В руки лёг лёгкий серебряный венец без камней и множества завитков. Его носил юный принц Мудрый Финвэ, сын Индис. Вечно второй.

Короли в Валиноре не нуждались в особых знаках отличия, ведь эльфийских владык выбрали Валар, аранам не было необходимости доказывать власть драгоценностями. Роскошно выглядеть могли все жители Амана, когда хотели. Но как объяснить это Эльвэ, о котором ходит молва, как о ревностном ценителе редких красивых вещей? Интересно, сундуки Финдарато сильно опустели за время пребывания в Дориате?

Для великого торжества необходим особый венец. Венец верховного нолдорана! Но каким он должен быть? Синдар обязательно спросят о традициях!

«Нет, венец не должен быть медным! — стало вдруг не по себе. — Всё, что было на сыне Феанаро во время пленения, проклято Намо и Морготом и уничтожено! Корона Нельяфинвэ была наследием его отца, а не Махтана! Никакой меди! И не нужно мне подобие золотых венцов Феанаро! Только серебро! Или платина. И звёзды. Прозрачные камни в белом металле. Или синие?»

Вспоминая символику рода Финвэ, нолдоран отодвинул от себя разложенные на столе драгоценности.

— Отец, — чувствуя наваливающуюся боль и сожаление о безвозвратно утерянном, прошептал король. — Отец… Я всего добился своей головой, меня не делали избранником Валар. Они недооценили меня! Все недооценили! Гордись мной, отец! Твой сын вернул истинную, незапятнанную славу великому роду Финвэ! И сделал это сам!

Примечание к части Песня К.Никольского "Ночная птица"

Праздник Объединения. Единственный достойный противник Моргота

Пламя взвилось до утонувшего во тьме неба, разлетевшиеся во все стороны искры превратились в звёзды.

— В пламени рождается сталь. И слабая, и сильная. Ты мог бы сделать верный выбор.

Понимая, что это всего лишь сон, Маблунг попытался проснуться, но видение не отпускало.

— Но почему это так важно? — задал вопрос в пустоту воин. — Мой король дал мне копьё, чтобы я служил ему!

— Не лги себе, что нет разницы между смертью-подвигом и гибелью ради чужой низменной гордыни.

Пламя погасло, на вершине высокой горы воссиял на фоне алого знамени сверкающий клинок с рукоятью-звездой.

— Зависит всё, что в мире есть, — просыпаясь, услышал Маблунг голос Даэрона, — от поднебесной выси. Но наша честь, но наша честь от нас одних зависит.

Впереди в лучах рассветного солнца заиграли серебром и золотом шпили нолдорских дворцов.

***

— Стой, мой брат! Взгляни своей смерти в глаза!

Навсегда мы оба останемся здесь!

Актёр в белых сверкающих одеждах и венце с перьями преградил путь вышедшему на сцену эльфу в чёрном.

Собравшиеся на дворцовой площади Нолдор узнали снова игравшего Моргота Аклариквета, многие обрадовались или рассмеялись, а Синдар, прибывшие из Эглареста, Бритомбара и Оссирианда, просто завороженно наблюдали за неожиданным поворотом сюжета прекрасно-благостной до этого момента Валаквэнты.

— Навсегда мы оба останемся здесь!

За спиной Манвэ появился смеющийся полуголый растрёпанный эльф, с хохотом поигрывающий массивной золотой цепью. Рядом встал артист в жёлтом парике и мечом в ножнах из перьев.

— Тебе ли, ничтожный, мне угрожать? — захохотал Аклариквет, поднимая молот, размером с него самого.

— Стукни его, Риньо! — крикнули из толпы. — Чтоб перья и пух полетели!

— Уходи с моей дороги, глупец! — менестрель нолдорана замахнулся, но цепь обмоталась вокруг рукояти.

— Было время, — запел артист с мечом, — рукой стояли к руке. Ныне время лицом к лицу нам стоять!

Молот упал под ноги хохочущего эльфа, Моргот отпрянул:

— Поверить не могу! Ты ли мой послушный брат?

Где преданный твой вид? Где твой покорный взгляд?

Тот брат, что верил мне, во мрак со мною шёл…

— Тот брат сгорел в огне, который ты разжёг! — выкрикнул Манвэ, изображая плач.

