Полог шатра приподнялся, ощутился запах свечей, вина, жареного мяса. Донеслись голоса и музыка.

Музыка… медленная, успокаивающая, усыпляющая бдительность. Немного печальная. В трепете струн слышится тайна. Что же это? Так хочется разгадать!

Не заметив, как чары мелодии овладевают разумом, Зеленоглазка, сквозь сплетённую музыкой сеть, взглянула на сидевших за столом мужчин. В их верности королю не приходилось сомневаться, каждый с радостью и гордостью отдаст жизнь за владыку и умрёт с его именем на устах. Король Нолофинвэ прекрасен, его сияющий взор мудр и справедлив…

— Если он не уберёт руки от арфы, — разорвал паутину магии голос, который показался знакомым, — я уйду с совета!

Король подал менестрелю знак, и…

Зеленоглазка видела в жизни много разной магии, от приворотных зелий до способных сломить волю чар, скручивающих болью плоть. Но с таким столкнулась впервые. Наверное, нечто подобное создаёт Владыка Мелькор в своей земле, но знахарка никогда там не бывала.

Картина окружающей действительности круто изменилась, открыв совершенно иные стороны происходящего.

Потребовавший прервать музыку эльф, принц Финдекано, которого колдунья видела около постели спасённого пленника, отнюдь не был счастлив своей ролью в происходящем на совете. Он искал предлог уйти, знал, чем займётся вне шатра, и от этого сильнее злился.

Сидевший рядом с ним Нолдо, очень высокий и худощавый, судя по одежде и украшениям, тоже королевского рода, просто ждал. Он медленно переводил взгляд, наблюдал, слушал. Так ведёт себя принявший решение, но всё ещё хранящий надежду на то, что не придётся поступать, как задумано.

Воин в алом плаще. Звезда только одна, на наплечнике. Восьмиконечная. Зеленоглазка сразу узнала этот символ.

— Моё имя Аранаро, леди-целительница, — поймав взгляд эльфийки, представился Нолдо, учтиво кланяясь. — Моя благодарность тебе не знает границ.

Колдунья улыбнулась.

Рядом с Аранаро — двое мечников в синем, оба задумчивы, не смотрят ни на короля, ни на принцев. Разглядывают стоящие рядом бокалы.

— Мой король, — поклонился сопровождавший Зеленоглазку воин, — позволь вернуться на пост.

— Да, Варнондо, — доброжелательно ответил Нолофинвэ, но в глазах владыки отражалось поле боя. Кровавое месиво. Разрубленные, искалеченные судьбы, павшие на войне. Войне короля с самим собой.

Да, когда играла музыка, мир определённо был лучше.

— Садись, целительница, угощайся, — прозвучали слова, и Зеленоглазка неосознанно подчинилась. — Ты, наверное, устала.

«Да, — подумала эльфийка, — устала. Но силы, чтобы выбежать отсюда со скоростью бури, найдутся».

— Расскажи о состоянии Нельяфинвэ Феанариона, — серьёзно произнёс король, — очень подробно. И обещай, что, как только он будет способен беседовать со мной и принимать решения, ты сразу же об этом сообщишь.

— Обещаю, — кивнула Зеленоглазка, не решаясь притрагиваться к угощению. — Сделаю всё, как прикажет владыка Нолдор.

И поймала на себе взгляд принца Финдекано. Так смотрят на врагов. Но… за что?

По пути в Оссирианд

Когда высоко над дорогой, среди лишённых листвы высохших ветвей закончились ловушки и укрытия стражей-лучников, проторенный путь оборвался. Тракт ещё предстояло проложить, рабочие расчищали пространство, временно выстилая путь досками, сделанными из погибших от Солнца деревьев. С разных сторон то и дело доносились голоса рабочих, и Линдиэль с интересом вслушивалась в различие произношения. Мастера-нолдор, присланные принцем Амрасом руководить строительством, говорили одновременно певуче и резко, и, пускай валинорские собратья легко выучили язык эльфов Средиземья, а данное ему название «Синдарин» прижилось среди «Синдар», как родное, интонация и произношение оставались особенными. Дочь лорда Новэ Корабела снова поймала себя на мысли, что хочет услышать песни на Квэнья, чтобы петь их самой.

