Эльфы оседлали коней.

Так и не пролившееся дождём небо мрачнело, опускалось ниже, нагоняло тоску. И лишь редкие обманчивые золотые лучи в крошечных голубых просветах напоминали о том, что лето закончится ещё не скоро.

***

«В песнях вьюги проходит ещё один год,

Безразличие, холод, интриг хоровод.

Бой, чтоб выжить, точнее, чтоб существовать,

Чтобы завтра завязнуть в сугробах опять.

Заливает души пустоту сладкий яд.

Королева зимы — не жена и не мать.

Отправляешься в путь, забирая с собой

Раскалённое сердце жертвы другой…

Презирая законы, купаясь в вине,

Разрывая одежды, летая во сне.

Неприступных вершин ослепляющий свет надежды…

Отдавая себя зову плоти одной,

Неизбывной тоски разрывая покой,

Несмотря ни на что, остаёшься собой, как прежде.

Небесной красоты земное воплощенье,

Неуловимый призрак, исчезающий в ночи!

Отдавшие тебе своей души горенье,

Как мотыльки для пламени свечи,

Не стоят ничего, как та игрушка,

Затерянная в памяти навек

В прекрасном светлом парке,

Где её девчушкой

Оставила на мраморной скамье».

На глаза наворачивались слёзы, Аклариквет пытался собираться в дорогу, но не мог. Поручив большую часть приготовлений слугам, королевский менестрель вспоминал, как грел душу в убийственно-ледяном Хэлкараксэ взгляд принцессы Ириссэ. А её поцелуй…

«Петь нужно о любви».

«Вильварин — хорошее имя, звучит красиво, а в мотыльках нет ничего плохого».

«Ласковое «Риньо» — это изящный маленький королевский венец. Для короля Нолофинвэ».

С трудом сдержавшись, чтобы не расплакаться, чувствуя, как рвётся последняя нить в пусть и не счастливое, но полное надежд прошлое, певец подумал, что терять ему уже в принципе нечего. Да и не убьёт же его принц Финдекано на поминальных торжествах!

Арфа Загогулина молчала. Посмотрев на причудливо изогнутую деку, Аклариквет вздохнул и решил всё же исполнить приказ сына своего владыки. Лучше уехать из города, ведь пострадать может не только сам «продажный менестрель», но и его оставшиеся верными музыканты. Нельзя такое допускать!

Вздохнув и отведя взгляд от бывшей арфы принца, Аклариквет поплёлся к шкафу с вещами.

«Безмолвный разговор,

Письмо в когтях у птицы.

А после — молчаливое «Прости…»

***

Зеленоглазка проснулась со странным чувством. Зная, что принц Финдекано собирается ехать к отцу, знахарка написала письмо другу-менестрелю, чтобы тот ни в коем случае не допускал мысли геройствовать и оставаться в хитлумской столице. Тревога за Аклариквета была какой-то странной, нездоровой, доводящей до паники, тем самым лишавшей способности думать. В голове не складывались рассуждения, сердце билось всё отчаяннее. Состояние походило на одурманенное, но как только бывшая ученица Моргота допускала подобную мысль — тут же её забывала. Чем больше проходило времени, тем сильнее Зеленоглазка боялась за друга и в конце концов колдунья поняла — она обязана убедиться в безопасности Аклариквета. Нужно ехать в столицу на памятные торжества и лично проконтролировать ситуацию. Иначе ведь и быть не может!

Друзья должны помогать друг другу.

Должны.

Друзья.

Помогать.

Должны…

Примечание к части Песня "Йеннифэр" из симфо-рок-оперы "Дорога без возврата".

Месть отвергнутой

Площадь была усыпана цветами. Срезанные розы, лилии, ромашки, колокольчики, тысячелистник, вересковые колоски символично увядали, осыпаясь дождём лепестков с арок, скульптур, балконов дворца. Отовсюду лилась печальная музыка, однако ни одного менестреля видно не было. Торжественно-мрачная атмосфера заставляла эльфов склонять головы, молчать или говорить шёпотом, прятаться за тёмной скромной одеждой.

— Теперь я боюсь возвращаться домой, — сказал Арастур Линдиэль, взяв её под руку, словно супругу, — уже второй раз подряд я попадаю на похороны, переезжая с места на место.

— Значит, — леди отстранилась, — можешь поехать в Таргелион к нолдорану Карнистиру.

Чтобы не рассмеяться, охотник закусил губу.

— Это приказ королевы? — поинтересовался он.