Между спорящими возник эльф с завязанными глазами в серых ниспадающих одеждах. Эльф в золотом парике обнажил меч, из ножен полетели перья. Остриё направилось в горло Моргота, Тулкас намотал цепь на кулак, посматривая в сторону появившегося Намо.

— Делай выбор, делай выбор! — запел хор Валар.

— Делай выбор, брат! — с мольбой произнёс Манвэ. — Делай, пока Песнь Сотворения жива!

— Посмотри мне в глаза, — со страхом и сомнением произнёс Моргот, обращаясь к «слепому» Мандосу. — Покажи, что ты видел!

***

Гостей собиралось всё больше, дворец нолдорана заполняли лорды и их приближённые, прибывшие по приглашению Нолофинвэ, на площади веселились остальные: члены семей и слуги высокородных эльфов, а также мастера, приехавшие со своими изделиями, менестрели, ждущие возможности выступить на главной сцене, и просто любопытные. И в парадном зале, и на улице разместилось достаточно столов с угощением, однако представление занимало публику больше, нежели вино и закуска.

Наблюдая, как меняются декорации, как на сцене появляются деревья с фиолетовой и багровой листвой, Туивьель, сопровождающая сестру лорда Каленовэ, часто заморгала, печально улыбаясь. Линдиэль была совсем юной, когда взошедшее на небо солнце сожгло привыкшие к звёздному свету растения, поэтому не так остро переживала пробудившую воспоминания о прошлом сцену. Сам сын Новэ Корабела отправился гулять вдоль реки за городом, подальше от шумного празднества, чтобы обсудить с отцом отказ нолдорана Карантира приехать к своему владыке. Это была далеко не единственная странность, волновавшая Каленовэ, однако лорд не хотел делиться переживаниями с младшей сестрой, а женой и дочерьми — тем более.

— Закончится концерт, — вздохнула Туивьель, — отправляюсь на Площадь Мастеров. Может быть, мои изделия заинтересуют гостей нолдорана.

— Твой плащ заинтересует явно больше, — усмехнулась Линдиэль, замечая любопытные взгляды, направленные на шкуру морготовой твари, висящую на плече эльфийки. — Закончится представление, ты сделаешь мне причёску, и будешь свободна для любых занятий.

Туивьель весело подмигнула. Смотря на сцену, где Нолдор пытались изображать Авари, мастерица любовалась игрой, наслаждалась музыкой и почти не думала о том, что валинорские эльфы даже представить не могут, как на самом деле жили отрекшиеся от света.

В центре помоста, между бордовым и чёрным деревьями, стояла сребровласая эльфийка в порванном грязно-белом платье с пятнами крови, а сзади неё мелькали жуткие тени.

— Пробил Час Презрения,

Исполнилось пророчество,

Скомканы сомнения,

Страх и одиночество.

Жить невыносимо,

Умирать не страшно,

Выживает сильный,

Слабый — в списках павших.

В войне, где бьётся свет и тени,

Не сможет правда победить.

В пьянящем пламени презренья

Лишь тлеет искорка большой любви.

— Иди со мной! — позвал деву лучник в белоснежных одеждах.

— Оставайся! — захохотал Моргот. — Со мной ты не будешь тосковать. Уходить опасно!

— А оставаться глупо! — выкрикнул артист, изображавший Оромэ.

— Прошлое неясно, — закрыла лицо руками эльфийка, — будущее скупо. Здесь, в Эндорэ.

Снова появившийся на сцене Манвэ указал на Моргота, перевёл взгляд на мечущиеся тени:

— Безразличье пыли

В суматохе смерча,

Обреченность жизни,

Неизбежность смерти.

Всё, что было свято,

Потеряло ценность!

Волки среди братьев,

Пробил Час Презрения!

На сцену вышел кудрявый черноволосый эльф в алом с восьмиконечной звездой. Рядом встали семеро воинов, не узнать образы которых было невозможно. Подняв мечи, Нолдор запели:

— На излёте стрелы уходящей Эпохи

Из последних песчинок в песочных часах

Зарождается буря в традициях строгих,

Поднимая со дна боль, презрение и страх!

— Мы дадим бой! — закричал изображающий Феанаро актёр. — Мы победим врага и освободим Средиземье от тьмы! В Сумрачном Крае будут править звёзды!

***

— Я никогда в жизни так не наряжался, — всё сильнее краснел Даэрон, рассматривая себя в огромном зеркале, где свободно могли любоваться собой две дюжины модниц.