Эсуил, оторвавшись от еды, переглянулся с другом. Да, идея понятна, и такой подход к делу оказался эльфам гораздо больше по душе, чем выглядевшая бессмысленной забота о тех, кто её всё равно не способен оценить.

Сталь выскользнула из ножен, четыре длинных кинжала скрестились, словно сплетясь лезвиями, мелодичный звон смертоносного металла зазвучал весело, ведь бой, разыгравшийся на поляне, был ненастоящим, однако люди не поняли, что случилось и в первый момент смолкли и застыли, открыв рты.

Финдарато наблюдал. Орикон и Миньятолос, закончив свои дела и временно оторвавшись от помощи местному изобретателю, пытавшемуся смастерить крылья, способные поднять в небо взрослого мужчину, подошли к королю.

Отражая лучи Анар на шалаши, деревья, землю и в глаза случайным зрителям, двое эльфов танцевали с кинжалами, кружась и меняясь местами. Некоторые дети заметили метавшихся по поляне солнечных зайчиков и принялись гоняться за ними. Взрослые члены племени либо завороженно наблюдали за поединком, либо продолжали свои дела, словно ничего не происходило.

— Вы тоже это видите? — спросил Финдарато вставших рядом верных. — Взгляды Младших.

Орикон понимающе кивнул, Миньятолос, не задумавшийся об этом ранее, присмотрелся.

— Дети любопытны, озорны, смешливы — в общем-то, как и маленькие эльдар или наугрим, — вкрадчиво заговорил король, понижая голос. — Но взгляните на взрослых. Они стареют, значит, смертны, как и гномы, но почему в их глазах отражается совсем не то, что мы видели у Детей Ауле?

Верные пожали плечами.

Клинки замелькали чаще, Эсуил перепрыгнул направленный в него кинжал, сделав сальто в воздухе. Йавиэрион с разворота встал перед противником, лезвия со звоном столкнулись. Дикари начали выкрикивать нечто нечленораздельно-подбадривающее и, судя по очерёдности звучавших голосов, наблюдатели разделились на два лагеря: одни хотели победы «солнца», другие — «лунного дохлика».

Миньятолос озадаченно взглянул на короля.

— На этот вопрос пока нет ответа, — улыбнулся Финдарато. — Но я его найду. Я слышал тему смерти, почувствовал, что она для Младших даже важнее, чем для всех остальных, только пока не могу составить в голове цельную картину, сплести мелодию. Я смотрю в эти пустые глаза женщин, которые, словно не живые существа, а механизмы: ходят без остановки, носят воду, готовят еду, что-то шьют, лупят детей, визжат из-за нападок мужей, но их глаза не реагируют ни на что. У мужчин я почти не вижу этого.

— Странно, да, — согласился Орикон.

— Но это не самое важное сейчас, — посерьёзнел Финдарато, — я заметил, что дети повторяют наши слова легче, чем взрослые, а старики на это и вовсе не способны. И я подумал, — король обвёл внимательным взглядом поляну, — надо обучать только молодое поколение. Если они способны говорить на нашем языке, писать, красиво рисовать и петь, мы получим не только армию для передовой и охраны своих королевств. Это будут полноценные подданные.

— Нет, владыка, не надо! — в синих глазах Орикона отразился ужас. — Я не смогу забыть, какими они были! И не поверю, что, научившись писать и говорить, Младшие перестанут воровать, унижать друг друга и сношаться под каждым кустом. Я не вижу в них света.

— Хочешь сказать, разума? — насмешка короля заставила задуматься. — Они, по-твоему, совсем зверьё?

Верный промолчал, а нарготрондский владыка улыбнулся печально:

— Может быть, ты и прав. Посмотрим, как проявят себя те, кого мы попробуем обучить.

В этот момент к сражавшимся эльфам выбежал молодой дикарь, зачем-то сорвав с себя все шкурки, которыми прикрывался, и демонстрируя длинную дубину в руке и между ног.

— Интересно, — с трудом сдерживая смех, проговорил Миньятолос, — он собирается сражаться двумя клинками, как Эсуил и Йавиэрион?

Судя по движениям мужчины, он был абсолютно уверен в своей силе и ловкости, поэтому собирался, пока эльфы танцуют, огреть одного из них по голове, рассчитывая, что манёвр проделать проще простого.

Эсуил развернулся, поднырнул под лезвие собрата, вонзил один из своих кинжалов в землю, освободившейся рукой вырвал у дикаря дубину и ударом ноги в грудь повалил мужчину на землю, а потом бросил палку, снова взял свой клинок и продолжил поединок.

