Телперавион заинтересованно кивнул, по глазам наместника было видно — он тоже думал о чём-то подобном.

— Моргот играет с нами в войну, — взгляд Маэдроса оставался неподвижным и направленным в сторону Железных Гор. — Мы не обговаривали правил, но мне всё больше кажется, будто наши мелкие редкие стычки забавляют врага, и ему достаточно такого развлечения.

Телперавион кивнул.

— Я помню про Клятву, про обещание отомстить за отца и деда, знаю, что должен делать всё, чтобы победить эту чёрную тварь! — сжал кулак химрингский лорд. — Но если для безопасности Белерианда мы можем обойтись малой кровью, если мы способны просто не пускать орков на наши земли, держа осаду, я готов вечно терзаться угрызениями совести из-за невыполненных клятв, но сохранить тысячи жизней. Мы ведь шли войной на Моргота ради безопасности близких, нашего народа! Власть, месть, Сильмарили — это вторично.

Маэдрос тяжело вздохнул, сдавил живой рукой правое предплечье.

— Похоже, осада устраивает обе стороны. Пока устраивает! Но если Нолофинвэ хочет большего, если ему нужна война, — помертвевшие глаза скользнули от Тангородрима в комнату, уставились на наместника, — Моргот может и подыграть, понимаешь?

Телперавион снова кивнул. Старший Феаноринг с глухим ударом положил металлическую руку на письмо.

***

— Владыка Голфин щедр, — сдержанно и самодовольно произнёс Малах, развалившись на троне и лениво перебирая пухлыми пальцами когда-то сильной руки воина дешёвые самоцветные бусины, — щедр и я. Мой сын Магор поведёт братьев и сыновей в бой и свергнет врага. И не вернётся обратно, пока не одержит победу. Это слово Малаха Арадана.

***

«Этот безумец давно потерял уважение в глазах родни! Его власть построена исключительно на поддержке Хитлума! — Алмарил начал писать с помарками. — Я провёл военный совет от имени Барад Эйтель, и многое понял!»

Пытаясь представить, как племянник беседовал с людьми, Маэдрос невольно рассмеялся.

***

— Отец из ума выжил! — выпив больше положенного, вспылил Магор, нагнувшись над расстеленной на столе картой.

Алмарил приложил все усилия, чтобы не высказать, насколько сильно согласен с воином.

Схема, нарисованная на некачественно изготовленной бумаге, была настолько кривой и неаккуратной, что хотелось порвать её в клочья и сжечь, чтобы не было больно глазам созерцать такое, однако смертных воинов ничто не смущало и пришлось мириться с наличием этого чудовищного уродства в одном помещении с эльфийскими героями.

— Я сам был за Железными Горами, — выпучил светло-голубые глаза Магор, — хоть и не ходил далеко, видел немало! Мы не сможем вот так просто победить Моргота с помощью кучки воинов, прикинувшихся местными барыгами!

— За что вы славите Голфина? — вдруг спросил Алмарил, чувствуя странное озарение. — За какие подвиги?

— Да понятия не имею! — честно выпалил сын человеческого вождя, и его бойцы напряглись, видимо, испугавшись, что эльфы Барад Эйтель разозлятся.

— Голфин, — таргелионский принц почувствовал себя великим пророком, творящим судьбу Арды, почти Айну, — дал твоему отцу эльфийское имя Арадан — Благородный Человек, по аналогии со своим — Аргон, Аракано — Благородный Вождь. Это не случайно. Они оба имеют прежние заслуги, которые померкли на фоне подвигов их старшей родни. Оба сами по себе не герои, и у обоих — бесстрашные доблестные сыновья. Ты знаешь о подвиге Фингона Отважного?

Глаза Магора расширились — он не знал, потому что почти единственным, о чём пели песни эльфы, была грядущая гибель Моргота от руки верховного нолдорана. Ещё порой вспоминали про какие-то там древние войны, трусливую родню доблестного короля, про владычицу, что привела Младших Детей Эру к счастью. Имя её никто уже не помнил, да какая, в общем-то, разница? Главное, что Голфин, самый доблестный из рода Финвэ, убьёт Моргота. Когда-нибудь. Непременно.

