Первые несколько дней время от времени приводили новых бунтарок, и халадины горячо приветствовали соплеменниц, уверяя, что те всё сделали правильно.

Однако постепенно гордые крики в пустоту сменились руганью, адресованной тюремщикам:

«Еду нормальную давайте, твари! Сами-то такое не жрёте! Мы мёрзнем! Одеяла дайте! Солома гниёт! Новую несите!»

Халет со смешанным чувством замечала, что обращённые на эльфов взгляды постепенно становятся не злыми, а просящими. Хотелось двинуть в каждую такую кислую рожу, а особенно злилась она потому, что сама то и дело допускала мысли сдаться. Одёргивать себя становилось всё труднее, и видя в других собственную слабость, леди-вождь вспыхивала ненавистью. Только ноющие суставы и боль в пояснице уже не позволяли никого сильно побить.

— Живы ещё, смотрю, — очередную голодную холодную вечность прервал голос внезапно заявившегося «мешка яблок». — Кто-то уже одумался?

Как же Халет хотела и не хотела выйти из темницы, сказав: «Да, я раскаиваюсь во всём!» И в то же время так приятно было надеяться, что никто из её гордого народа не падёт духом. Леди-вождь знала — это уже случилось, но очень хотела верить в обратное.

— Да! — кто-то вскочил, кто-то, кряхтя, захромал, а подруга, проходя мимо, посмотрела с вызовом, мол, чего тебе не нравится? Я тут с тобой сидеть должна? С хрена ль?

Когда снова закрылся замок на двери, Халет обернулась к оставшимся с ней несломленным. В основном это были молодые девушки, но кроме них на отсыревшей соломе по-прежнему сидели две старушки, пожилой мужчина и двое юношей. В соседних камерах ситуация сложилась похожая — из запертых четырёх десятков халадинов осталось не больше двух — тоже женщны. Все они могли бы стать матерями новому поколению халадинов, но вместо этого мёрзнут здесь.

Мысль о том, что сама уничтожает свой народ, заставила Халет содрогнуться.

— Чего мы здесь добиваемся, а, сёстры и братья? — как можно громче произнесла леди-вождь, подбоченившись. Выданное тюремщиками тряпьё висело мешком, неприятно касалось воспалённой кожи. — Мы ещё помним?

По глазам, зорким и слепым, внимательным и ничего не выражающим, Халет поняла — нет, не помнят, а возможно, и не знали никогда.

— Проблем вы захотели, с жиру беситесь, — напомнил вновь появившийся «мешок яблок».

— А ты, — гаркнула леди-вождь, закашлявшись, — ответь, что с Вальяром сделал?

После короткого замешательства эльф понял, о ком речь, и хмыкнул:

— Я — ничего.

— А по твоему приказу?

— Я не отдаю такие приказы. Я лишь задаю вам вопрос: одумались?

И тут Халет осенило.

— Это вы должны одуматься! — заорала она, кашляя. — Вы должны сначала научить, а потом требовать! Орки поганые! Мы сидим здесь, а должны — вы! Мы сидим здесь, потому что вы — орочье дерьмо! А мы — не мухи, чтоб его жрать и причмокивать!

Замок в одно мгновение открылся, и Халет полетела на пол. Больно стало не сразу, металлический скрежет резанул по ушам, а потом над женщиной склонились молодые соплеменницы, пытаясь помочь. Боясь, что не сможет подняться, потому что спину прострелило, голова закружилась, а челюсть заболела так, словно разом почернели все зубы справа, леди-вождь из последних сил снисходительно хмыкнула, выдохнула и напрягла мышцы.

— Долбаный гад! — прошипела она, сгруппировавшись и всё-таки сев на соломе. — Нолодранец хренов! Да чтоб тебя орки поимели, волколюб обрыганный!

То ли «мешок яблок» не услышал добрых слов в свой адрес, то ли решил не благодарить за комплименты, поэтому возвращаться не стал.

— Мы знаем, почему сидим здесь, — кивнула молодая девушка, гладя свою леди-вождя по спине, — потому что мы не мухи-говноедки. Мы — соколицы, которые однажды вылетят на свободу и растерзают блохастых вонючих крыс.

Халет не знала, откуда соплеменница набралась таких слов, и, по правде, не хотела знать, но сказанное очень понравилось. Из груди вырвался торжествующий крик, который на этот раз поддержали многие:

— Ха-а-а-ал! Ха-а-а-ал! Ха-а-а-ал!

