Подняв глаза к потолку, Финдарато мечтательно улыбнулся.

— Это будет прекрасная песня про чудесное освобождение из плена, про полные опасных приключений путешествия двух нашедших друг друга сердец, про исполненную Клятву, про то, как любовь женщины способна вернуть к жизни мертвеца. Уверен, Беор оценит мой дар по достоинству.

Камин затрещал, заискрил, тени заметались хаотичным хороводом среди блеска драгоценных камней.

— Понимаешь, отец, в чём смысл всего, что я делаю? — игриво спросил танцующую огнём и тёмными силуэтами пустоту король. — Я — только жар костра, которому суждено догореть и навек исчезнуть, но те, кто видели меня, нарисуют картины, споют песни, напишут истории, создадут скульптуры и вышивку, вдохновившись моим светом. Идеи и желание творить будут передаваться от одних народов другим, от отцов к сыновьям, от матерей к дочерям. Я буду жить во всей красоте Арды, которой положил начало, разжигая огонь творения и познания в сердцах, не ведавших, что такое настоящее созидание. А ты, папа… Живи, бездумно пари в пустоте, безмятежно спи и лучше никогда не просыпайся.

Куруфинвэ был не прав!

Всё происходившее служило одной лишь цели: заставить эльфа пожалеть о дерзости.

Сначала со всех сторон звучали участливые добрые мелодии, которым вторили голоса, утверждавшие, будто абсолютно всё в Валиноре делается на благо жителей, а не понимающий этого — просто сам не знает, чего хочет. Возможно, кто-то другой, при каких-то иных обстоятельствах осознал бы, что неправ, раскаялся, устыдился, попросил прощения за беспокойство, посеянное в мирном счастливом Амане. Кто-то другой, но не Лауранаро. Да, его лично не касалось горе отдельно взятых эльфов, однако негласный запрет говорить о плохом, вспоминать об изгнанниках и сочувствовать несчастным, не обвиняя при этом мятежников, со временем вызывал в сердце полунолдо всё более горячий протест.

Успокаивающая, отвлекающая музыка и голоса давили, лишали способности дышать полной грудью, словно наваливающаяся гора мягких перин. Золотоволосый эльф чувствовал, что ещё немного, и забудет, зачем находится здесь и как сюда попал.

Пожалеет о дерзости.

— Но вы сами подтверждаете обвинения Феанаро в ваш адрес! Вы сами! Теперь все видят — Куруфинвэ был прав! — сказал, собрав оставшиеся силы, Лауранаро, и с этого момента музыка зазвучала иначе, главной темой общей симфонии стал всего один аккорд:

— Куруфинвэ был не прав!

***

— Всё происходящее здесь — неправильно!

Лауранаро знал, что не стоит говорить об этом при матери, поэтому дождался, когда она уедет из Форменоссэ, в очередной раз обидевшись на то, что все вокруг не соглашаются с ней безоговорочно, и решил обсудить свои доводы с Арафионом с глазу на глаз. Да и кто, как не близкий родственник самого любимого Валар короля, может оказать содействие в чересчур смелой задумке? Однажды весь удалось добиться невозможного, почему бы не сделать это снова?

— История Арды началась искажением, им и завершится, — то ли с иронией, то ли с обречённостью произнёс внук Ингвэ, цитируя Вала Манвэ. — Другого мира мы не знаем, потому что его у нас нет и никогда не было. О лучшем можно только мечтать, фантазировать, но насколько жизнеспособны наши воображаемые миры?

Порт Надежды сиял закатными лучами Анар и возрождающимся светом Исиль, спокойная вода тихо плескалась на песчаном берегу, и казалось, будто нигде не происходит ничего плохого.

— Я хочу верить, что ты шутишь, — провожая глазами качавшуюся на волнах лодку, напрягся Лауранаро.

— Даже если шучу, что это изменит?

— Помоги мне поговорить с королём Ингвэ! Я… — потомок Феанаро осмотрелся, словно пытаясь понять, подслушивают разговор Айнур или нет. — Я соберу народ, найду сотни единомышленников, мы вместе придём к Таникветиль и будем просить открыть путь по морю. Пусть не навсегда, пусть его потом снова закроют, но, Арафион, мы заперты здесь! И это неправда, что никто бы не уплыл, если бы была возможность. Мы все то и дело слышим рассказы про сны о тех, кто там, в Средиземье, о тех, кто не может вернуться. Многие видят родившихся внуков или более дальнюю родню, так почему нельзя забрать в безопасные земли младенцев, которые никуда за Феанаро не шли?! Аманэльдар становятся только несчастнее от понимания, что не могут помочь потомкам.

