«Может быть, это знак, что тебе нужно остаться? — Карнифинвэ смотрел на жену с надеждой, словно тяжелораненый на целительное снадобье. — Мне страшно отпускать тебя».
«Ты же из рода Феанаро Куруфинвэ! — ответила сквозь поцелуй Вирессэ. — Первый Дом Нолдор ничего не боится».
«Это не так».
— У тебя к нему есть несколько слов,
У тебя к нему даже, похоже, любовь.
Ты ждёшь момента, чтоб отдать ему всё.
Холодный мрамор, твои цветы…
Всё опускается вниз, и в горле комок.
Эти морщины так портят твоё лицо.
Когда от Арминаса пришло известие, что в Хитлум прибыло войско Дор-Ломина, Вирессэ вдруг поняла — бесстрашная жена бесстрашного перводомовца тоже боится. Боится покидать тёплый бассейн, оставлять мужа наедине с его терзаниями и роднёй, которая стала хуже врагов. Боится не вернуться. Да и сказать лорду Маэдросу, в общем-то, нечего…
Но если признать, что Карнифинвэ больше не нужен Химрингу, точно случится катастрофа.
И супруга посланника-заложника доверилась малознакомому воину и полубезумному менестрелю.
— Тихое утро, над городом мрак, майская зелень, вянут цветы.
Там хорошо, где нас с тобой нет.
Бочонок с пивом — причём здесь вода?
Сияющий клинок — причём здесь народ?
Сегодня умрёшь — завтра скажут: поэт!
— Глоссар, — Вирессэ посмотрела на запасы еды, оставленные Арминасом, — ты уверен, что хочешь ехать со мной в Химринг?
Вздохнув и закрыв глаза, менестрель покачал головой, медленно разлепил веки, словно после долгого сна, посмотрел на факел на стене, на освещённые им мечи, луки, копья и лежанки и развёл руками:
— Девушка-Апрель, ни у кого из нас пути назад нет.
— Есть, — супруга Карнифинвэ не выдала эмоций, — нас не заметили на границе, а запасное войско из Дор-Ломина, отправленное на подмогу Хадору, состояло не только из Младших, там и эльфы были. Арминас записал нас как целителей, отправленных из поселения на Митриме, на помощь знахарям в Барад Эйтель! Да, и тебя, и меня знают в лицо, поэтому пока нам приходится прятаться, но в случае необходимости Арминас поможет нам вернуться! Главное, выехать из Крепости Исток незамеченными для соглядатаев Нолофинвэ, а верные принца Финдекано нас не выдадут.
— Поплачь о нём, пока он живой,
Люби его, таким, какой он есть…
Дверь открылась с предупредительным стуком, и на складе появился знакомый для жены химрингского посланника эльф.
— Здравствуй, Вирессэ, — сказал Алмарил, и Глоссар почему-то сразу сник. — Рад встрече.
— Соболезную твоей утрате, — супруга принца Карнифинвэ встала с лежака и приобняла родича.
— Не удивлюсь, если скоро узнаю о ещё одной, — поджал губы сын Морифинвэ, — только на этот раз не расстроюсь.
— Не надо так говорить, — Вирессэ посмотрела на певца, который удалился во мрак и напевал что-то без слов, — думаю, я смогу сообщить и тебе нечто важное, когда доберусь до своих.
— Не стоит.
В этот момент на склад зашёл Арминас и широко улыбнулся.
— Всё просто замечательно! — заверил воин. — К нам заехал торговец, проделавший путь из Белегоста через Таргелион, Химлад и Дортонион, и сейчас возвращающийся назад через Химринг. Он уже кое-кого провозил тайно в своём обозе, и пусть это вышло случайно, зато имело наилучшие последствия.
— Для кого? — Алмарил скривился.
— Для всего Белерианда! Торин уверяет, что готов отправляться хоть сейчас.
— Завтра, — сын таргелионского нолдорана вымученно улыбнулся эльфийке. — На рассвете. Если кто-то попытается вам помешать, я за себя не отвечаю.
Не озвучивая, что принц и так не слишком старается держать себя в руках, заговорщики пожали руки и принялись собирать вещи.
