«Да как он смеет сомневаться во мне?!» — всё равно крутилась в голове адресованная королю обида.
— И всё-таки ты снова уходишь от ответа, Вильварин, — верховный нолдоран облокотился на подоконник, стоя напротив портрета отца. — Думаешь, я не догадываюсь, на чём держится верность?
Понимание происходящего обрушилось лавиной камней, выбив почву из-под ног. Менестрель осознал, что король Нолофинвэ бессилен перед торговой политикой Таргелиона, поэтому богатство Хитлума стремительно тает, и оплачивать преданность подданных становится…
Нечем?
Но означает ли это грядущую свободу для королевского менестреля? Нет, это смертный приговор для продавшего свою честь и талант певца.
— Да, — сдался Аклариквет, дрожащими пальцами касаясь превратившихся в лезвия струн, — я понимаю. И пою в одиночестве об этом. Я не считаю, что такая музыка должна звучать на публику.
— Но сейчас публика сама требует, — угрожающе прищурился верховный нолдоран, — она приказывает.
Судорожно собирая слова в строки и наскоро рифмуя, музыкант заиграл одну из любимейших мелодий в обратной последовательности.
— Чести славу поет безмолвие, — заливаясь краской, сдавленно потянул тему Аклариквет. — Чести славу поет безумие,
Честь в чести у прекраснословия,
Не в чести у благоразумия.
Нолофинвэ усмехнулся и отвернулся к окну. Неужели этого достаточно для восстановления доверия? Конечно, можно было бы применить чары, но ведь король это почувствует, и станет только хуже.
— Честь — мерило супружней верности,
Честь — мерило солдатской доблести,
Честь шагает в обнимку с дерзостью,
Честь шагает в обнимку с гордостью!
По изменившемуся лицу короля менестрель понял, что именно такого «откровения» от подданного и ждали, а в другое просто не поверили бы.
— Честью клянутся и поступаются, — сами собой рождались стихи. — Честью служат и честью просят,
Честь продается и покупается,
Честь добывают и с честью носят.
Честь по чести — как кровь по лезвию:
Стон клинка похоронной вестью.
Честь в ближайшем родстве с бессмертием,
Честь в ближайшем родстве со смертью!
Кодекс чести начертан пурпуром,
Честь и кровь неразрывно связаны.
Честной сталью в игре по-крупному
Честь оказана! Честь оказана!
Аклариквет понял, что может бесконечно петь, по-разному обыгрывая честь и бесчестье, но вдруг король поднял ладонь, давая знак замолчать. Увлёкшийся музыкой певец почувствовал новую обиду — его прервали.
«Что? — мысленно посмеялся сам над собой менестрель. — Уважения захотелось? С чего бы это вдруг? Поздно, певец, поздно».
— Ты знаешь, о чём я думал? — задал портрету отца вопрос верховный нолдоран, явно ожидая ответной реакции.
— О том, как исправить ситуацию с торговым союзом, — осторожно предположил Аклариквет, полагая, что спрашивали всё же его.
— Именно, — Нолофинвэ застыл. — Порой мне кажется, что я не смогу ничего сделать, не пролив кровь. И делать это надо сейчас, пока у меня ещё есть средства на собственную армию, независимую от Барад Эйтель. Появление леди Линдиэль и её войска так своевременно! Я ведь могу предложить Оссирианду объединить усилия и уничтожить их дерзкого соседа.
— Но Химринг… — начал было Аклариквет.
— Племянник Маэдроса — мой заложник, — голос верховного нолдорана страшно поменялся. — Он умрёт первым, если Химринг попытается восстать против меня.
Менестрель хотел что-то возразить, только не смог придумать аргументов. Не говорить же о чести, в самом деле!
— Но, боюсь, мне не хватит ресурсов, — сник вдруг Нолофинвэ. — Я глупец и слабак. Ступив на тропу тирании, нужно было идти до конца, а я спасовал. Я испугался титула Бауглир, ведь Моргота так называют, а я лучше него. Я упустил возможность быть полноправным королём, а для этого нужно было лишь отречься от милосердия. Я считал, что применив силу к одному только Третьему Финвэ, смогу подчинить остальных сыновей Феанаро бескровно, а надо было навязать им бой и убить их всех. Я ведь понимал, что должен так поступить! Но я не хотел быть Бауглиром, не хотел признавать себя таким. Тиран! Это же оскорбление! А надо было просто называть вещи своими именами, признаться самому себе, что да, я тиран, и поступать соответственно.