Упаси Эру! Феанаро!

То, как охотно молодой вождь смертных согласился ехать неизвестно куда на помощь неизвестно кому, всерьёз удивило Финдарато. Король знал про визит Брегора в Дор-Ломин, и уже тогда поразился активным действиям лидера Фирьяр, но теперь всё выглядело ещё более впечатляюще. Странная тревога закралась в сердце эльфийского правителя, и только когда уже в пути из Дортониона Инголдо увидел, как вождь властно обнимал и целовал супругу, картина составилась окончательно.

Решительный юный адан напомнил королю Финдарато Феанаро. Конечно, этот человек не был талантливым мастером, не отличался блистательной внешностью, не изобретал новые языки, сплавы и способы обработки камня, но в нём горело точно такое же неукротимое стремление к переменам и самостоятельности, которое в итоге и заставило великого Куруфинвэ отречься от власти Валар.

Тревога сдавила сердце. Углубившись в размышления, король Инголдо осознал ещё более пугающую истину: возможно, Брегору — пока! — не хватило знаний и ума понять, насколько Младшие Дети Эру несправедливо слабее плотью, чем все остальные создания в Арде, даже те, что являются творениями Валар, однако он уже догадался о необходимости умным и немощным атани приспосабливаться и выживать! Какие выводы будут потом? Ведь не просто так Брегор заинтересовался мятежом в Таргелионе!

Мысль о том, что эльфов, в отличие от Айнур, можно легко убить обычным оружием, заставила похолодеть. Нет, нельзя допускать вражды! Ни в коем случае!

Решив не ехать в Таргелион сразу, а побеседовать для начала с Амбаруссар, к которым убежали не меньше двух дюжин подданных Морьо, Финдарато внимательно наблюдал за потомком того, кого считал другом, кто безусловно восхищался владыкой Номом и всеми эльфами просто потому, что они прекрасны и вечны.

Увы, дети и внуки спасённых от Моргота первых Эльдар тоже не любили Валар за прошлые деяния, не касавшиеся новых поколений непосредственно.

— Не устал от дороги, Брегор? — на привале около леса подошёл к костру вождя эдайн эльфийский владыка. — А ты, Мельдир?

— Всё в порядке, мой король, — улыбнулась женщина, прильнув к мужу.

— Могу я прервать вашу беседу и поговорить с вождём наедине? — очень учтиво спросил Инголдо.

По глазам беоринга было похоже, что он не желает ничего обсуждать с глазу на глаз, однако не может отказаться. Вероятно, из вежливости. Только на сколько лет хватит этого препятствия к полному отречению от «тирании владык»?

Решив не придумывать то, чего, скорее всего, нет, Финдарато сел у костра и, дождавшись, когда Мельдир и охрана вождя отойдут на достаточное расстояние, чтобы человеческие уши не улавливали произносимые слова, заговорил:

— Брегор, мне очень жаль, что с Андрет так вышло. Я мог бы принести извинения за поведение брата, но понимаю — это совсем не то, что нужно тебе. Не то, что нужно ей. Скажи, что я могу сделать для твоей семьи?

Глаза вождя, не серые — карие, выдали полнейшее изумление, в котором читалось неверие в искренность — смертный не сомневался, что король пытается подкупить его, а на Андрет и остальных Фирьяр этому эльфу плевать.

«Феанаро…»

— Твой род, — взвешивая каждое слово, заговорил вождь, — и так очень много делает для нас. Я понимаю, что ты ждёшь, аран, но я не хочу этого. Можно заставить лорда Аэгнора жениться на моей сестре, но я не хочу, чтобы Андрет жила с тем, кто будет считать её временной помехой к нормальной жизни и ждать её смерти.

«Проклятый Нарьо! — мысленно выругался Инголдо. — Надо было убить тебя в Хэлкараксэ!»

— Эльфы, — Финдарато судорожно соображал, что говорить, но мысли путались, — не воспринимают людей помехой или временным явлением, тем более плохим.

— А как воспринимают?

Инголдо мог поклясться, что сейчас Брегор вспыхнет, как тот самый Нолдо, наговорит чудовищных вещей, причём правдивых, и назад пути уже не будет, поскольку либо эльфам придётся подчиняться людям или отойти в сторону, либо начнётся вражда. Нужно немедленно подобрать правильные слова, но какие? Какие?!