Карета остановилась, супруга брата Линдиэль недовольно вздохнула: Элиан изначально не хотела ехать, но свёкор настаивал, потому что именно в её семье было трое незамужних дочерей, и, разумеется, «им самое место по правую руку лордов Оссирианда». А теперь путь ещё и затянется. Внучки Корабела повторили вздох матери и сделали недовольно-скорбные лица. Линдиэль отвернулась к окну кареты, чтобы не показывать спутницам своего недовольства их капризами. Хотелось ехать верхом вместе с братом и его сыном, но отец утверждал, что леди не пристало скакать на лошади по незнакомым лесам.

Вспоминая наставления родителя, юная леди пыталась понять для себя, что и для чего делает отец.

«Реки Оссирианда, — объяснял Корабел сыну, благословляя в путь, — несут воды в новые для нас земли, и любимый Вала Улмо эльфийский род не может оставаться в стороне от обширных водных путей. Ты, сын мой, построишь в Оссирианде флот, невиданный ранее, и в благодарность получишь власть в Речном краю. Ты будешь моим ставленником, вассалом короля Тингола, но твои владения далеко и от меня, и от Дориата, поэтому фактически единственным твоим Владыкой останется Вала Улмо. Ты избранник Творца, Каленовэ».

«Мой брат — избранник Творца, любимец Валар, а я и его дочери — лишь будущие жёны лордов Оссирианда, — с досадой размышляла Линдиэль. — С другой стороны, мы приходим благодарителями, несём процветание и развитие, у меня будет большой выбор женихов. Выйду за самого послушного».

— Почему мы остановились, любовь моя? — нарушил симфонию звуков леса голос Элиан.

Ответа не последовало. Видимо, Каленовэ уехал далеко вперёд, а другим сказать было нечего. Однако вопрос леди не остался незамеченным, кто-то из мастеров-нолдор раздал поручения рабочим, заскрипел металл о сухое дерево, и карета тронулась с места.

***

Руины практически заросли кустарником и разнотравьем, но всё же над бурой землёй ещё возвышались обугленные остовы погибших в огне построек.

Услышав издалека приближающихся путников, с полуобвалившейся трубы, торчащей среди молодых ёлочек, взлетела стая чернокрылов, скрывшись в дуплах лишившихся коры сухих деревьев.

— Умные птицы, хитрые, — покачал головой эльф, приподнимаясь в седле. — Но мы хитрее, правда, Туивьель?

— Да уж, — хмыкнула дева, зачем-то натягивая капюшон.

— Остановимся, почтим память погибших братьев и сестёр, — сказала сродница единственного мужчины, сопровождавшего торговый обоз.

Ответив молчаливым согласием, эльфы спешились, спрыгнули с телег и подошли к небольшому холму, явно рукотворному.

— Братская могила, — сквозь стиснутые зубы процедил Авар, доставая из-за пояса обитую деревом глиняную бутыль.

— Кто похоронил тела? — спросила юная кружевница, встав вплотную к Туивьель. — Ведь, если поселение не отстроили заново, значит, живых не осталось.

— Звёздная ведьма, — серьёзно произнесла эльфийка, — и её раб-музыкант.

Мастерица понимающе кивнула.

— Раб-музыкант, — задумалась Туивьель, — я бы тоже не отказалась от такого. Это же прекрасно, когда рядом всегда есть тот, кто будет петь твои любимые песни!

— Запуганный менестрель красиво не споёт, — усмехнулся эльф, поднимаясь в седло.

— Если будет бояться спеть некрасиво, — угрожающе прищурилась дева, — споёт. Он же не захочет расстроить свою госпожу.

— Твоя правда, красавица, — рассмеялся молодой Авар и подал знак отправляться в путь. — Но я предпочитаю быть свободным, словно переменчивый ветер, который летает и в горах, и над солёной водой, и в полях, и в лесах. Он поёт для всех, когда ему вздумается, и только то, что самому нравится. Плевать он хотел на мнение о себе!

Постукивая пальцами по седлу, единственный мужчина, сопровождающий торговцев, начал песню:

— Ветер рассыпается в травах,

Друг мой, что тебе не по нраву?

Знать, пролил ты в сердце беды отраву,

Если лютня молчит.

Кровь с вином смешаются в венах,

Дует ветер тёплый весенний.

Был, как я, он глупым, слепым да верным,

Вкус полыни горчит.

Ветер мой, ветер, что ты услышишь