Аклариквет хотел попытаться сказать о верности милосердного выбора, чем бы он ни обернулся, но верховный нолдоран вдруг выкрикнул:
— Не смей спорить, певец! Я знаю, что прав сейчас, а не был тогда! Скажи мне лишь, какова вероятность, что я смогу объяснить Фирьяр, которых приведёт леди Линдиэль, что надо уничтожить врага их королевы, и это важнее, чем Моргот?
— Это вероятно, — напрягся менестрель. — Стоит попробовать.
— Ты ответил, не думая, — вздохнул Нолофинвэ, снова посмотрев на портрет отца. — Нет, я должен остаться светлым эльфом. Иначе, чем я лучше…
Не договорив, верховный нолдоран улыбнулся светочу Ариэн в окне.
— Народ на площади веселится, как всегда, — лицо короля стало неприятной маской, — и я знаю, кто сеет зёрна беззаботной радости. Вон они — твои артисты, заводящие толпу: один с арфой, другой пляшет, третий что-то рассказывает. Но моя доброта скоро сделает их нищими, и как они запоют тогда?
— Мы уже не сможем сочинять и исполнять другие песни, — серьёзно произнёс Аклариквет, и пугающее обречённостью откровение заставило потухший взгляд Нолофинвэ засиять жизнью.
— Ты знаешь, что Маэдрос устраивал пышное торжество, на которое очень выборочно пригласил гостей? — бодро и заинтересованно заговорил король. — Это было сделано на моё золото, признанное низкопробным? Вряд ли. Химринг нашёл новых покровителей! Но я не бауглир, я не брошу Карнифинвэ в темницу и не стану морить голодом, чтобы повлиять на ситуацию.
Внезапно повисло молчание, верховный нолдоран посмотрел на портреты на стенах, словно опасаясь реакции нарисованных эльфов.
— Я лукавлю, — глаза Нолофинвэ вдруг вспыхнули ненавистью, — Карнифинвэ до сих пор не в тюрьме, потому что Маэдросу на самом деле плевать на судьбу племянника. И это в самом лучшем случае! Возможно, Маэдрос наоборот ждёт, что я сделаю с заложником нечто плохое, чтобы отомстить моими руками хотя бы одному из братьев.
— Если бы это было так, — осторожно предположил менестрель, снова наигрывая мелодию песни про честь, — с Варнондо бы обязательно что-нибудь случилось.
— Не-ет, — очень неожиданно рассмеялся верховный нолдоран, — мой дорогой племянник Финвэ Третий тоже, как и я, не хочет носить титул Моргота. Тиран Нельяфинвэ Феанарион! Маэдрос Бауглир! Знаешь, а мне нравится, как это звучит. Но, думаю, когда мы устроим пышный праздник, не позвав на него лишних гостей, не стоит воспевать силу сынов Феанаро даже в негативном ключе. Как и всегда, мы покажем их зависимыми от меня слабаками, проклятыми, а оттого неудачливыми.
Аклариквет понимающе кивнул, заранее ужасаясь вероятной реакции принца Финдекано, если, конечно, он не окажется среди не приглашённых «лишних».
— Думаю, праздник мы приурочим к становлению в моих землях вассального Фиримара. Не знаю, как назову эту тёмную во всех смыслах территорию, но точно не Градом Светлого Будущего.
— «Тёмную территорию» Синдар нарекут Дор-Ломин, — пожал плечами певец. — Вроде бы легко произносимо для дикарей.
Нолофинвэ не ответил ни отрицанием, ни согласием. Подойдя к нефритовой с серебром тумбочке, верховный нолдоран достал из ящика мешочек и вручил менестрелю. Дождавшись, когда Аклариквет увидит сапфиры и голубые топазы, король привычно хитро улыбнулся и сложил ладони перед губами:
— Ты знаешь, как применить такую некачественную дешёвку. Сделай это с блеском, способным затмить завышенной цены алмазы. Уверен, ты справишься.
Примечание к части Песня из рок-оперы "Барраяр" "Честь"
Нарсил
— Что тебе опять надо, Дарви?! — мастер Телхар уже готов был хвататься за любой подвернувшийся под руку тяжёлый предмет, будь то наковальня, молот, клещи или обычная доска. — Я занят, ясно?!
