— Где Тэльво? — вдруг спохватился Питьяфинвэ, вскакивая с бревна. — Куда он делся?

Уставшие от длительного перехода эльфы только пожимали плечами, кто-то вроде бы видел, как младший Феаноринг уходил в сторону реки.

— Амдир! — крикнул Питьяфинвэ. — Следи за порядком! Я отлучусь!

Почему-то стало очень страшно от мысли, что брат вот так, никому не сказав ни слова, просто ушёл к реке.

— Тэльво! Ты где?! Тэльво!

Выбежав на берег, Феаноринг снова и снова звал близнеца, и подпрыгнул, когда из темноты прямо перед ним мрачной тенью возник Тэлуфинвэ с топором в руке.

— Что-то случилось? — смотря сквозь брата, спросил он.

— Ты исчез, вот что!

Тэлуфинвэ усмехнулся. Крутанув в руке топор, эльф ловко всадил лезвие в ствол растущего рядом дерева и, скрестив руки на груди, посмотрел на реку.

— Когда от усталости и тяжёлой работы болят руки и спина, — отрешённо произнес младший Феаноринг, — думать ни о чём, кроме отдыха, не получается. И это хорошо. А дрова нам всё равно нужны.

Чувствуя, как сжимается сердце, Питьяфинвэ взял брата за плечи, хотел обнять, но Тэлуфинвэ отстранился.

— Лучше снова двинь мне в челюсть, — то ли пошутил, то ли нет, Тэльво и с силой выдернул топор из ствола. — Я скоро приду, не стоит беспокоиться.

— Не пропадай, — с напором сказал Питьяфинвэ, — а соберёшься исчезать, предупреждай.

Тэлуфинвэ не ответил. Замахнувшись топором, рубанув по стволу, Феаноринг вдруг замер и прислушался: звуки разлетаются по воде далеко, заранее предупреждают о приближении тех, кто не старается двигаться скрытно.

Губы невольно улыбнулись.

***

— Из ваших раненых только двое доехали, — поднял глаза от клинка Амдир, проводя по стали точильным камнем. — Но я не интересовался их судьбой: доложил обстановку, взял отряд, который мне любезно предоставил Маблунг, и двинулся в путь. А наш главный певец передавал вашему Маглору пожелание удачи и любви. Надеется на новую встречу.

Сидевшие рядом с ним у костра воины печально улыбались.

— Только при новой встрече двух менестрелей, — скривился в усмешке дориатский лучник, подсаживаясь к своему командиру, — Маглор уже будет королём, а наш дурачок Даэрон, как был верным псом принцессы, так и останется.

— А я так и останусь простым воякой, — угрожающе поднял меч Амдир, — надо мной тоже смеяться будешь?

— Не рискну, — сдержанно поклонился лучник, встав от костра, и исчез во тьме леса.

Вдалеке прозвучали рога, и все эльфы насторожились. Хотелось верить, что это Феаноринги… Но вдруг орки перебили остаток войска и специально вводят в заблуждение последних выживших эльфов, подавая сигнал рогами, вырванными из рук убитых воинов?

Командовать боевую готовность не пришлось: лучники мгновенно рассеялись во мраке, готовясь в любой момент спустить тетивы.

***

Прижимая к груди свёрток, Макалаурэ ехал верхом, полностью полагаясь на своего скакуна, потому что зрение снова было нечётким, а голова кружилась. Морьо, конечно, предлагал эффективное лечение, но наместнику нужен был ясный разум, чтобы осознать, пережить, принять и понять, что теперь делать, отталкиваясь от реальной ситуации, а не надежд и планов. Макалаурэ понимал, что выглядит глупо в обнимку с прожжённой тканью, но почему-то так было спокойнее на душе.

— Сделай себе знамя, наместник, а не обнимайся с реликвией, словно это последние пожитки, — со странным выражением сказал Туркафинвэ, лихо подскакав к брату. В седле он держался уверенно, и со стороны невозможно было догадаться, что ходить без дополнительной опоры Нолдо не мог. — Выглядишь, как погорелец обездоленный.

Макалаурэ именно так себя и ощущал: обездоленным погорельцем, но откровенничать с Тьелко не собирался, особенно после всего сказанного и сделанного. Феаноринг понимал — став лидером, должен научиться идти впереди с гордо поднятой головой, что бы ни случилось, ведь именно так делали отец и старший брат… Но обоих это привело к краху. С другой стороны… А как иначе? Разделить власть и править с братьями наравне? Но тогда Тьелко сделает себя королём сам, а подчиняться ему… Да ни за что!

