— Песня, — попытался уйти от ответа Аклариквет. — О верной любви, единственной на всю жизнь, которая не предаст, несмотря ни на какие испытания и соблазны, несмотря на обиды и непонимание. Песню сочинил и пел я, но звучала она не из моих уст. И радовала кого угодно, кроме меня самого.

— Какой же ты зануда! — устало вздохнула Зеленоглазка. — Похоже, если ты и напишешь обо мне балладу, она прозвучит погребальным плачем.

Менестрель опустил голову, вспоминая ледяные гробницы в Хэлкараксэ, прощальные слёзы и цветы, сделанные из лоскутов ткани и бумаги. Смерть в образе морозной ночи, урагана, полыньи, голодного зверя или непосильного груза трагедии входила в каждую семью, отнимая самое близкое и дорогое.

— Я не зануда, — прогоняя мысли о пережитых и разделённых трагедиях, улыбнулся Аклариквет. — Просто не понимаю тебя.

— А я не хочу, чтобы меня понимали, — прищурила прекрасные зелёные глаза эльфийка, став ещё привлекательнее, — я просто хочу быть рядом с тем, кто меня не пугает, рядом с кем я смогу заснуть, не боясь быть убитой во сне или на утро обнаружить себя связанной и подготовленной для жутких экспериментов. Я не тешу себя иллюзиями, что ты доблестный воитель и сумеешь спасти меня от любой беды. Я точно знаю — не сумеешь. И никто не в силах защитить меня. Но с тобой не хочется расставаться, и я желаю сблизиться, но каждый раз между нами встаёт призрак. Кто она, певец? Только не отвечай «Песня», я это уже слышала, и такая формулировка меня не устроила.

Возможно, Аклариквет снова начал бы увиливать от ответа, придумывая красивые фразы, если бы Зеленоглазка не обняла его. Тепло тела, пропитанного чужой, пугающей магией, музыка, рождающаяся в сердце и таинственное сияние взгляда лишили способности мыслить.

— Жена злейшего врага моего короля, — всё-таки придумал уклончивый ответ менестрель, и эльфийка рассмеялась.

— Не знала, что Моргот женат, — хихикнула Зеленоглазка, хитро подмигнув. — Пожалуй, у меня и правда нет шансов с такой соперницей.

Аклариквет смотрел, как меняется взгляд эльфийки, понимал, что обижает деву разговорами о другой, но ведь травница сама просила рассказать!

— Ты сказал, что она — песня, — голос Зеленоглазки вдруг стал ласковым, — спой мне её. Хочу узнать, что такое любовь менестреля.

«Нет! — мысленно запротестовал певец. — Никогда! Песни о Нерданель никогда не прозвучат для другой женщины!»

Но вдохновение твердило противоположное, подсказывая строки новой баллады, которая, конечно, об Алой Леди, но написана для загадочной девы из Средиземья. С неохотой освободившись из объятий, дарящих неповторимое ощущение магии, пробирающейся крошечными змейками под кожу, музыкант взял серебряную арфу и, с чувством вины из-за невыполненной работы вспомнив, что должен писать песни для нолдорана, запел о любви:

— В сердце жизни свет,

Я познать его готов,

Прочь уплыв от прежних берегов!

Мне не быть с тобой…

Боль разлуки, горечь слов,

Расставанье — плата за любовь!

Помни обо мне,

Верь, и я вернусь

К берегам бескрайним.

Постучу дождём,

Ветром прикоснусь

Тихим утром ранним.

Там, где слёз в тишине

Серебристый свет,

Вспомни обо мне,

Пусть я лишь поэт,

Проклятый изгнанник!

В сердце посмотри:

Плод запретный — жар любви…

Крылья — дар заоблачных высот!

Первый луч зари —

Новый день меняет мир,

Разрушая тайны волшебство!

И настанет день

В мире суеты,

Но не разбудишь ты

И не согреешь взглядом!

Всё отдам за миг,

За короткий миг —

Боль свою забыть

И быть с тобою рядом,

Просто рядом быть!

Кто я?

Гость в чужом краю!

Шаг мой

Жизнь перечеркнул.

Сон мой —

Память прошлых дней!

Помни обо мне,

Верь, и я вернусь

К берегам бескрайним.

Постучу дождём,

Ветром прикоснусь

Тихим утром ранним.

Вспомни обо мне,

Пусть я лишь поэт,

Проклятый изгнанник!

Ладонь Зеленоглазки легла на замершую на струнах руку менестреля, по коже растеклось волнами ласковое участливое тепло. Эльфийка больше не пыталась соблазнять певца, и он был за это бесконечно благодарен.

