А седьмая вечность полной тишины наступила после произнесённых слов.

Эол обернулся, оценивающе посмотрел на сбросившую шкуру супругу. Сидя за длинным столом в своей мастерской, кузнец доделывал настенный фонарь, украшая его стальными узорами.

— Мне оно не нужно, — испытующе прищурил глаза похититель. — Ты знаешь, что муж и жена — это не те, кто делят только постель?

Подарок для жены

Ириссэ опешила. В ярком танцующем свете горячего горна лицо Эола выглядело ещё отвратительнее, поэтому Нолдиэ перевела взгляд на разложенные по столу заготовки: некоторые выглядели красиво и весьма интересно.

Брат Тингола оценивающе посмотрел на супругу и вдруг торопливо встал со стула, единственного в помещении, снял с вешалки в углу накидку и, аккуратно укрыв ей Ириссэ, усадил испугавшуюся прикосновений мужа эльфийку на своё место, а себе пододвинул высокий деревянный ящик, изнутри зазвеневший металлом.

— Почему вы устроили резню в городе Ольвэ? — неожиданно, без предисловий спросил Эол совершенно будничным тоном, словно уточнил время суток.

— Мы? — дочь верховного нолдорана зябко поёжилась, кутаясь в накидку, совершенно забыв, что хотела выглядеть соблазнительно.

— Нолдор.

— Резню? — Ириссэ, вспомнив Финдекано и других собратьев, бившихся против Тэлери, вспыхнула. — Это подданные Ольвэ напали на нас!

— Я слышал, что Феанор хотел отобрать его корабли.

— Это неправда! — эльфийка в ужасе поняла, что сейчас начнёт защищать того, кто разрушил её счастье. — Мы хотели плыть в Эндорэ, чтобы защитить Валинор от Моргота! Тэлери должны были присоединиться к нам, но вместо поддержки начали нас убивать!

— Я бы тоже убивал ваших мужчин, — хмыкнул Эол. — Женщины Голодрим заслуживают лучшей участи, нежели быть их жёнами.

Ириссэ приложила все оставшиеся силы, чтобы промолчать.

— Скажи мне, жена: Ольвэ выжил?

— Да, — отозвалась Нолдиэ.

— Дай угадаю, как было дело, — Эол рассмеялся, взял недоделанный фонарь, отложил, пододвинул к себе небольшой подсвечник из серебра и меди, изображавший языки пламени вокруг меча, — мой брат струсил и спрятался, бросил в бой разных героических дурачков, а когда всё закончилось, прибежал давить на жалость. Я прав?

От осознания, кто её тюремщик, дочь Нолофинвэ едва не лишилась чувств.

— Зря боишься, жена, — отмахнулся похититель, поставил на место подсвечник и погладил рукой небольшой молот, — я не собираюсь на тебе отыгрываться за причинённый Ольвэ вред. Скажу больше: я бы поцеловал в зад любого, кто бы его убил. Я глубоко презираю эту жалкую болотную жабу, вечно прячущуюся за спины родни. Ты знаешь, что он был рад потерять Эльвэ в лесу? Он первым начал рыдать, уверяя, будто надо скорее уходить, потому что вождя не спасти уже, и все, кто станет его искать, погибнут! Валар было наплевать, они пошли вперёд, а за ними все эти собачонки с высунутыми языками. А я остался. Мне не нужны такие владыки и такой брат.

Ириссэ хотела облокотиться на стол, но испугалась, отдёрнула скрытую под накидкой руку, Эол хмыкнул:

— Сиди, как удобно. И брать можешь, что хочешь — здесь всё твоё до тех пор, пока не настанет время отдавать дань Тинголу — тогда придётся поделиться. Мы вместе выберем для него самые яркие и бесполезные блестяшки. Главное, жена, чтобы красиво выглядело! Даже если совсем некуда будет применить. Дурень Элу сложит мои изделия в один из переполненных сундуков в своей сокровищнице, и никто их больше никогда не увидит. — Кузнец скривился. — А самое смешное: если кого-то из посланных Тинголом болванов с выдолбленным мозгом спросить, что они думают по поводу хранения прекраснейших вещей в тёмном подвале, каждый из них скажет — король всегда прав.

То ли эльфийку выдали глаза, то ли похититель и сам догадывался, о чём может подумать невольница-супруга, поэтому, взяв в руку молот и проверив, не повреждён ли, ухмыльнулся:

— Ты не станешь подарком Элу. И убежать с его ковриками для вытирания подошв не удастся. Ты — моя жена, и это навсегда.

Подождав, когда эльфийка вытрет слёзы, Эол отложил молот, поднял глаза в потолок.

— Я не отдам Элу то, что мне действительно дорого, — произнёс певуче, словно начало поэмы, брат дориатского короля, — во-первых, потому что ему не нужна женщина — у него есть Айну Мелиан, а во-вторых: Элу — тварь, не меньшая, чем Ольвэ. Я слышал, он воспользовался вашей альквалондской резнёй, чтобы выгнать из защищённого города собственную родню, на фоне которой не поблистать в полную силу. Если ты попадёшь в Дориат, тебя заплюют ядом, сравнимым с тем, что в пасти волколака, а Элу будет аплодировать и требовать продолжения представления.

Ириссэ думала — муж будет говорить ещё долго, возвышая себя на фоне столь ужасной родни, однако неожиданно воцарилась тишина.

— Я хочу сделать что-то лично для тебя, — вдруг громко сказал Эол, встав с ящика. — Но прежде, чем скажешь, какой подарок бы хотела мать моего будущего ребёнка, расскажи, — похититель подошёл вплотную, выпрямился: огромный, полураздетый, перетянутый ремнями, на которых крепились какие-то инструменты, похожие на орудия пыток, — наслаждение от соития с мужчиной в сиянии тех долбанных валинорских Древ было более ярким и впечатляющим, чем под обычными, доступными всем и каждому светилами?

Открыв рот от неожиданности, Нолдиэ невольно взглянула мужу между ног. Вроде бы опасности нет.

— Одинаково, — дрогнувшим голосом проговорила Ириссэ, чувствуя себя жалким ничтожеством. — Всё зависит от мужчины.

— А тот Феанарион был хорош? И на свету и в темноте?

Онемев от страха, Нолдиэ посмотрела на стол, на котором было достаточно опасных для жизни предметов, но что-то ей подсказывало: после всего случившегося не удастся быть достаточно ловкой, и насильник опередит её.

— Ты бы с радостью к нему сбежала, — хмыкнул Эол, взяв в ладонь прядь волос супруги. — Но это невозможно. Говори, жена, что ты хочешь в подарок?

Понимая, что по-настоящему желанного никогда не получить, с ужасом ожидая чего-то плохого, дочь Нолофинвэ, сама не зная почему, сказала:

— Горностаевую шаль.

И вдруг страшно отчаянно расхохоталась.

Потерянное поколение

— Синее-синее небо,

Скоро взойти мне на борт.

Ждёт с нетерпением ветра

Белый корабль среди вод.

Ты мне шепни: «До свиданья!»

И не о чём не горюй,

Лучше всех слов на прощанье

Нежно меня поцелуй.

Ну вот и всё, надо спешить туда,

Где завтра ждут светлые города.

Надо спешить, чтобы однажды

Мной позабылась беда.

Заунывная песня нередко заполняла знахарский домик, и Линдиэль практически перестала её замечать. Зато всё чаще вспоминалась насмешка жены брата, высказанная о безответной влюблённости юной леди: «Когда слишком долго хочешь невозможного, однажды чудо случается, только желанное перестаёт быть нужным». Линдиэль сердилась, а сейчас сама думала точно так же о жившей одними лишь мыслями об отъезде в Валинор Митриэль. Головой понимая, что с травницей случилось страшное, и она не может прийти в себя, сердцем дочь лорда Новэ была не в состоянии принять и оправдать поведение подруги: лекари не должны жить своими проблемами, забывая о выбранном призвании! Как можно постоянно думать о себе и тосковать о неизвестно когда грядущем будущем, если вокруг столько нуждающихся в помощи?!

Сортируя травы для дальнейшего приготовления эликсиров, Линдиэль вдруг услышала, как песня прекратилась, и занятая смешиванием мази для обработки бинтов и пелёнок Митриэль вдруг хрипло недобро рассмеялась. Похоже, кто-то из пришедших за лечением смертных снова показался ей ничтожеством.

— Скажи ей, что нечего ноги раздвигать перед каждым встречным с членом, — это было адресовано Зеленоглазке, внимательно слушавшей несвязное мычание молодой девушки, разумеется, знавшей основы эльфийской речи — слова: «Нолофинвэ», «Айя Астальдо», «Хитлум» и «Моргот». Однако сейчас этот набор имён был бессилен, чтобы объяснить эльфийке, почему едва зародившееся во чреве дитя нужно убить.