Выслушав невнятное мычание, среди которого, хвала Эру, не звучало уже надоевшее всем слово «Нолофинвэ», Линдиэль собралась пойти в соседнее помещение, чтобы принести новый запас измельчённых трав, и тут к знахарям буквально ворвался растрёпанный заснеженный воин с абсолютно безумными глазами.

Пока он объяснял, что случилось, Митриэль, казалось, оживала, слыша о беде, произошедшей с кем-то знакомым, однако когда речь зашла о том, чтобы срочно ехать на Ард-Гален, тут же сделала вид, будто очень занята и отвлечься не может.

— От тебя толку не будет, — заявила Зеленоглазка, обращаясь к Линдиэль и недобро косясь на валинорскую знахарку. — Оставайся и готовься… Не знаю, к чему. Лечи пока этого страдальца писающегося.

Через мгновение в помещении стало тихо и, несмотря на присутствие Митриэль и вечного пациента, очень пусто и почему-то страшно.

***

Когда перевал остался позади, и с едва живого Линдиро сняли страховку, сын Асталиона прислонился к склону и бессильно сполз на землю, неловко повалившись на бок.

— Свет… — прошептал Нолдо. — Он везде. Он жжёт. Уберите, пожалуйста. Спрячьте меня! Это невыносимо!

Накрыв собрата плащом, не боясь замёрзнуть в пути, воин принца Финдекано бросился бегом к временному лагерю, где оставили лошадей.

Колдовского мрака на небе больше не было, ночной сумрак сменился ярким сиянием ясного морозного дня, и, видя страдания друга и наставника, Сулион мысленно проклинал горячий золотой светоч.

— Не могу лежать, — сдавленно произнёс сын Асталиона, вздрогнул, съёжился, — пойдём.

Оставаясь накрытым плащом с головой, Нолдо поднялся, сделал шаг от чёрных скал, потом ещё, задышал хрипло, с усилием. Всё больше повисая на плече Авара, Линдиро принялся стонать, спотыкаться, а потом стал волочить ноги, не в состоянии делать даже небольшие шаги.

Железные Горы удалялись, эльф терял силы, стонал уже на каждом вдохе, Сулиону пришлось остановиться и разжечь костёр, чтобы хоть немного согреть полумёртвого друга, однако огонь оказался не способен помочь: лежавшего на расстеленном одеяле Линдиро вдруг начало колотить, словно в лихорадке, он стал судорожно хватать ртом воздух, сбросил с лица плащ, чтобы ткань не мешала дышать, захрипел, впился пальцами в горло, выгнулся назад и так и застыл, словно превратившись в мраморную скульптуру.

Не веря, что друг мёртв, Сулион схватился за голову. Авар сидел у тела, не замечая ни холода, ни постепенного угасания дня и совершенно не представляя, что делать дальше.

Всё равно изменить ничего уже нельзя.

***

— Что?! — Линдиэль вскочила со стула, широко раскрыв глаза.

— Да, мы опоздали, — отрешённо проговорила Зеленоглазка, заходя в комнату и бросая равнодушный взгляд на пучки сушёной травы. — Когда приехали, увидели только одного эльфа, который не нуждался в нашей помощи, и догоревший погребальный костёр недалеко от Железных Гор. Бедняга сказал, что его друг умер днём, а ночью покрылся шерстью, однако не ожил, в отличие от монстра, напавшего на него в Дор-Даэделот. Я так думаю: если бы наш горемычный собрат остался в Землях Моргота, чары Айну сохранили бы ему жизнь. Но не скажу, что это хорошо.

Митриэль посмотрела на колдунью сквозь чёрную вуаль.

— Если бы глупый тёмный эльф не сжёг тело, мы могли бы изучить яд, который убил беднягу. Но вы, тёмные, никогда не оказываете настоящую помощь. Искаженцы!

— Да в отличие от тебя… — чуть не набросилась за знахарку Линдиэль, но Зеленоглазка остановила её:

— Никому не станет лучше от нашей ссоры, леди. Я не обидчивая.

— Молодец, — усмехнулась Митриэль, проверяя содержимое пузырьков. — Знаете, каковы результаты нынешней разведки? Они не в том, что мы больше узнали про оборотней Моргота. И даже не в том, что снова есть потери с нашей стороны. Результат в том, что отныне больше никто не пойдёт в разведку. Готова поспорить на что угодно.

Линдиэль очень хотела возразить, однако Зеленоглазка снова дала понять — не стоит. Эльфийки замолчали, и только ветер за окном завыл голосом волка.

