Воздух рассек пронзительный свист, смешанный с клёкотом и шорохом перьев, и на пол, состоящий из разноцветных кварцевых плит сел орёл размером с пони. Отливающие золотом перья завораживающе блестели, но трогать огромную птицу Нолофинвэ бы не решился.

Все три «Манвэ» одновременно подошли к орлу, но только на того, кто был посередине отреагировал пернатый соглядатай. Позволив погладить себя по перьям на шее, орёл издал пронзительный крик и улетел.

— Дивные дела творятся в Средиземье, — констатировал Манвэ и посмотрел на своего гостя. — Тебе интересно узнать, как дела у Феанаро?

Нолофинвэ кивнул, учтиво поклонившись.

— Сыновей у него действительно шесть! — захохотал Тулкас. — Похоже, сжёг младшенького вместе с кораблями Тэлери!

— Не может быть! — ужаснулся второй из сыновей Финвэ.

— Можешь проверить! — снова расхохотался Тулкас. В образе, идентичном Манвэ, он выглядел странно, нелепо и… Ужасающе. — Иди к Намо и спроси! Можешь в бездне и оставаться!

Владыка Арды заговорил с братом без слов, и Тулкас притих. Эонвэ стоял, вытянувшись, руки по швам, взгляд пустой и покорный.

— Орёл не приносит вестей словами, — пояснил Манвэ, — это лишь образы, запечатлённые глазами птицы. Тэлуфинвэ среди сыновей Феанаро нет. Но не эта весть главная, Нолофинвэ. В Средиземье началась великая война! Пока это лишь небольшие стычки противоборствующих сторон, но армии огромны и сильны. И никто не намерен отступать. Ты действительно хочешь присоединиться к Феанаро, Мудрый Финвэ? Или останешься с младшим братом? Со своим королём. Поможешь советом, эльфами, богатством. Мы должны как можно быстрее восстановить природу Валинора, иначе очень скоро из еды останется только рыба и водяные зверьки. Ты возьмёшься за благое дело или отдашь жизнь по глупости?

— Я хочу увидеть брата, — мрачно произнес Нолофинвэ. — За этим я здесь. Поговорю с ним, и решу, что есть благое дело, а что обернётся глупой смертью. Но прежде, скажи, Владыка Манвэ, что грозит моему сыну?

— Справедливость, не более! — хохотнул Тулкас, хлопнув в ладоши.

— Именно, — подтвердил Манвэ. — Справедливость. Финдекано замарал душу невинной кровью ради восставшего против Валар рода Феанаро Куруфинвэ, коим суждено теперь пролить бессчётные слёзы, стать отвергнутыми и проклинаемыми, презренными изгоями, обездоленными и гонимыми. Их подвиги и творения станут прахом, единственной же памятью, воплощенной в слова о роде Феанаро, станет их бесчестье. Это судьба любого, кто смеет бросать вызов законам Валар. А после смерти тел, ты видел, что ждёт отступников. Во владениях Намо не найти сочувствия и не вымолить прощения. Поэтому, Нолофинвэ, делай это, пока жив.

— Я… — эльф судорожно сглотнул. — Я должен увидеть брата. Короля. Моего. Где он?

Все три Манвэ указали Нолдо на дверь.

***

— Не ведал он, что творил, — монотонно диктовал летописцу Арафинвэ, расхаживая вперёд-назад по балкону, любуясь прозрачными перилами. — И тогда опечалились Владыки и залились горькими слезами. «Зло непременно обернётся добром!» — так утверждал Манвэ, но с ним не был согласен хозяин Бездны, молвив, что зло есть зло и таковым навек останется.

Квеннар и-Онотимо покорно записывал текст, но в глазах эльфа читалось изумление, граничащее с потрясением.

— Брат! Арьо! — воскликнул бледный, словно полотно, Нолофинвэ, выбегая из зала на балкон, протягивая дрожащие руки. — Как я рад, что хоть у тебя всё в порядке!

Арафинвэ сдержанно улыбнулся.

— Не надо объятий, — холодно произнес он, — твои руки в невинной крови. Ты сам убийца и отец убийцы, которого пытаешься спрятать от справедливого суда.

— Что?

— Ты всегда лгал и притворялся, и пытаешься делать это снова. Но теперь, единокровный брат, я вижу твои истинные намерения.

— А где твои дети, Арьо? — прищурился Нолофинвэ.

