Над моею головой?

Ты добычи не дождёшься!

Чёрный ворон, я не твой!

Несколько собратьев подпели, и вдруг из палатки показался раненый эльф. Он по-прежнему был бледен, сильно хромал, однако умирающим больше не выглядел.

Осторожно подойдя к костру, чужак с тихим стоном сел на бревно, вытянул больную ногу и тихо спросил:

— Можно мне немного поесть?

— Да сколько влезет! — хохотнул Ульг. — Ты три дня не жр… брал в рот… ничего. И это только у нас, а сколько там по лесам шатался, я и не знаю.

— Я тоже, — вздохнул Сулион, — не знаю. Спасибо вам, что не бросили.

— Ну, мы… мы б не бросили! Своих не кидаем.

Эльф улыбнулся, осторожно взял жареное мясо, откусил совсем мало, поморщился.

— Ты не смотри, что всё назад лезет, — Ульг заботливо подал горячей воды, — есть всё равно надо. Отрава уйдёт скоро. Ты поведай, как тебя звать, откуда ты, что случилось.

— Сулион моё имя, — честно сказал воин осадного лагеря, — я приехал с воинами Химринга… Это крепость на севере. Мы прогнали орков из трёх поселений, стали преследовать по лесам, и вот… — эльф кивнул на ногу. — Мне не повезло.

— А друзья твои где?

— Друзья… — Сулион отложил еду на листья, служившие тарелкой. — У меня был лучший друг, который помогал во всём, словно отец или мудрый старший брат. Но однажды мы пошли в разведку, и на него напал оборотень. Мы отбились, но вскоре мой друг умер в страшных муках.

— А дома ждут? Жена там, невеста?

— Погибла, говорят, — опустил голову Авар. — Орки убили. Но я не видел тело, поэтому продолжу её искать.

— Чёрный во-орон! Что ж ты вьё-ошься! — снова запел пьяный строитель.

— Цыц ты! — рявкнул на него Ульг. — Не позорься перед эльфом! Они знаешь, как поют! Все беды-невзгоды забудешь! А от твоего воя убиться хочется.

— Зачем вы так? — Сулион снова попробовал поесть, поморщился. — Хорошая песня.

— Ой, да ладно тебе! — рассмеялся старший сын Бора. — Это даже нам тяжко слушать, а уж тебе…

— Пусть эльф нас своим песням научит! — неудавшийся певец выпил грибного отвара, чуть не поперхнулся. — В награду за спасение.

— Цыц! — Ульг подскочил. — Чего несёшь?!

— Он прав, — снова заступился за певца Авар, — мне больше нечем вам отплатить. Что ж, пусть песня моего друга останется с вами, когда мне придётся уйти. Меня ждут соратники, искать будут. Я обязан вернуться в Химринг.

— Что за Химринг? — сделал вид, будто никогда не слышал этого названия, сын Бора.

— Крепость на севере, — терпеливо повторил Сулион. — На горе. Граница эльфийских земель. Я обязан туда вернуться.

Повисло молчание, эльф посмотрел на своих спасителей: чем-то они неуловимо напоминали орков, и дело не в речи. Надо сюда прислать разведку. Боеспособную.

— Я мечтаю вернуться с войны, 

На которой родился и рос, — тихо запел Авар, думая, что в первую очередь это нужно ему самому: возрождая память о Линдиро, Сулион мысленно возвращался в те времена, когда была жива надежда на скоро достижимое счастье. А что осталось теперь? — На руинах павшей страны

Под дождями из слёз.

Но не предан огню тиран,

Объявивший войну стране,

И не видно конца и края этой войне.

А когда затихают бои,

На привале, а не в строю,

Я о мире, о любви

Сочиняю и пою.

Облегчённо вздыхают враги,

А друзья говорят: «Устал».

Ошибаются те и другие — это привал.

Я пророчить не берусь,

Но точно знаю, что вернусь

Пусть даже через сто веков

В страну не дураков, а гениев.

И, поверженный в бою,

Я воскресну и спою

На первом дне рождения

Страны, вернувшейся с войны.

С войны…

В лесу воцарилась тишина, лишь ночные птицы щебетали между собой. Люди молча уставились в огонь, а тот, кто пел про чёрного ворона вдруг отчаянно расплакался, словно ребёнок.

Примечание к части Песни: «Чёрный ворон» народная, кажется,

«Я вернусь» Игоря Талькова

Долбаный благодетель

Когда глаза закрыла плотная ткань, Маэглин попробовал представить, что идёт просто по неосвещённой пещере, однако ощущения всё равно были иными — эльф чувствовал себя оскорблённым.