Начиналась метель.

Белая Дева

Звезда из лоскутков в основном синего цвета удобно легла в ладонь, рука сжалась, сдавливая мягкую податливую и совершенно бесполезную вещицу.

В голове рождалось всё больше вопросов: «Брат издевается? Или искренне считает, что мне это нужно? Сжечь тряпку или?..»

Однако выпустить звёздочку из руки не хватало сил, и, сев в кресло у стены, украшенной многочисленными охотничьими трофеями, прекрасный лицом эльф с белоснежными волосами и небесно-голубыми глазами в обрамлении пушистых, кажущихся прозрачными ресниц с горечью сморщил лоб, снова невольно вспоминая то, о чём так мечтал забыть.

Конечно, у нолдорана Келегорма было предостаточно забот, требовавших обдумывания здесь и сейчас, например, вести из Нарготронда, приносимые глупым племянником от не менее глупого кузена.

Фирьяр… Странные существа, названные Валар Младшими Детьми Эру. Возможно, от них есть или будет польза, однако зачем превращать свои земли в грязный Фиримар?

Лучи из лоскутков приятно пощекотали между пальцами, и Туркафинвэ, мгновенно забыв про дела Химлада, в неисчислимый раз перевёл взгляд на письмо с химрингской печатью.

«Ириссэ сшила звезду для меня, когда я восстанавливался после плена, — гласил ровно аккуратно написанный текст. — Тогда эта вещь оказалась очень нужной, практически незаменимой, но теперь я чувствую себя прекрасно, и тренировать левую руку более нет нужды. Поэтому, случайно найдя у себя подарок Ириссэ, я решил отослать его тебе».

— Чтобы вещь, которая когда-то спасла тебя, лорд Маэдрос, — сжал зубы Туркафинвэ, — теперь уничтожила твоего ненавистного брата.

Однако нахлынувшие воспоминания и чувства, столько лет усердно подавляемые, пересилили злобу. Феаноринг взял вино, смахнул со стола письмо и, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза.

Ириссэ снова ощущалась рядом. Её руки и губы скользили по коже, сердце безнадёжно влюблённого эльфа бешено колотилось, возникало непреодолимое желание расспросить про ненавистную обожаемую женщину всех обитателей леса, но всё-таки гордость в итоге взяла верх.

Туркафинвэ открыл глаза и подался вперёд, облокотившись на стол.

Вино цвета крови наполнило бокал, по телу разлилось приятное тепло, однако память зачем-то снова подбросила картины прошлого, калейдоскопом собравшиеся в историю несбывшейся любви.

— Да чтоб всё в бездну рухнуло! — выкрикнул Феаноринг, невольно вспоминая, каким весёлым получился обещавший быть скучным праздник, когда Ириссэ оказалась рядом. Обнажённая.

— Над рекой, над тихой рос Кудрявый Клён, — выпив ещё, громко запел Туркафинвэ, словно рассчитывая солировать хором развешанных по стенам звериных голов. — В Белую Берёзу был тот клён влюблён.

И когда над речкой вечер наступал,

Он своей Берёзе тихо напевал:

«Белая Берёза, я тебя люблю!

Протяни мне ветку нежную свою!

Без любви, без ласки пропадаю я.

Белая Берёза, ты — любовь моя!»

Подойдя к окну, чтобы холодный ветер немного отрезвил, но вместо этого ещё живее представив, как под музыку, казавшуюся глупой и скучной, проживал счастливейшие моменты жизни, химладский правитель закричал мгновенно смолкнувшим птицам:

— А Берёза отвечала, шелестя листвой:

«У меня есть милый — Ветер Полевой».

И от слов от этих сразу Клён сникал.

«Ветер? Что ж, так Ветер». И опять шептал:

«Белая Берёза, я тебя люблю!

Протяни мне ветку нежную свою!

Без любви, без ласки пропадаю я.

Белая Берёза, ты — любовь моя!»

Но однажды Ветер всё услышал сам,

Чёрным ураганом он на Клён напал,

И в неравной схватке пал Кудрявый Клён,

И пропел он песню сквозь прощальный стон:

«Белая Берёза, я тебя люблю!

Протяни мне ветку нежную свою!

Без любви, без ласки пропадаю я.

Белая Берёза, будь ты проклята! Ты — любовь моя!»

Мысленно метаясь от твёрдого решения избавиться от подарка до бессмысленного желания сохранить в память о счастье хоть что-то, кроме глубоких, до сих пор ноющих ран на сердце, Туркафинвэ вернулся к столу и почти опустевшему графину.