— Я отпустил их с миром, — очень печально вздохнул король. — И буду неустанно молить Эру об их благополучии. Чтобы судьба отступников не настигла их. Мои дети ушли, но о них не распространится дурной славы. Они станут великими, всеми любимыми и почитаемыми правителями. Я сделаю всё ради их счастья. Я очистил сердце и разум. Я мог бы посоветовать это и тебе, но вижу, ты ещё не готов познать Истину и принять её. Тебе нужны тяжкие испытания, чтобы пришло осознание Правды. Мне очень жаль тебя, брат. Ты сам замарал свою душу, и продолжаешь это делать. Но я верю — однажды прозреешь даже ты.

«Вот о чём говорил Эонвэ, — ужаснулся Нолофинвэ. — Он сказал правильно — я должен был увидеть брата…»

— Где мама? — с замиранием сердца спросил старший сын Индис.

— Пока в Тирионе. Но скоро уедет. Если хочешь увидеться, поспеши. И помни, брат, я буду молить Эру о вашем прозрении.

— Не утруждай себя, — сверкнул глазами Нолофинвэ. — Я дал слово в присутствии Валар, что последую за Феанаро, куда бы брат ни шёл. Хочу или нет, мне придётся его сдержать. Возможно, часть моих подданных останется в Валиноре, станет твоим народом. Но среди них меня не будет. Прощай.

Арафинвэ молчал. Проводив взглядом брата, он со вздохом закрыл глаза, что-то долго шептал, а потом снова серьёзно посмотрел на Квеннара.

— Записывай. «И столь велика была ложь сильнейшего из Валар, что не могли противостоять ей даже величайшие умы…»

Валар помогут

Тонувший в удушливом дыму город жил. Жил и выживал, несмотря ни на что. Эльфам Альквалондэ удалось не подпустить огонь к строениям, но погасить не получалось. Отделив опасные участки леса широкими просеками, Тэлери привыкали жить со своими потерями в опустевших домах опустевшего порта, на утонувших в безмолвии улицах. Население сократилось втрое, и каждая семья увидела смерть.

Но были и те, кто, поддавшись песням Нолдор, готовились увидеть новую жизнь, поэтому последовали за мужьями к Таникветиль, боясь оставаться с сородичами, смотревшими на них, как на предателей.

Пытаясь продолжить жить, несмотря ни на что, Тэлери забыли собственную легенду о музыке, и не поняли, что над городом зазвучала Седьмая Песня.

И на Альквалондэ обрушилась пустота, тьма и тишина. Рана, нанесённая Лебяжьей Гавани войной, напитавшаяся кровью, была неисцелимой, земля взвыла пронизывающими насквозь ветрами, а во время отлива из моря выступили тени, послышался скрежет металла, запах морской соли сменился вонью палёной плоти.

Над причалом, с которого были сброшены первые погибшие в Альквалондэ эльфы, задрожал воздух, вспыхнули два белых огня, черная фигура поднялась башней, трепеща клубами мрака, вращающимися по спирали, обтекая вязкой бело-красной жидкостью, медленно сползающей на землю, словно неторопливые выжидающие удобного для нападения момента змеи. Земля задрожала, завыла жалобным плачем, вихри вокруг огромной чёрной фигуры устремились внутрь белых сияющих огней глаз, порождая новые вязкие потоки.

Ниэнна двинулась вдоль причала, проскользила над водой, где стояли корабли-лебеди. Ветер оглушительно зарыдал, вода застыла, стала алой, раскололась стеклом и, вспенившись, почернела, ожила.

Плакальщица выступила на берег, и песок мгновенно высох, взвился воронками, засыпал белокаменные дороги. Видя Ниэнну, редкие прохожие в ужасе бросались бежать, и в спину их хлестал ветер, доносящий стоны тяжелораненых и умирающих. Вязкие потоки проникали сквозь камни, впитывались в землю, и всюду на площади дворца из стыков белоснежных плит заструилась кровь, пузырясь, взлетая каплями и устремляясь в клубящиеся вихри мрака, которые втягивала в своё нематериальное тело Ниэнна.

Фигура двинулась внутрь дворца, задержалась на крыльце у ступеней и просочилась призраком сквозь стену.

***

Ветер стих, море успокоилось, в гавань вернулись чайки.

Эльфы, осмелившиеся выйти из домов, почувствовали, как легко дышится. Казалось, будто стало светлее. Захотелось улыбаться и… Петь. О любви.

Отправившиеся проверить свои лодки рыбаки увидели летящих в Альквалондэ лебедей. Смотря на прекрасных величественных птиц, заплакали даже те эльфы, чьи сердца, казалось, окаменели от пережитого горя.