В детстве, когда сын Эола и Ириссэ не знал другой семьи, кроме своей, он порой допускал мысли о том, что со своими детьми поступал бы ещё строже, следил бы тщательнее за каждым шагом и не упускал бы ни одной ошибки. Однако теперь, зная, как расцветают любящие и любимые жёны, как отцы позволяют отпрыскам глупости и шалости и лишь посмеиваются: «Ой, да это ж мелюзга! Сами такими были!», Майрил невыносимо стыдился и прошлых суждений, и поведения главы Дома.

«Да как отец смеет так себя вести?! Угрожает заковать в цепи, глаза завязывает! Может, ещё язык вырвет?!»

И без того чуткие слух, обоняние и осязание обострились многократно, и, ступая вслед за родителем вслепую, юный эльф будто видел каждый свод подземного коридора, да настолько ясно, что смог бы нарисовать весь путь серией красочных картин. Под ногами то и дело журчала и хлюпала вода; чем её становилось больше, тем холоднее был воздух, неподвижный и безмолвный. Ручьи сливались, разделялись, сражались с камнями, иссякали, уходили в щели меж камней, однако туннель, проделанный водой неизменно вёл вперёд, то заставляя слегка наклонить голову, а то и вовсе ползти на четвереньках.

«Отец делает маму несчастной! — озарения среди тьмы и злости заставляли руки дрожать. — Так не должно быть!»

От понимания, как необходимо поступить, становилось страшно, однако когда в очередной раз пришлось ползти по воде с завязанными глазами, Майрил окончательно осознал: стыд и угнетение хуже вероятного гнева родителя. В конце концов, что он сделает?

«Наугрим дружат с ним, потому что не знают правду! Они не хотят её знать! Для них Эол — просто Эол-кузнец, тёмный эльф. Да, грубый, да, агрессивный, но в первую очередь он мастер, усердный, талантливый, с которым можно вместе что-то изобрести и дорого продать. Их не волнует, как Эол-кузнец ведёт себя с семьёй!»

Вода отдалилась, коридор стал шире.

— Если не знать пути, — впервые за всю дорогу вслепую заговорил отец, — здесь слишком легко свернуть не туда. Верная смерть.

В голосе прозвучала гордость собой.

— Хорошо, что у меня есть проводник, — отозвался Майрил, вставая и отряхиваясь.

Дальше шли в молчании, юноша снова погрузился в тревожные раздумья, как вдруг в воздухе едва заметно ощутилась свежесть. Железная ладонь отца схватила за плечо и толкнула вперёд.

— Даже в неприступном камне есть щель, надо только найти, — ехидно произнёс Эол. — Не переживай, что узко. Лезь. И будь уверен — через неё до тебя не прошла толпа.

Почувствовав, что краснеет, Майрил начал протискиваться. Воздух становился свежее, повеяло запахами леса. Продвигаться приходилось на подъём, порой создавалось впечатление, будто скала не выпустит непрошенных гостей, задавит, расплющит… Мысли об этом вытеснили даже злость, оставив лишь желание скорее выбраться из ужасного места. В какой-то момент страх начал лишать рассудка, но вдруг камень расступился, и отец снова сдавил руку сына:

— Здесь крутой спуск. Садись и аккуратно съезжай. О целостности штанов не беспокойся — поверь, они менее ценны, нежели шея.

«Неужели побег из города наугрим стоил такого риска?!» — хотелось выкрикнуть, сорвав повязку с глаз, однако что-то остановило юношу, и, дрожа всем телом, Маэглин подчинился.

По ощущениям склон был отвесным, высотой — сравним с вековой сосной. Вспомнив во время спуска все услышанные когда-либо ругательства, юный полунолдо едва не заплакал от радости, когда ноги встали на твёрдую горизонтальную землю. Отец усмехнулся совсем рядом, опять взял под руку и повёл сына сквозь хвойный молодой лес, путая след — кругами. Очень хотелось задать родителю вопрос: долго ли ещё играть в слепого, но Майрил был уверен — если промолчать, позор закончится быстрее.

— Знаешь, почему я не показал тебе дорогу? — Эол вдруг остановился, раскрутил сына на месте, а потом снял повязку с глаз и толкнул вперёд. Маэглин едва не упал. — Потому что ты по дурости разболтаешь о ней. А теперь представь: орки нападают на Ногрод, когда мы там гостим, и все жители бросаются спасаться тайной тропой. Образуется толкучка, и не выживает никто. В том числе и ты, долбаный благодетель.