— Большинству это безразлично, — опустил глаза Арафион.

В сердце внука короля Ингвэ боролись зло и добро, и эльф молча ругал себя за то, что бессмысленная ревность не даёт думать о других. Конечно, если открыть путь в Эндорэ, Нарнис может снова встретиться с мужем, и тогда надежд больше не останется. Но ведь речь сейчас идёт о счастье слишком многих, чтобы ставить свои низменные интересы выше сотен или даже тысяч жизней.

— Я понимаю, почему тебя вдруг перестала устраивать жизнь в Амане, даже в свободном, хранящим великие традиции Доме Нарнис Нельяфинвиэль, — погрустнел ещё больше Арафион, убеждая себя, что однажды в бесконечной жизни и ему может улыбнуться удача, — ты стал отцом и не видишь для наследников будущего. Ты сейчас рассуждаешь, как ушедшие в Исход.

— А ты видишь будущее для себя?

— Да, — немного повеселел внук Ингвэ, — я останусь здесь на севере, в благодатном краю без жары и полей из сверкающего алмазной пылью песка и стану вечно ждать любви той, что меня не замечает. Я буду петь об этом, но не для Валар, а для единственной эльфийки, которую хочу всегда видеть рядом.

Лауранаро посмотрел на море, сияние Исиль замерцало на лёгких волнах. Тилион и Уинэн скоро снова начнут играть в загадки: Морская Дева накроет берега толщей воды, а Хранитель Цветка должен угадать, что останется на песке после отлива.

— Ты не понял меня, — сказал потомок Феанаро. — После рождения близняшек я действительно иначе посмотрел на мир. Я… представил, как терзался бы, если бы мои сын и дочь оказались недосягаемо далеко в опасном месте, пусть и по своей вине, но их дети, родившиеся среди войны, не выбирали путь! Они ничем не оскорбили Валар! А мы, аманэльдар, если мы не…

— Рабы?

Лауранаро, казалось, испугался честно сказанного слова, но потом собрался с духом и продолжил:

— Да, если мы не рабы, то имеем право по своей воле отправиться в опасный путь и спасти своих потомков!

Арафион обернулся на возвышавшуюся среди скал твердыню, во мраке ночи казавшуюся чёрно-серебристой.

— Нолдор всегда совершали одну и ту же ошибку и толкали на неверный путь других, — покачал головой внук Ингвэ, — вы считаете, что в силах повлиять на волю Валар, но это не так, Лауранаро. Лишь принимая существующие правила, создавая новое и прекрасное в рамках законов земли, на которой живёшь, можно сделать Арду лучше. Ты никогда не переубедишь Валар, не докажешь, что они не правы.

— Я готов верить, что они правы! — потомок Феанаро положил ладонь на плечо собрата. — Но пусть тогда объяснят мне, что неверно в моём суждении!

— Нолдо, — улыбнулся Арафион. — Пойми, я и так добился для Форменоссэ очень многого! Нам помогают Владыки, несмотря на то, в чьей крепости мы живём. Подумай, насколько велика разница между развитием городов на территории Амана и открытием морского пути, который грозит вторжением армии Моргота!

— Вала Улмо мог бы нам помочь и защитить от нападения!

— Значит, это невозможно.

Лауранаро промолчал, думая, что аманэльдар слишком охотно ухватились за безопасность и покой, пусть даже мнимый и надуманный. «Хоть что-то» для них лучше, чем «совсем ничего». Все, кто думали иначе, уже давно ушли, но что если в Валиноре снова родились свободные духом эльфы? Или нет…

— Знаешь, Арафион, — тише произнёс потомок Феанаро, — если даже никто во всём Амане не поддержит меня, я пойду к Владыкам один и не стану передавать им письма или устные просьбы через Майяр. Я буду сидеть у подножья Таникветиль, пока не добьюсь личного разговора. С Кругом Рока.

Внук короля Ингвэ посмотрел на начинающийся прилив, поднял взгляд к сияющему в чёрном звёздном небе цветку, снова обернулся на крепость среди скал.