Примечание к части Песня гр. «ЧайФ» «Поплачь о нём»
Чудовищно огромное сердце
Перо танцевало на страницах огромной книги, которую леди-летописец поднимала с трудом. Послушавшись совета из сна, Эльдалотэ собрала дюжину дюжин книжников и мастеров-гончаров, чтобы самые ценные записи перенести на глину. Кроме того, правительница Дортониона приказала начать строительство подземной библиотеки, где все стены станут «каменными книгами». Да, задумка выглядела трудновыполнимой, но Эльдалотэ чувствовала — если не сделает — предаст память наставника. Размышлять о причинах появления Квеннара было слишком страшно, поэтому леди запрещала себе анализировать — она просто защищала летописи — память и мудрость прежних дней.
Зайдя в библиотеку, Финдарато посмотрел на занятых работой эльфов и сел напротив супруги кузена.
— В искрах звёздного луча
Розы лепестки.
Алых слёз на них печать —
Страсти и тоски, — таинственно пропел король, —
Свет Исиль прогонит тьму,
Указав твою судьбу…
Эльдалотэ подняла глаза от книги и заулыбалась.
— Если от судьбы своей ты не убежишь, с кем тебе быть рядом суждено? — спросил пустоту Инголдо, взглянул на отцовское кольцо. — Прекраснейшая из цветов, — обратился он к эльфийке, — скажи мне, я верно догадываюсь, кто строит твою новую библиотеку?
— Пожалуй, да, — заулыбалась леди, однако лицо сразу снова стало серьёзным. — Когда я думаю о том, что дни бесконечно уходят в прошлое, мне становится не по себе. Я хочу сохранить для себя и других ценность каждого мгновения счастья, успеха, восторга, наслаждения, но всё это истаивает и стирается, сметается с пути жизни, словно прошлогодняя листва. А мы — неизменно зелёные вековые сосны — смотрим на увядание и возрождение, не в силах что-то сделать и лишь с ужасом ждём прихода дровосека.
— Но он может не прийти. Или топор сломается.
— У судьбы всегда есть в запасе ещё один топор, светлый владыка.
— Это очень печально, — вздохнул Финдарато, осматриваясь и останавливая взгляд на глиняных заготовках. — Вроде каждому ясно на этой земле,
Что по осени время настанет зиме,
А за вешними днями и лето пройдет,
И всему обозначен свой срок и черёд…
Обозначен свой срок и черёд.
Эльдалотэ спешно перевернула несколько страниц, отделённых кожаной закладкой, и принялась записывать, как если бы король ей диктовал.
— Что-то было, сияло, пылало, жило,
А потом отболело, остыло, сожгло
И ушло, и уже не появится впредь,
Бесполезно скорбеть и не надо жалеть.
И не надо, не стоит жалеть.
Но все равно в душе твоей
Живая память прежних дней,
Всё возвращает, как назло,
И вновь волнует и тревожит.
То, что давно уже прошло,
Всё возвращает, как назло,
Живая память прежних дней,
Хотя ничем помочь не может.
Всё равно не исправить уже ничего,
От беды не избавить уже никого,
И на чудо не стоит надеяться зря,
Не бывает апреля среди января.
Нет, не стоит надеяться зря.
Леди подняла глаза на владыку.
— Апрель. Спасибо, светлый владыка, что напомнил об этой неблагодарной девке.
— Прости, прекраснейший цветок, я нечаянно, — по глазам Финдарато было заметно — случайность не случайна, однако для чего было заводить речь про Вирессэ, король не пояснил. — Я пришёл по важному делу, прекраснейший цветок. Ты — мудрейшая из правителей Соснового Края, поэтому мне необходим твой совет.
— Благодарю за доверие, владыка, — леди загадочно улыбнулась. — Я лишь стремлюсь стать такой, как ты, Солнце-Король.
— Чем дольше хожу по Арде Искажённой, — театрально вздохнул Инголдо, — тем больше сомневаюсь в своей исключительной сиятельности. Но зачем о грустном? Я же хотел поговорить о чудовищном.
Глаза Эльдалотэ расширились.
— О моём чудовищно огромном сердце, цветочек, — Финдарато осмотрелся. Книжники и мастера усердно занимались своим делом, несколько эльфов что-то увлечённо искали на полках, а ещё с дюжину просто сидели и читали. — Надо позвать оставшегося за дверью Эдрахиля, — вдруг спохватился король.
Леди сделала знак служителям библиотеки, и верного оруженосца провели сквозь ряды столов и шкафов к владыкам.
— Моё чудовищно огромное сердце не может вынести несправедливости, творящейся в Арде Искажённой, — показав взглядом на книгу Эльдалотэ и давая понять, что леди пора начинать записывать, король пригласил Эдрахиля сесть рядом. — Узнав о бедах несчастных Младших Детей Эру, свалившихся на них в землях брата моего, я…
