Мгновение иль вечность…»

Взгляд Арастура теплел, Линдиэль не могла не улыбаться, ласкаемая его светом. Прозрачные глаза эльфа любовались гостьей, но подобное внимание не заставляло чувствовать себя раздетой, не вызывало стыда — лишь пробуждало гордость собой, добавляло уверенности.

Как этого не хватало всю жизнь, а особенно последние несколько лет!

— Каленуиль давно ведёт свою игру, — неожиданно сказал охотник, подавая гостье вино. Как трепетно он это сделал! — И не видит её деятельности только Каленовэ. Вожди могут пресечь инициативу леди, однако позволяют ей делать всё. Догадываешься, почему?

Линдиэль могла бы сказать, что племянница умна и проницательна, великодушна, справедлива и мудра, поэтому, как никто, достойна почитания и уважения не просто как жена вождя, но как вождь, наравне с ним, однако губы не проронили ни слова, зато взгляд стал слишком красноречивым, выдав истинные мысли, и Арастур вдруг по-настоящему смутился.

«Я снова слишком Нолдо! — одёрнула себя Линдиэль. — Нельзя тыкать мужчин носом в понимание, как много можно добиться, правильно выбрав мужа!»

— Леди Каленуиль хочет мира, — словно оправдываясь, произнёс охотник, — и мы все его хотим, кроме Каленовэ. Я понимаю его: он был нужен Оссирианду, когда приносил новые знания и навыки, когда был для нас благословением Вала Улмо, но… — эльф приблизился к девушке, казалось, вот-вот обнимет её. — Но потом наши мастера переняли опыт, и лорд-чужеземец перестал быть необходим. Ради каких благ он нам? Милость Элу Тингола? Она не нужна никому за пределами Завесы, леди Астальдис. Тингол не придёт сюда сам и не пришлёт армию, даже если мы попросим. А требовать что-либо с правителя, которого охраняет Майэ, мы не сможем. Понимаешь?

Линдиэль кивнула. Голос Арастура был таким ласковым, интонация — уважительной, а улыбка — доброй, что дева таяла, снова ощущая себя юной и не познавшей боль.

«Ещё зима, ещё искрится

Снег на деревьях в вышине, — вспомнился кошмарный день, когда разбились девичьи мечты, когда едва оперившийся птенец попытался взлететь за звездой и упал на землю вместе с лепестками роз, которые не должны цвести зимой. — Но с каждым днём всё громче птицы

Звенят, щебечут о весне.

И пусть порой мороз ярится,

Ещё стоит на реках лёд,

Но птицы знают, знают птицы —

Весна идёт! Весна идёт!»

Птенец упал и едва не погиб от боли, но сила духа победила, стремление достичь цели осушило слёзы, и в небо взмыла гордая юная орлица, способная уничтожить противника, многократно превосходящего мощью.

Неужели сиюминутная лёгкая добыча стоит того, чтобы отказаться от мечты о звезде? Но что, если надежда тщетна?

— Каленовэ, — продолжал говорить Арастур, — дал нам многое, но теперь его упорство неуместно. Голодрим защищают северные границы, а мы обязаны их ненавидеть. Ты, Астальдис, предлагаешь единственно верный путь — путь борьбы с Морготом, помогая Голодрим. И я повторю, что уже говорил: если Вала Улмо избрал род Корабела для правления в Оссирианде, твой сын был бы принят нами, как наследник великой женщины.

«Это не понравится Каленуиль, — напряглась Линдиэль. — С другой стороны, если соединить судьбу с Арастуром, взять узды правления Краем Семи Рек в свои руки, то не всё ли равно, что думает племянница?»

Твёрдость, воспрянувшая от мыслей о власти, безжалостно рассекла удобные тёплые размышления о лёгкой добыче, в которую превратился охотник.

Вспомнился прыжок со скалы в ледяную воду, сильные волны и ветер, которые лишь рассмешили, а, покорившись, приласкали.

«Ночь своей безжалостной рукой обозначит цель

Неотвратимого движения клинка.

Что мне помешает завладеть твоей душой?

Печально странно, до чего она легка!

И смех разольётся на все времена и века,

И ветер проснётся, поманит себе на крыла,

А я его обману — стану птицей сама!

Я взмахну сизым крылом —

Что была моя боль, то окажется сном,

И ветер закружится с песней вешней.

