. Особенно женщины. Они очень хороши в добыче угля и не представляют жизни без рубки деревьев.

— Что нам делать? — окончательно опомнился сын Нолофинвэ, даже взбодрился.

— Ты же принц! — рассмеялся Глорфиндел. — Решай, как не допустить массовой лесопилки.

— Поговорю с отцом, — снова закутался в шарф Турукано. — Мне не нравится то, как я бы поступил, не будучи связанным обстоятельствами.

— Обстоятельствами?

Турукано промолчал. Видя, как неумолимо приближается шатёр отца, Нолдо хотел только одного: скорее закончить разговор и провести время с женой. Да, он здесь из-за Эленнис, да, она пролила кровь собратьев, но… Она такая красивая…

Примечание к части Тангородрим Погасшие навек окна

На улицах было пусто и очень тихо. Мерцающая отражённым светом звёзд пыль, падающая с неба и осевшая на зданиях и дорогах, вовсе не украшала, а делала пейзаж ещё более пугающим, подчёркивая черноту погасших окон.

«Неужели здесь больше никто не живёт, кроме неё? — от подобных мыслей становилось ещё страшнее. — И как она может находиться среди этого безмолвия и тьмы?! Она всегда была такая… Яркая…»

Впереди замерцал огонёк. Его свет был блёклый, нагоняющий тоску. Лучше уж пусть совсем не будет освещения, чем… Такое!

— Госпожа Анайрэ, — поклонилась эльфийка, облачённая в траур, — я провожу тебя к госпоже Нерданель. Она ждёт. О твоей карете позаботятся слуги.

Видя подсвеченное жутким блёклым фонарём отмеченное печатью глубочайшей скорби когда-то прекрасное лицо служанки Нерданель, супруга Нолофинвэ снова подумала, что приехала напрасно: на сердце станет ещё тяжелее.

— Прости, что спрашиваю… — с трудом выговорила Анайрэ. — Кого ты потеряла?

— Всех, — ответила служанка, и в голосе прозвучал глухой скрежет камня о камень: такой звук издаёт мраморный саркофаг, когда задвигают крышку, чтобы навсегда скрыть мертвеца от живых. — Но я не уйду в Лориэн, пока моя госпожа не направится туда.

— Нерданель собирается к Вала Ирмо? — Анайрэ вдруг подумала, что её собственное решение покинуть дом и отправиться лечить страдающую душу — поспешное. А супруге Феанаро и подавно нечего делать в Лориэне!

— Нет, — мрачно ответила эльфийка со страшным фонарём. — Не собирается.

Это стало очень приятной новостью. Вообще… Лориэн ведь… Хорошее место. Всё-таки не стоит отказываться от идеи исцелить сердце, погостив у Ирмо и Эстэ. А Олорин, часто появляющийся в Садах, очень участливый, всегда готов помочь, выслушать, утешить…