Арафинвэ видел в глазах Тэлеро слёзы, и не мог промолчать.

Мудрость и добродетель

Стыд из-за несовершенства своих творений на миг пересилил все остальные чувства.

«Эру! Такое нельзя показывать! Они уродливы и абсолютно не похожи! Не доделаны! Нет! Их лучше вовсе уничтожить и переделать!»

И лишь понимание, что, скорее всего, гостья даже не смотрит на скульптуры, не позволило Нерданель расплакаться.

— Вот, м-м… — язык немел, произнести слово не получалось, пришлось прилагать неимоверные усилия, чтобы не выглядеть совсем уж глупо. — Матушка, — выговорила, наконец, Нерданель, — в ожидании возвращения мужа, твоего сына, и наших детей я создаю их образы из камня. О, м-матушка, — смущённо потупилась эльфийка, — не смотри на Макалаурэ, он совсем не получился. Он красивый, на самом деле. Остальные похожи на себя гораздо больше.

Фириэль молча шла между скульптурами, очень плавно и медленно, словно парила призраком, не касаясь пола, её тонкая прозрачная рука тронула каменную щеку Феанаро. Лицо статуи казалось более живым и настоящим, нежели неподвижная маска первой королевы Нолдор.

— Какая наша дочь храбрая! — восхищённо сказала мать Нерданель супругу, тайком наблюдая за встречей свекрови и невестки.

— И мудрая, — добавил Махтан. — Она правильно поступила, пригласив Мириэль в гости. Им есть, о чём поговорить.

Мастер и сам не верил в сказанное, но именно это хотела услышать жена, чтобы хоть немного успокоиться.

***

— Я ожидала, что мне не понравится увиденное, — сидя за большим овальным столом из меди и топаза с бокалом медового вина, сказала Нарнис, переводя взгляд со старшей дочери на мать, — но не думала, что настолько.

Ниэль, недовольно вздохнув, улыбнулась.

— Благодарю, милая, — сказала супруга Нельяфинвэ Феанариона, — ты деликатна, как никогда.

— Ты знаешь, мама, что я не о тебе и созданном тобой барельефе на сводах твоего нового дворца.

Однако слова были сказаны в пустоту: Ниэль, обладавшая удивительным чутьём на неприятные разговоры и потрясающей способностью их избегать, уже покинула гостевые покои, уйдя в спальню. Старшая из дочерей Нарнис пшикнула.

— Мама! — наклонилась через стол очень похожая на Нерданель эльфийка. — Ты думаешь таким образом заманить всех нас на север? Ты понимаешь, что даже теперь, когда перевала Хэлкараксэ больше нет, именно на севере расстояние по воде самое короткое между Валинором и Средиземьем? Если Моргот построит флот, он высадится именно на севере! Рядом с тобой! Хочешь рисковать жизнью — твоё право. Но не впутывай в эту авантюру мою семью!

Нарнис опустила глаза. Да, с дочерью, выбравшей в мужья менестреля Валар, покорного и вечно стыдящегося «злых безумств» сестры, бессмысленно говорить о Форменоссэ.

— Не горячись, Финдиэль, — примирительно улыбнулась супруга Финдекано, — расскажи мне, чем певцы владык станут заниматься в пещерах. Как здесь создавать музыку?

Дочь нахмурилась, и мать всё поняла без слов: жизнь эльфов снова превратилась в слепую надежду на мудрость Валар, и пока будущее кажется затянутым плотным туманом горизонтом.

— Тебе Лауранаро расскажет, — стиснула зубы Финдиэль, сдавливая рукой бокал, — он едет с тобой.

***

Сквозь прозрачное стекло холодного равнодушия угасших страстей Анайрэ смотрела на жизнь и не могла понять, как раньше не видела столь очевидных теперь вещей.

Пройдя сквозь волшебство снов лориэнского сада, ощутив призрачное кратковременное счастье, супруга Нолофинвэ поняла, что грёзы в итоге мало чем отличаются от реальности: они тоже заканчиваются, возвращать пережитые чувства, пытаясь повторить их, бессмысленно, и, как бы ни было горько расставаться с былым, сделать это необходимо.

«Легко говорить той, чьи близкие живы, пусть и далеко», — упрекнула Анайрэ потерявшая сына сестра, а эльфийка по имени Ариэнель, муж которой погиб в Форменоссэ, чуть мягче повторяла её слова, не желая покидать владения Вала Ирмо.