— Тьелко, — Макалаурэ выдохнул, — ты правильно сказал: прожжённая ткань… со следами пепла — это наша семейная реликвия, и я не собираюсь выставлять её напоказ. Никто уже не помнит, из чьего плаща соорудили тогда носилки, может, того воина и в живых нет, да это и неважно. Я помню, ты хотел делать в своей политике упор на наше родство с Валар. Но отец был прав: Моргот — тоже Вала. Если мы ему родня… Прости, Тьелко, но я никогда на такое не соглашусь.

— Прости, Тьелко… — фыркнул беловолосый Феаноринг, дёргая поводья и стремительно уезжая вперёд. — Отец мёртв! — вдруг обернувшись, крикнул Туркафинвэ брату. — И Руссандол тоже! И с этим ничего поделать нельзя!

Напишу

Ровные удары сердца, маятником отсчитывая время, возвращая, словно щелчки метронома, правильный ритм мелодии жизни, шаг за шагом, медленно, не спеша, выводили сознание из глубочайшего мрака, как из подземелья, по ступеням вверх, к свету.

Переливающемуся всеми существующими оттенками сиянию красивейших кристаллов.

Сильмарили совсем близко, но недосягаемы, как никогда.

«Будьте вы прокляты!» — на ненависть ещё остались силы.

Ритмичный стук сердца — звук шагов по лестнице из небытия. И чем ярче свет, чем дальше позади остаётся тьма и беспамятство, тем больнее. Залитый волшебными красками мир весь состоит из боли. Она ощущается всюду, рвёт тело изнутри и давит снаружи, скручивает, сминает, раздирает…

И на фоне идеального ритма, отбиваемого сердцем, начинает греметь сбивчивая какофония отчаяния: лучше бы не было этих Камней, Исхода, Клятвы… Клятва… И тонущий в топи безысходности разум отчаянно хватается за крепчайший мост, выстроенный… именем Создателя Эру…

В горле ощутилось что-то холодное, мягкое… Как размоченный в молоке хлеб. И пришло запоздалое понимание, что надо было постараться не глотать, ведь никакая магия не способна заменить для живого тела пищу и воду, а, значит, если не есть, наступит избавление. Да, посмертное метание в бездне ужасно, но не настолько… Ничего не может быть хуже рвущего плоть прикосновения рук Моргота.

Яснее сознание, ярче свет — мучительнее боль. Она всюду, от неё не избавиться. Майтимо кричал бы, если бы были силы.

Правое запястье зачем-то отстегнули от цепи, и рука бессильно упала.

— Пиши! Братья должны знать, что ты жив! Пиши, что тебя отпустят на свободу, если они откажутся от войны и уйдут! Пусть признают поражение и мои права на Сильмарили!

В горле снова ощутилось что-то холодное, Майтимо хотел попытаться сопротивляться, но голову оттянули назад за волосы, рот зажали. А потом в лицо ударила ледяная вода.

Вздрогнув, Феаноринг вдруг почувствовал, что стало легче. Теперь боль сосредоточилась в коленях, перекрыв все другие ощущения, но воспринималась, словно сквозь сон — отрешённо и равнодушно.

— Пиши!

В ладони как-то оказалось перо, под рукой — приколотый к столу лист бумаги. На запястье откуда-то взялась петля — кто-то в любой момент готов дёрнуть верёвку, чтобы не позволить пленнику «делать глупости».

«Я напишу, — вдруг очень ясно промелькнула мысль. — Напишу».

У вас один день

— Это правда мы, не стреляйте! — рассмеялся Туркафинвэ, заметив спрятавшихся лучников Амдира, и воины были крайне удивлены, что их обнаружили. — Это Нолдор, а не твари Моргота, принявшие облик сынов Феанаро Куруфинвэ!

Хуан ткнулся мордой в здоровую ногу хозяина, и эльф погладил пса по голове, наклонившись в седле.

Питьяфинвэ вышел встречать братьев в сопровождении пятерых лучников, и выглядел живым трупом. Со стороны реки появился мрачной тенью Тэлуфинвэ с топором и вязанками дров. Не здороваясь, младший из Феанорингов сразу направился к Макалаурэ, положив поленья рядом с ближайшим костром.

— Надо поговорить, Кано, — не поднимая головы, глухо произнёс Амбарусса. — Ты голоден? Давай возьмём что-нибудь и пойдём к реке.