— Финдекано Нолофинвион Астальдо, владыка крепости Барад Эйтель, — наслаждаясь внезапно обретённой властью над сердцами каких-то дикарей, Алмарил просиял, — великий воин и самый храбрый из живущих! Когда лорд Химринга, что на востоке, попал в плен к Морготу, враг хотел заставить его стать рабом, отказавшись от борьбы, однако Маэдрос не соглашался, несмотря на страшные пытки, и тогда Моргот повесил своего гордого пленника за правую руку на склон Тангородрима. Но даже такая пытка не сломила волю Маэдроса, и он не согласился стать рабом или воевать на стороне зла. Долгие годы терзался Маэдрос на чёрной скале, пока, наконец, об этом не узнал Фингон Отважный и не спас его. Понимаете, воины? Фингон Отважный — единственный, кто не побоялся избавить собрата от мучений.

— Слава Фингону Отважному! Слава! — провозгласили смертные. — Слава Маэдросу Стойкому!

Магор воспрял духом, и Алмарил понял, что попал точно в цель: Магор, как и Финдекано, — сын зазнавшегося правителя, присваивающего чужую славу.

— Когда двинетесь на север, — сказал таргелионский принц, выпив вместе с людьми чего-то не слишком вкусного, — Барад Эйтель будет ждать вас, чтобы принц Финдекано Астальдо дал вам верные указания. Теперь вы знаете, кто на самом деле ваш вождь. И кто на самом деле способен привести к победе.

Отголосок древнего сражения

Зная, насколько предательски выразителен может оказаться взгляд, Гельмир опустил глаза, словно рассматривая что-то на столе, стараясь не улыбаться и уж тем более, не смеяться, хотя это было крайне трудно, потому что чертёж ученика очень напоминал то, что никоим образом не сможет стать сторожевой башней.

Когда подданные Финдарато Инголдо построили в Дортонионе «дворцы для обучения Фирьяр» — ведь эльфы ничего, кроме дворцов, строить не берутся — Ауриэль и Эльдалотэ придумали внушительную программу для развития ума смертных, заставив всех, кто попался под руку, заниматься интеллектуальным развитием Младших.

Разумеется, Гельмир тоже не смог отказаться, и очень скоро столкнулся с тем, что даже умеющие писать, читать, прокладывать дороги и заниматься не слишком сложным творчеством существа порой не понимают элементарных вещей. Это же интуитивно ясно, такое даже объяснять не надо! Как это надо? И даже теперь непонятно? И теперь? И снова?

Если для Младших вёсельная лодка, маяк, башня, меч, пень и ещё очень многие вещи одинаково похожи на детородный орган, то к чему они вообще способны стремиться?

— Посмотри, — предательски дрожащим голосом заговорил Гельмир ученику, возраст которого уже давно позволял ему и жениться, и родить первых пятерых детей, — на исходном чертеже верхняя часть не скруглена, она плоская, а вот эти две линии — прямые и не параллельны. Если их продлить, они пересекутся.

— Зачем? — спросил мужчина, и эльф замер.

Зачем? Что зачем?

— Я не понял вопрос, — очень миролюбиво произнёс Гельмир, слыша, как другие ученики начинают переговариваться между собой и смеяться.

— Ну… за-а-че-ем? — ученик решил, что неправильно произносит слово, поэтому повторил максимально медленно и чётко.

— Такая форма делается для удобства… — начал объяснять конструкцию мастер, однако вопрос оказался о другом:

— Зачем пересекаются? Зачем продлевать линии?

— Так удобнее, — уже и сам сомневаясь в правильности своих знаний, Гельмир взялся за чертёжные инструменты.

— Почему?

— Знаешь, — эльф поднял внушительный стальной треугольник, — если продлевать однажды пересекавшиеся линии очень долго, они разойдутся очень далеко друг от друга. Видишь, как близко эти две стороны были вначале? — ловкие пальцы сомкнулись на остром уголке и заскользили по размеченным ровными делениями краям. — Это ведь интересно.

— Почему?

— Или нет, — заключил Гельмир и вернулся к чертежу ученика. — Так или иначе, здесь не должно быть скругления.

Начав исправлять выглядевшую неприлично схему оборонительной конструкции, мастер не сразу заметил эффект, произведённый его словами про продление линий — двое мальчишек, самых младших среди обучавшихся, начали чертить расходящиеся полосы, перейдя с бумаги на столы, а потом и на пол, почти добравшись до стены.