Возгласы толпы выразили изумление, восторг и осуждение, только непонятно, в чей адрес.

А потом за оружие взялись дети, причём как мальчики, так и девочки. Поломав ближайшие кусты, маленькие дикари, несмотря на протесты родителей и няни, начали дубасить друг друга. После первого же попадания, как правило, начинались слёзы и жалобы, а победителю доставалось от опекунов проигравшего. То ли показалось, то ли нет, но мальчики реагировали на победы и поражения эмоциональнее девочек, рыдая и смеясь капризнее и громче.

— Займись воспитанием, — громко и пафосно пропел Финдарато Миньятолосу, привлекая внимание племени к своему приказу: все должны видеть, как солнечный гость послал своего собрата с миссией. — И говори с ними только на Квэнья.

Верный кивнул, пошёл в сторону разыгравшихся детей, и вдруг в него прилетела дубина от едва поднявшегося с земли дикаря. В последний момент поймав палку, эльф поблагодарил побагровевшего от злости мужчину и встал около будущих защитников Белерианда.

— Смотрите и повторяйте, — начал первый урок воин. — Кто будет шалить — проиграет бой.

Дети, слегка оробев, сбились в кучу, но палки не бросили, видя, что эльф достал из-за пояса кинжал.

Вдруг в отдалении послышались душераздирающие вопли, донёсшиеся из леса вверх по реке. Дикари встрепенулись и заголосили в ответ.

Избранный

Крики далеко разнеслись по лесу, и двое верных нарготрондского владыки, добиравшиеся на поляну с остальными вещами, поспешили на звук. Среди неслаженных воплей слышались относительно ритмичные бодрые удары, похоже, дерева о дерево и дерева о натянутую кожу.

В голову полезли самые худшие подозрения.

— Это орки?! — Наргелион, родившийся в семье бывших подданных Арафинвэ Финвиона через год после Дагор Аглареб, никогда не видел бойцов Моргота живьём, зато слышал о них достаточно, особенно, от воинов Химринга и Поющей Долины, поэтому мечтал однажды хорошенько проредить вражескую армию. — Орки, да, Эрривион?

Синда, родом из Бритомбара, отправленный лордом Новэ поднимать Тол-Сирион и строить крепость, принявший подданство короля Финдарато, не ответил: вопли были чересчур неорганизованными даже для рабов Моргота — если орки отбивали ритм и пели, это звучало хоть и грубо, резало слух и вызывало желание заткнуть уши, чтобы не слышать произносимую мерзость, но это были именно песни, а не непонятный набор выкриков.

Однако, прислушавшись, верные короля Финдарато заметили: мелодия в доносившемся гомоне всё же была. Эльфы уловили странное настроение: в том, что подразумевалось боевым или торжественным маршем, звучала какая-то безнадёжная тоска, совершенно неуместная и необъяснимая. Подойдя ближе, нарготрондские эльфы увидели толпу из трёх сотен дикарей, которые, к счастью, не были орками, и смогли расслышать постоянно повторявшиеся в различных сочетаниях слоги: «У-ра! Бур! Бу-ур!»

— Вряд ли это войско, — Эрривион серьёзно посмотрел на собрата, — видишь, сколько с ними детей? И палки не у всех. А лосиные кости, которыми некоторые размахивают, явно не сойдут за оружие.

— А рога они зачем нацепили? — хмыкнул Наргелион. — И головы животных?

— Нравится, видимо. Ты ещё наших дев спроси, зачем им украшения.

Молодой воин усмехнулся.

— Пожалуй, нам следует поспешить, — снова нахмурился Синда, — не знаю, зачем это подкрепление направляется в сторону поляны нашего короля, может, они мирные и дружелюбные, но я слишком долго сидел в осаждённом орками городе, чтобы сходу доверять незнакомцам.

Наргелион кивнул, и верные, обогнав странную толпу, поспешили к поляне, пока не выдавая своего присутствия.

***

— Пожалуй, мы могли догадаться, что племя здесь не одно, учитывая, как быстро они плодятся, — с досадой произнёс Финдарато, смотря на выходящих из-за деревьев дикарей, большинство которых, видимо, изображали лесное зверьё, нарядившись в шкуры с головами волков, медведей, лосей и кабанов. Голос короля дрогнул, и находившиеся рядом верные, тоже испугавшиеся внезапного нашествия, встали вокруг своего владыки. — Они не сделают нам зла, — снова повторил Инголдо, выравнивая сбившееся дыхание, — потому что не видели зла от нас.