— У тебя не из-за спины голова болит, — хотел разрядить обстановку менестрель, — и не из-за Моргота. Это всё из-за Ноло.

— Знаешь, Кано, — вполголоса произнёс старший Феаноринг, не открывая глаз, — почему ты до сих пор жив? Нет, не потому, что я тебя простил. Просто себя я ненавижу гораздо сильнее, чем всех вас, вместе взятых.

Переместив подрагивающей рукой смоченную в холодной воде ткань к виску, Маэдрос чуть повернул голову и посмотрел на брата. Абсолютно равнодушно.

— Иди на совет, вместо меня, — совсем тихо сказал старший Феаноринг, — сиди там молча. Потом расскажешь дословно, кто и что говорил.

Лишь на миг закрыв глаза, Маэдрос снова взглянул на застывшего в растерянности брата:

— Я сказал: иди. Сейчас!

Вспоминая об этом, Макалаурэ хотел лишь одного: вернуться в далёкое прошлое и… Просто вернуться. Просто не быть здесь, во тьме, думая о том, что даже в специально подготовленной повозке дорога дастся брату очень тяжело, но оставаться среди тьмы нельзя. А что делать дальше? Ехать в убежище братьев? Плохая идея. Быть среди верных Нолофиньо? Ещё хуже.

«Нет, нет, положение не безвыходное. Не безвыходное!» — убеждал себя менестрель, и так увлёкся, что не заметил, как Артанис исчезла среди непроглядной мглы.

***

Сияющие волшебным огнём светильников стены королевских покоев трепетали и искрились, стремительно улетали в бесконечность, отчего казались нематериальными, неосязаемыми, призрачными.

Это не подземный дворец, это лишь иллюзия. На самом деле, нет ничего, только пустота, а всё привычное лишь кажется существующим.

— Даже я?!

Задав вопрос в пустоту, Элу Тингол словно очнулся. Мелиан была, как всегда, рядом, но на этот раз где-то далеко.

— Тьма Моргота не коснётся твоих земель, — отрешённо произнесла Майэ. — Завеса не пропустит мрак. Дориат продолжит цвести, как и прежде.

— Прекрасно! — самодовольно усмехнулся король, отстраняясь от супруги. — Великолепно! Свет нужен всем, и он у меня есть. Что будут готовы отдать оказавшиеся во тьме бедолаги за чистое небо над головой?

Королева не ответила, потому что вопрос был задан не ей.

Надежда в прошлом

Море было на удивление спокойным, ветер дул попутный и сильный, волны несли лёгкие небольшие корабли на запад, и небесные светила сопровождали эльфов, даря надежду на успешное плавание.

— Папа! — крикнула маленькая девочка, выбегая на палубу. Волосы растрепались, глаза прищурились от яркого солнца, носик смешно сморщился. — Папа! Это Майэ Уинэн поёт?

Тэлеро кивнул. Песня звучала из глубин моря, с поверхности волн, в каждой капле, разлетающейся брызгами и играющей золотом лучей Анар.

"Синяя вода,

Море без следа, без конца и края.

Синяя вода,

Ты спешишь куда?

К морю синему, там, где волны сильные,

Там где волны сильные плещутся всегда.

К морю синему поскорей неси меня,

Поскорей неси меня, синяя вода.

Синяя вода,

Облаков стада проплывают мимо.

Синяя вода, ты спешишь куда?

Ты спешишь куда?

Ивы клонятся, клонятся до пояса,

И звучит вполголоса песня ветерка.

К морю синему поскорей неси меня,

Поскорей неси меня, синяя вода".

Песня завораживала, усыпляла прелестью и чарами восхищения чудесами Арды, воплощёнными здесь, в волнах, целующих небо. Небо? Тёмное? Звёздное? Только что ведь был день!

Но изумление утонуло в красоте песни, которая окружила ореолом отражающихся в чёрной воде ночных светил.

"Разделил твою судьбу фарватер

На две части: вчера и завтра.

Разделил твою судьбу надвое,

Ты теперь навсегда со мною.

В тёмном небе Вильварин мерцает —

Это знак удачи и печали,

На любовь и царство повенчает,

Только здесь ты всё начнешь сначала.

Катится прибой

Ночью колдовской,

Шелестит волной,

Золотой волной.

Катится прибой,

Говорит со мной.

Со мной…"

Чары замутнили сознание, и в сердце зазвучала музыка, играющая красками утренней зари.