Один взмах стальным клинком

Рассечёт мою кровь на «тогда» и «потом»,

И я забуду, что значит быть прежней».

Неужели теперь надо отступиться от выбранного пути?!

Под нежным взглядом эльфа Линдиэль снова едва не дрогнула, подумав, что, возможно, судьба преподнесла великий дар, но…

— Нет.

Дочь лорда Новэ Корабела встала из-за стола, не притронувшись к вину.

— Нет, Арастур, — содрогаясь от болезненных воспоминаний и понимания, что сейчас своими руками рушит вероятный успех, как могла твёрдо произнесла Линдиэль, — я пришла в Оссирианд с войны. Пришла оттуда, где пролилась кровь друзей и вернусь обратно проливать кровь врагов. В моей жизни нет места для любви и семьи и интриг ради власти, и ни ты, ни кто-либо другой не изменит этого. Рассчитываю на понимание или хотя бы уважение к выбранному мной пути.

Очень надеясь, что не побледнела и не покраснела, леди направилась к двери.

— До встречи на совете, — долетели слова охотника, но осознать, с какой интонацией они были произнесены, Линдиэль уже не смогла.

Примечание к части Песни:

"Предчувствие любви" из мюзикла "Ромео и Джульетта"

"Песня Весны и Весенних ветров" из мюзикла "Снегурочка"

"Птица" Ясвены

Заплатишь за пролитые слёзы

Письма с громким стуком оказались придавлены к столу раскрытой ладонью.

— Да, — глухо произнёс Алмарил, не поднимая глаз на знахарей и воинов, присланных отцом, — надо ехать сейчас, пока зима не началась в Таргелионе. Нет смысла задерживаться.

«Нет смысла откладывать, — мысленно поправил себя принц, переводя взгляд на опостылевшую ненавистную кровать, потом — на выход из шатра. — Ожидание хуже всего».

— Мне понадобится много снадобий, — мрачнее прежнего проговорил сын таргелионского нолдорана, подняв глаза на лекаря. — Или я сделаю так, что страдать вы будете вместе со мной. — Алмарил тяжело вздохнул. — Про Ривиан всё правда?

— Я слышал это от её братьев, — скорбно изображая сочувствие, кивнул верный принца. — Она действительно стала женой какого-то местного вояки.

На короткий миг повисло молчание.

— Ну давайте, хвалите своего владыку, — выпрямился на стуле Алмарил, болезненно щурясь, словно после сна, — меня. Не нолдорана.

— Ты сделал поистине благое дело, — наперебой произнесли верные, и на этот раз в их словах не ощущалось насмешки. — Подданные Таргелиона свободны, благодаря тебе.

— Лорд Маэдрос оказался не таким страшным, как все думали? — хмыкнул со злым торжеством принц. — Думали, моё требование отпустить преступников домой не удовлетворят? Ард-галенский полководец слишком легко пошёл на уступки, и это вас удивляет?

Да, Алмарил ждал похвалы, задавая вопросы не для анализа ситуации. Юному эльфу было абсолютно наплевать, почему удалось договориться с САМИМ Маэдросом, чтобы кучку таргелионских преступников отпустили восвояси с условием неповторения злодеяний. Лояльность лорда воспринялась как должное.

На душе сына нолдорана было настолько гадко от собственной слабости, перенесённой боли, жажды отмщения проклятому червяку и целой мелькающей вереницы чувств к предательнице Ривиан, что казалось, будто лишь безусловное обожание подданных способно хоть как-то облегчить состояние.

— Я великий правитель и лидер своего народа! — напряжённо заявил сын нолдорана. — А теперь приведите ко мне неблагодарную подданную. Мне надо с ней поговорить.

Выпив снадобье, стараясь не увлечься и не принять слишком много, чтобы не захотелось спать, Алмарил сдавил постепенно набирающими силу пальцами бедро. Сейчас, ещё немного, и плоть начнёт неметь. И будет хорошо.

Надо немного подождать.

«Она стала женой тёмного эльфа», — как сейчас прозвучал в памяти голос верного, но на этот раз глаза остались сухими.

Боль в бедре показалась приятной и целительной для сердца и оскорблённой гордости. Смакуя мучительные ощущения, погружаясь в них полностью и растворяясь без остатка, Алмарил посмотрел вслед опускающимся пологам шатра и, не замечая оставшихся рядом собратьев и лекарей, неслышно выдохнул: