— Ложь, — серьёзно сказал Финдарато. — Ты лжёшь. Полагая, что жизнь кончена, ты сейчас согласишься со всем, что бы ни было предложено, лишь бы я скорее ушёл. Но, Турукано, я не стану использовать твоё состояние в своих целях.

— Тогда зачем ты пришёл? — дрогнувшим голосом спросил сын Нолофинвэ, натягивая на покрасневшую руку перчатку. — Какой смысл договариваться о чём-то с тем, чья жизнь кончена?

— Кончено, кончено, снова потерями я окружён, — чуть слышно запел Инголдо, почувствовав струну в сердце брата, на которой нужно было сыграть, чтобы заставить очнуться. — Прошлое, прошлое, платье истлевшее, я обречён.

Падает, падает время мгновеньями в пропасть из дней.

Надо ли, надо ли знать мне ответы из царства теней?

Кажется, кажется, только вчера был с тобой обручён.

Катится, катится в небе Итиль, словно призрачный чёлн.

Проклятый, проклятый, видимо, выпил я в жизни бокал.

Что теперь, что теперь делать мне, если я всё потерял?

Каюсь я, каюсь я в том, что решил я судьбу изменить.

Милая, милая, так и не смог я тебя отпустить.

Звал тебя, ждал тебя, не понимая, куда ты ушла.

Знаю я, ты — моя, но словно тень в моей жизни была.

Лишь поцелуй последний — соль и снег.

Прощай. Навек.

Ты станешь королём в своей стране,

А слёзы пусть останутся во сне.

Турукано, сжимая дрожащие губы, закрыл ладонью глаза. Финдарато приобнял его, чувствуя, что чары достигли цели.

— Прозрение, прощение моё, — продолжил напевать сын Арафинвэ. — Я словно в мире морока был мёртв…

«Прощай навек!» — вот тонкая черта,

Где должно ныне мне остановиться.

«Прощай!» — сказала ты живому принцу.

«Навек!» — вот что ответить должен я.

«Навек!» — ответить должен я.

— Я должен, знаю, — Турукано всё же не смог сдержать слёзы, прижимая руку к груди. — Но не могу.

Финдарато молчал. Ждал.

С тяжёлым вздохом запрокинув голову, принц вытер лицо. Печальные глаза больше не казались мёртвыми.

— Не благодари, — улыбнулся король, снова мысленно называвший себя мудрым владыкой. — Надеюсь, теперь ты в состоянии со мной спорить и ответить отказом на моё предложение.

— Тебе нужен мой отказ?

— Понимаешь, Турьо, — улыбнулся Финдарато, — я должен предложить тебе союз, как владыка владыке. У меня вырос сын, у тебя — прелестная дочь. И я хочу предложить тебе поженить их, пока до этого не додумалась моя предприимчивая сестра или твой не менее предприимчивый отец. Я искренне полагаю, что это плохая идея, так как в Средиземье нам, скорее всего, придётся скреплять полезные союзы с местными королевскими семьями. Но твой мудрый отец и моя прекрасная сестра считают, что важнейший из союзов — это между нами. Поэтому, Турьо, пожалуйста, откажи мне в письменной форме.

Отмеченное печатью глубокой скорби лицо Турукано за мгновение изменилось с удивлённо-непонимающего до согласно-дружелюбного.

— Я ни за что не выдам дочь замуж по договорённости, — начиная вдруг злиться, заявил сын Нолофинвэ и резко встал. — Мой дед сам выбрал жену, мой отец поступил так же. Супружество должно быть основано на чувствах. И только на них. Пойдём, Артафиндэ, напишу тебе отказ.

Встав со снега, братья тепло улыбнулись друг другу, и это была первая улыбка принца с момента гибели Эленнис.

Вдруг Финдарато удивлённо уставился за спину Турукано, его глаза расширились.

— Обернись… — выдохнул он. — Небо… Розовеет…

Примечание к части Финрод спел половину песни из мюзикла "Алая маска", которая, наверно, называется "Последняя песня принца"

Просто кончилась зима

Когда новорожденный светоч, подаренный на прощание Телперионом, скрылся за горизонтом, и снова воцарился мрак, Финдекано и его верные, занятые приготовлениями к дальнейшему пути, стали гадать, когда снова появится на небе серебряный цветок и появится ли. Что, если Майя Тилион лишь единожды был отправлен в полёт с какой-то важной миссией и, выполнив её, более не взлетит?