Линдиэль не успела ответить, потому что увидела около тихо журчавшего фонтана-лестницы знахарку Митриэль. Сейчас, впервые за всё время знакомства, мрачный вид Нолдиэ выглядел уместно.

— Я не хочу обсуждать то, что здесь происходит, — сразу пресекла вопросы калека, скрывая лицо и левую сторону тела чёрной расшитой тканью. — Королева Анайрэ не простила бы ни мне, ни мужу гибель дочери, а я не понимаю, почему самым близким Ириссэ отказано в посещении её могилы. Когда я вернусь в Валинор, — Митриэль опустила ладонь в фонтан, — то не заеду в Тирион ни на день, ни даже на миг.

— Вала Улмо не благословляет плавание через море, — мрачно ответила дочь лорда Корабела.

— Я подожду, сколько надо, — словно сквозь слёзы произнесла Митриэль.

Знахарка говорила что-то ещё, но Линдиэль забыла обо всём и обо всех: на площади лишь на миг мелькнула фигура Астальдо, но этого оказалось достаточно, чтобы ненависть, любовь, обида и желание отомстить снова ослепили и вскружили голову.

«Он… он… Растоптал мою гордость! Мою любовь! Меня саму! Он…»

На глаза навернулись злые слёзы, но вдруг рядом возник Нолдо в сине-звёздном одеянии с чёрным лёгким плащом.

— Госпожа, — вежливо произнёс он, — мой король готов принять тебя.

В голове всё совсем смешалось. Да, действительно, было в планах говорить с Нолофинвэ. Он знал о любви Линдиэль, давал согласие на брак сына…

Нолофинвэ специально позвал её именно сейчас, когда Астальдо приехал? Но что это даст? Здесь всем не до любви: известие о смерти принцессы Ириссэ потрясло Хитлум, и…

— Прости, что вмешиваюсь, — неожиданно, будто из ниоткуда возникла Зеленоглазка, — леди Линдиэль! Как я рада!

Знахарка обняла бывшую помощницу, отстранилась, улыбаясь.

— Знаешь, леди, — тихо произнесла она, — я совсем лишилась рассудка! Была уверена, будто моему другу грозит опасность, всё бросила, приехала сюда, а его давно здесь нет! Ай, ладно, все мы иногда поступаем глупо.

Кивнув, Линдиэль посмотрела на Арастура:

— Лорд-охотник, тебе не обязательно всегда находиться рядом со мной. — В груди защемило. — Я скоро отправлюсь к королю… — К горлу подступил ком. — Я не держу тебя.

И, схватив Зеленоглазку за руку, Линдиэль потащила колдунью с площади в сторону цветущих кустов вдоль дорожки.

— Послушай, — прошептала дочь лорда Новэ, уже не чувствуя себя живой и настоящей, полностью растворившись в жажде уничтожить обидчика, — однажды ты сказала, что можешь…

***

— Ты ещё можешь исправить своё положение, отец! Да, утрачено слишком многое, но не всё! — Финдекано, растрёпанный, потерянный и одновременно пугающе-решительный ворвался к верховному нолдорану в зал, где собрались лишь самые ближайшие верные.

Аклариквета, разумеется, не было.

— Я не могу вернуть дочь, — отрешённо произнёс Нолофинвэ, смотря в бокал. — И сына тоже. Сыновей.

— Послушай, — принц с ненавистью взглянул на расположившихся за столом Нолдор, зная об их отношении к себе, посмотрел на портрет Ириссэ на стене и с трудом сохранил спокойное лицо, — отец…

— Сын, — король не дал ему договорить, — сядь и просто помолчи.

— Помолчать? Ты делаешь хуже всем, устраивая этот ненужный пышный траур! Скажи, кто придумал, будто Ириссэ сбежала из основанного Турукано города и вышла замуж за орка, который её похитил? Что за история, будто она смогла убежать из заточения, но орк выследил её и убил, за что был казнён?

— Финьо.

Принц ещё раз осмотрелся и понял, что в зале отсутствует Варнондо. Это точно не обещало ничего хорошего, однако думать про очередные странные дела родителя Финдекано не хотел.

— Отец. Ты понимаешь, что Ириссэ для многих твоих подданных никогда не существовала? Больше половины жителей Хитлума никогда её не видели! Да, она умерла, но ведь даже не на поле боя! Наша боль пусть останется только нашей! Не нам выставлять напоказ своё горе! Ты знаешь, сколько людей гибнет в Дор-Даэделот ежегодно?! Ты смотришь присылаемые списки?