Примечание к части Песня группы Гранд-Куражъ "Помни обо мне"

Хитлум. Туманная Земля

Чуткий сон звучал серебряными колокольчиками на детской игрушке, которую подвешивают к колыбели, бубенчиками для украшения волос и животворящей росой священных валинорских Древ. Нолофинвэ видел супругу, гладящую по головке младшего сына, целующую крошечные пальчики, обхватившие её мизинец. Маленький Турукано хотел играть, даже несмотря на усталость, капризничал и тянулся ручкой к висящему над головой расправившему крылья золотому с белым орлу.

«У Турьо не было такой игрушки», — подумал Нолофинвэ, почему-то усомнившись в достоверности сна, который всё больше уходил от реальных воспоминаний в фантазии — обстановка дворца уже ничем не напоминала тирионскую, утратив неповторимую изящность и изысканность, приобретя вычурность и нагромождённость грубых узоров.

Анайрэ обернулась на супруга. Что на ней за платье?

«Ты не спишь? — спросила она. — И наш сын тоже. Это неправильно, невозможно: кто-то из вас должен заснуть. Ты споёшь Турукано колыбельную? Или он тебе?»

«Но я ведь и так сплю! — с изумлением произнёс нолдоран, и вдруг зазвучала музыка. — Это не здесь, не во сне, — сообщил Нолофинвэ супруге. — Это исполняют на улице, в моём будущем городе в Земле Тумана. Если бы ты была смелее, разделила бы славу со мной. Только представь: я теперь хозяин земель Феанаро в Эндорэ! Они теперь мои, как и корона!»

Однако Анайрэ отрицательно покачала головой, и её губы зашевелились в такт доносящейся песне.

По лазоревой степи

Ходит ветер молодой,

С белой гривой до копыт,

С позолоченной уздой.

Монистовый звон

Эльфийских стремян —

Сияньем рождён

И сумраком прян.

Из кувшина через край

Льётся в небо молоко.

Спи, мой милый, засыпай,

Завтра ехать далеко.

Рассвета искал —

Ушёл невредим,

Меня целовал

Не ты ли один?

Как у двери нолдорана выросла трава.

Я ли не твоя стрела, я ль тебе не тетива?

Ты — сердце огня, 

Ты — песня знамен,

Покинешь меня, 

Ветрами пленён.

Рыданием струн —

В дорожный туман,

Небесный табун,

Тяжелый колчан.

Чужая стрела,

Исиль — пополам,

Полынь да зола —

Тебе, нолдоран.

Тревожить ковыль — тебе в других берегах,

И золотом стыть — тебе в далёких горах.

А мне — вышивать 

Оливковый лён,

Слезами ронять

Монистовый звон.

Обручью костра

Навеки верна —

Тебе не сестра,

Тебе не жена.

Маленький Турукано посмотрел на отца глазами взрослого эльфа — с холодной, долго подавляемой ненавистью, и Нолофинвэ проснулся.

«Что-то не так! — крутилось в голове. — Я должен собрать совет, пусть принесут все собранные сведения! Я обязан понять, о чём меня предупреждал сон!»

Хотелось надеяться, что видение было лишь отражением тоски по дому, жене и сыну, однако нолдоран уже решил для себя, что всегда, что бы ни происходило, рассчитывать приходится на наихудшее развитие событий.

***

Напряжённо вглядываясь в полог шатра, Финдекано сидел абсолютно неподвижно, лишь едва заметно ритмично постукивал пальцем по столу. Нолдоран задал немой вопрос и получил беззвучный отрицательный ответ, слишком ожидаемый, но от этого не менее болезненный: Турукано не присылал писем, и неизвестно — читал ли отправленные отцом послания.

— Вот теперь всё по справедливости! — донёсся с улицы торжествующий возглас. — Земли Феанаро, швырнувшего нас в Хэлкараксэ на верную смерть, наши! Корона — наша! Эру нас не оставил! Всё было не зря!

Сидящий напротив нолдорана Аралкарион довольно хмыкнул, Варнондо сделал вид, что улыбается, Ранион согласно кивнул. Да, судьба щедро наградила тех, кто не отступил, кто выжил. Финдекано остался с каменным лицом, по-прежнему постукивая по столу. Ритм не соответствовал исполняемой Акларикветом музыке, мешал менестрелю, однако тот не подстраивался под принца, продолжая свою мелодию, уверенный, что лучше знает, какие темы должны звучать во время совета у нолдорана.