Завязывая надёжными узлами сломавшуюся на морозе верёвку, чтобы её опять можно было использовать для перевозки грузов, принц Финдекано вспоминал о семье. Снова и снова ощущалась пугающая тревога за брата: не давало покоя предчувствие, что случилась беда, оно изматывало и заставляло вернуться, найти Турукано. И если бы не уверенность, что брат не остался один в опасности, что рядом с ним много тех, кто в состоянии помочь, Финдекано, наверно, повернул бы назад.

Закрыв глаза и представив лицо жены, старший сын Нолофинвэ улыбнулся. Конечно, он был бесконечно прав, не взяв Нарнис с собой, но в часы покоя, когда опасность не грозила, не мучил голод и невыносимый мороз, не приходилось хоронить собратьев, тоска сковывала сердце. Понимая, что за время его отсутствия младшая дочь успела вырасти из смешной девочки в прекрасную юную эльфийку, становилось до боли жаль, что не увидел этого.

С невольным вздохом Финдекано поднял голову и посмотрел на юго-запад, где остался дом, и с изумлением замер: небо постепенно становилось сиреневым, потом начало розоветь.

— Смотрите, братья! — закричали друг другу эльфы. — Небо меняет цвет!

— Это не похоже на Тилиона…

— Это не Тилион!

На горизонте, напоминая расплавленный металл, загорелась оранжевая полоса, а потом…

Сначала не слепящий, красный шар с трепещущими краями, кажущийся заполненным жидким золотом, но постепенно становящийся невыносимо ярким, медленно поднимался на стремительно светлеющее небо, меняющее оттенки с темно-фиолетового на синий, бирюзовый, розовый, сиреневый… Лазурно-голубой! Насыщенный, радостный, глубокий и вдохновляющий.

«Склонитесь предо мной! — требовало новое светило. — И я буду милостива! Я, Майэ Ариэн, приветствую мир, что отныне мой безраздельно! Анар — ваш владыка!»

— Огонь в небе! — восхитился Финдекано, невольно отворачиваясь от невыносимо яркого светоча, чувствуя, как отступает мороз.

Лёд и снег заискрились всеми цветами радуги, море заблестело чистейшим золотом. Красота притягивала взгляд, но глаза невыносимо болели, на белое не было сил смотреть, зрение начало терять чёткость.

— Нам придётся переждать в тени пещер, когда Анар спрячется за горизонт, — надавливая на слезящиеся глаза, сказал Финдекано. — А если не спрячется, то привыкать будем постепенно. Не думаю, что пламя в небе станет подстраиваться под нас.

Помогая друг другу добраться до укрытий, Нолдор продолжили работу в спасительном полумраке, лишь изредка выглядывая на улицу, чтобы полюбоваться сверкающим в лучах пламенного светила снегом, золотыми волнами и ярко-синим небом. У входов в пещеры начал подтаивать лёд, и капли, падая в тень, замерзали, собираясь в ледяные холмики.

Всё происходящее было настолько странным и необычным, что вызывало только любопытство без тени тревоги и сомнений.

Свет! Тёплый! Это не может быть плохо.

***

По инерции обернувшись и увидев то, о чём говорил Финдарато, Турукано, не чувствуя ни восторга, ни радости, ни тревоги, опустил голову и, смотря себе под ноги на белый холодный снег, не замечая загорающихся на нём искорок и нежно-розового отсвета, пошёл обратно в лагерь, стараясь составить в голове текст, который должен написать. После того, как позволил применить к себе чары, принц чувствовал себя живее, но очень странно. Больше не хотелось лечь, чтобы обессиленное тело не приходилось заставлять двигаться, не возникало иссушающей душу потребности постоянно воспроизводить в голове образ Эленнис, вытесняя реальность иллюзией её присутствия рядом, чтобы казалось, будто ощущаются прикосновения и дыхание любимой, теперь всё существо требовало что-то делать, здесь и сейчас, безотлагательно. Навязчивые мысли, что эльфийка, которая стала не просто смыслом жизни, но и самой жизнью, не увидит изменившегося мира, Эндорэ, не узнает, кто станет избранником дочери, не услышит новых песен, не вдохнёт ароматы невиданных в Валиноре цветов, не встретит собратьев, живущих за морем, и не сможет дарить своему супругу любовь, обрекая на бессмысленное мучительное существование, теперь не занимали всё сознание без остатка. Чары всколыхнули и перемешали чувства, заставили осознать, на чём строилась болезненная привязанность, которая нынче не даёт смириться с потерей и жить дальше: всему виной понимание, терзавшее Турукано с самого начала супружества, что в любой момент может случиться беда, которая всё равно неизбежна, и счастье однажды навсегда покинет, поэтому необходимо с граничащим с безумием отчаянием хвататься за каждое мгновение вместе, ведь… вдруг оно последнее?