Возможно, они правы, возможно, заслуживают сочувствие, но супруга Нолофинвэ не испытывала его: сердце холодила едва заметная тень презрения к слабости. Они же Нолдор! Обязаны быть сильными!

Удивившись собственной храбрости, когда на празднике не испугалась, увидев Фириэль, а испытала нечто, похожее на досаду из-за несовершенства вернувшейся из Чертогов эльфийки, Анайрэ, теперь сидя дома перед большим многоугольным вытянутым в высоту зеркалом, похожим на ручей, бегущий среди камней, вспоминала разговор с невесткой.

«Какой смысл, — снова мысленно повторяла своему отражению Нолдиэ, — ехать на север? Что ты пытаешься доказать, Нарнис? И кому? Думаешь, я не вижу, как рядом с тобой тает нагретым маслом внук Ингвэ? Неужели ты хочешь, чтобы я наблюдала, как жена моего сына нарушает брачный обет? Я знала, Финьо тебе не дорог, ты даже не соизволила родить ему сына, а дочери будто и не его вовсе — не похожи на отца ни капли! И что ты хочешь, чтобы я видела в Форменоссэ? Твою новую грелку для кровати?»

В подобных речах не было ничего удивительного, Анайрэ нередко говорила Нарнис неприятные вещи, зная, что невестка не ответит, и злясь от этого сильнее, но супруга Нолофинвэ поражалась равнодушию к собственным речам: произнося слова, эльфийка не вкладывала в них ни малейшей частицы души, словно зачитывала правила использования кузнечного молота.

«Лучше так, чем…»

Перед глазами, застилая отражение в зеркале, встал образ безутешной женщины, с которой Анайрэ виделась в садах Лориэна. Смотря во время редких встреч на Мириан, эльфийку, которой не повезло быть женой и матерью ушедших с Феанаро, супруга Нолофинвэ убеждалась, что Ирмо и Эстэ сейчас нужны эльфам едва ли не больше остальных Валар. Мириан практически не говорила ни с кем, кроме Майя Олорина и владык Лориэна, сидела на берегу озера, смотря пустым взглядом в никуда, не реагировала даже на дочерей, а редкие фразы были посвящены Младшим Детям Эру.

«Почему проснувшихся с первыми лучами Анар любят больше нас? — иногда плакала Мириан, а потом улыбалась и повторяла: — Я знаю, они живы, мои сыновья и муж. Их не любит Эру, но они живы! Я вижу их каждый день».

***

— Мы не повторим ошибку, допущенную с эльфами, — произнёс Вала Манвэ своему ближайшему помощнику, стоя на хрустальном ажурном балконе, гладя золотистые перья на шее исполинского орла. — Младшим Детям Эру не будет дороги в Валинор. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Мы более не нарушим Замысел Творца, забирая кого-либо с родной земли. Наша прежняя добродетель слишком дорого нам обошлась, Эонвэ. Ты ведь понимаешь это?

Лучшая замена эльфам

Взгляд Майя Тилиона скользнул по волнам Великого Моря, устремляясь на восток. Совсем скоро рассвет, и, может быть, удастся хоть на миг встретиться глазами с Ариэн, возносящей на небо своё жаркое светило.

— Я обижусь, — всплеснула пенными волнами Уинэн, поднимаясь песней над водой, — ты провёл очередную ночь над моими владениями, но даже словом не обмолвился, а теперь ловишь взгляд небесного Пламени. А мне ведь тоже по нраву женское обличие, как и ей.

Тилион потянулся чарами музыки своей души к Майэ, она ответила поцелуем-аккордом, прозвучавшим шорохом отлива.

***

Сначала позади осталась затянутая волокнистой тьмой равнина, потом перевал, лес, широкая степь, пересечённая реками, снова лес.

— Мы почти у цели, — хихикнула обращающаяся девой летучая мышь. Кожа на этот раз казалась прозрачно-белой, глаза — неестественно большими и грустными, крошечный бесцветный ротик-ниточка не шевелился даже во время разговора, чёрные блестящие, словно мокрые, волосы лежали на спине сплошной ровной полосой.

Подобие эльфийки выглядело неестественно, и оттого уродливо, отталкивающе, именно так, как и задумывалось Мелькором.

— Моя третья кладка оказалась самой удачной, — зачем-то сообщила Турингветиль, посмотрев в глаза сопровождающему её Майя. — Детёныши наиболее умные и шустрые. Это они дорогу нашли. Даже жаль, что Владыке не требуется ещё больше моих малюток.