"Ветер морской

Играет парусом и синей волной,

В дымке ночной

Рисуют звёзды нам дорогу домой,

Но свет Исиль растает, скоро рассвет,

И луч Анар очертит берег родной".

Эльф увидел, что впереди поднимаются скалы, но смотреть на них не хотелось. Никто больше не устремлял взор вперёд, на Запад, к Валинору. Там всего лишь камни и мерцающий туман, в котором тонут ускоряющие бег волны, а позади — спокойное, бесконечное море… И пение Майэ Уинэн, заполнившее душу, вытеснившее сознание. Зачем думать о чём-то, когда вокруг так красиво?

— Что вы забыли на суше,

Собратья зачинщиков смуты? — вдруг изменилась песня, зазвучав голосом грома. — О, что ещё может быть хуже

Бесцельной возни сухопутной?

Там больше, чем в море, гораздо

Коварных подводных камней.

А здесь даже буря прекрасна,

Мои волны эльфов честней.

Не лучше ль стоять у штурвала,

Глотнуть настоящей свободы. 

И ринуться вновь, как бывало,

В бескрайние синие воды.

О море, море моё!

Твоя колыбель, и последний приют.

Грохот… Это не шторм. Это…

***

Арафинвэ открыл глаза.

Среди сводов подземного города, где светились сами камни, казалось, что Древа ожили: иллюзорный волшебный свет напоминал сияние Телпериона и Лаурелин, и эльфы радовались жизни в пещерах, где, казалось, оживала память о счастливых днях, и не было горячего дневного светила.

— Ты спал, нолдоран, — сказал спокойный голос, и король Нолдор Валинора осмотрелся. Да, он слишком много времени провёл у серебристого холодного источника, о котором Вала Ауле говорил, что вода в нём дарит мудрость просящему. — Твоему примеру последовали многие, видишь, сколько эльфов пришли на берега? Однако я здесь по иному поводу.

Арафинвэ поднял глаза на Майя Курумо, ближайшего помощника творца гор и создателя расы низкорослых пышнобородых Норнали. Встав с каменной россыпи, Нолдо посмотрел на Айну, на этот раз напоминающего внешностью бородатого Махтана.

— Я бесконечно рад видеть тебя, — устало улыбнулся Арафинвэ. — Но я удивлён. Уверен был, что увижусь с Олорином.

— Ждёшь вестей из Лориэна? — смотря проницательными серыми глазами на эльфа, задал вопрос Курумо, однако и Нолдо, и Майя знали, откуда на самом деле ждал известия король. — Олорин всё ещё у Ниэнны. Моргот оскверняет своей деятельностью всё, созданное нами, обращая на службу зла и горы, и ветра, и воду. Растения полнятся ядом, животные — злобой. Но мы сделаем всё, чтобы не допустить скверну в Валинор. Особенно ту, что селится в сердцах видевших зло, сотворённое Морготом. Такая чернота опаснее всего.

— Да, Курумо, — покорно согласился Арафинвэ. — Я подожду, сколько потребуется. Не мне настаивать на встрече. Вести о попавших в Чертоги Намо придут тогда, когда это будет необходимо.

Майя одобрительно кивнул.

— У меня иные вести, — со странно изменившимся выражением произнёс Айну, касаясь пальцами бороды. — Когда мой владыка создавал для вас туннели, он отыскал тайную кузницу твоего брата. Вала Ауле предположил, что ты захочешь взглянуть.

Арафинвэ ахнул.

«Тайная кузница Феанаро! Найденная только сейчас! Какие ещё сюрпризы ты преподнесёшь, гордец? Сколько ещё зла принесёт твоё наследие? Как вымолить милость Эру для тех, на кого пала твоя тень?»

Снова рухнув на колени у источника, нолдоран опустил в серебристые волны ладони и посмотрел на свои руки сквозь воду.

— Идём со мной, — неожиданно жёстко сказал Курумо. — Ты должен всё увидеть сам.

***

— Стены всё помнят.

Этими словами встретил Курумо и Арафинвэ Вала Ауле, стоявший под сводами выдолбленной в камне арки.

— Здесь создавались поистине судьбоносные вещи. Но, — усмехнулся Айну, — из чего бы творил Феанаро, не будь меня и воплощений моей Песни?

Из полумрака, скрипнув вдалеке дверью, вышел ещё один Майя.

— Эонвэ! — обрадовался Арафинвэ, склоняясь перед глашатаем Манвэ даже почтительнее, чем приветствовал Вала Ауле. — Я так ждал!