Лицо Морифинвэ краснело, становилось страшным, глаза сверкали всё безумнее, а Тьелко ехиднее и ехиднее ухмылялся. Все понимали: тема одной любви для Чёрного Финвэ болезненная, и возможность женщин менять мужей очень важна.

— Ты хочешь сказать, — уже не говорил, а кричал «Краснолицый», — что все Пробудившиеся, у кого любимых сожрали или превратили в орков, должны вечно сидеть одни? Да нас бы тогда некому было рожать!

— Морьо, — Нельяфинвэ постучал пальцами по Палантиру, сохраняя каменное лицо и невозмутимый взгляд, — мы не об этом, полагаю. Не мы придумываем валинорские законы, не мы их отменяем. Что же до ухода матери из семьи, я бы не стал вмешиваться. Уверен, исправить что-то может только отец, если захочет.

— Он не захочет, и мы все знаем, почему! — вспылил Атаринкэ. — Но это наша семья! Мы не можем просто самоустраниться!

— И поэтому надо свалить вину на меня, так? — взгляд старшего Феанариона выразил насмешку.

Морифинвэ снова принялся что-то жевать.

— Это бы всё упростило, понимаешь? — вздохнув, признался Куруфинвэ-младший. — Если бы ты подговорил маму уйти, ты мог бы её вернуть в семью.

— Уверен, что я стал бы это делать? — бесцветные глаза Нельяфинвэ расширились.

Изображение лица Туркафинвэ отдалилось, послышался хохот.

— Пустая башка! — выругался на кого-то Морифинвэ.

Атаринкэ выдохнул, опустил голову.

— Ладно, — сказал он, — хорошо. Я вам сообщил грустные новости, мы всё вместе обсудили, можем жить дальше.

— Спасибо за разрешение, — в один голос съязвили Амбаруссар.

Лицо Тьелкормо пропало из Палантира.

— Курво, — Нельяфинвэ снова постучал по шару, — если ты не заметил, в Валиноре время от времени распадаются брачные союзы. Вечность вместе — радость не для всех. Не думай, что наша семья какая-то по-плохому особенная. Дело лишь в том, что Дом Финвэ, в отличие от Дома Сайвэ, например, на виду у всех. В том числе, у Валар, так как отец нашего отца — король, избранный самими Айнур.

— Наша семья особенная, — совершенно серьёзно заявил Макалаурэ, наконец, подав голос, — потому что только в ней…

— …глава — создатель Палантири, — заговорили близнецы, — Сильмарилей, библиотеки словарей, оружия для защиты от других эльфов, холодных, безопасных под землёй ламп и…

— …есть я, — договорил менестрель.

Феаноринги рассмеялись, и Куруфинвэ-младшему пришлось признать — здесь никто не считает поступок мамы неправильным.

Никто, кроме него.

Как писать о стали?

Арфа в заплечной сумке неожиданно потяжелела, словно на ней кто-то повис. Ремень впился в плечо, захотелось сбросить неподъемный груз в песок, заполнивший огромный и ещё недавно цветущий луг, на котором обожали играть дети. Где же пышная зелень, пестрящая яркими красками и переливами в свете Древ? Зачем здесь всё засыпали? И что за строительство, взявшее в кольцо это… это…

— Арена. Это арена. Теперь здесь, на территории между роскошными дворцами Второго Дома Нолдор, скрытая от чужих глаз, будет а-ре-на.

Аклариквет, «купленный» менестрель Нолофинвэ, испуганно посмотрел на Мелькора, который даже не скрывал, что читает его мысли.

— Твой господин, — Вала указал взглядом на сына короля, — мудр и прислушивается к полезным советам. Соревнования по стрельбе станут многократно интереснее, если мечники продемонстрируют своё искусство. Клинки во время турнира будут затуплены, поэтому безопасны. Доблестным защитникам Амана будет приятно видеть, как их мастерством восхищаются зрители. Те, кто победит, смогут гордиться собой, а проигравшие увидят, к чему нужно стремиться, и поймут свои слабые места. Но пока ещё рано демонстрировать вашу мощь всему Валинору. Не все эльфы готовы увидеть такое. Даже ты, певец.

Менестрель с суеверным ужасом смотрел на Вала, энергия которого подавляла не только вдохновение, но и саму жизнь. Переведя взгляд на своего господина, Аклариквет тщетно искал поддержки, а Нолофинвэ смотрел на верного певца свысока, самоуверенно и слегка презрительно. Сын нолдорана ощущал грядущий успех, власть, что вот-вот упадет ему в руки. Победу.

— Почувствуй это, — снисходительно улыбнулся Нолофинвэ, освободив из ножен короткий, сверкающий в свете Древ клинок, и протянув его Аклариквету. — Возьми в руку.

Что произошло дальше, менестрель забыл, словно тяжкий сон. Помнил только одно — ударившую в виски мысль, что арфа не подходит для музыки о мечах. Нужны другие струны… Какие? Да не знаю! Но не такие…

А ещё был голос господина Нолофинвэ. Он говорил слова. На Квэнья. Но будто этот язык в одночасье стал чужим для испуганного менестреля. Аклариквет не понимал, что именно надо сочинять о мечах, арене, мечниках и турнире. И никто не знал, ведь… Никто и никогда не писал таких песен… Песен о стали…

Рука менестреля разжалась, и украшенный сапфирами меч с шипением погрузился в песок. Испугавшись гнева господина, менестрель вздрогнул и бросился поднимать оружие, с плеча упала сумка с арфой, инструмент больно ударил по запястью. В конце концов, справившись с мечом и сумкой, Аклариквет поднялся на ватных ногах и дрожащей рукой протянул Нолофинвэ меч.

— Прости меня, мой принц…

— Только если твоя песня будет по-настоящему хороша, — высокомерно усмехнулся сын нолдорана, принимая клинок, а потом встретился взглядом с Вала Мелькором, и тот улыбнулся, словно старый добрый друг, поддержка которого в любом деле неоценима.

Великая ложь

Свет Древ слился воедино, и птичье пение зазвучало тише. Пернатых словно что-то спугнуло, и они улетели в соседний сад.

Феанаро осмотрелся. Поблизости вроде бы не было Майяр, которые могли баловаться, как малые дети, гоняя обитателей деревьев.

Нолдоран Финвэ вышел в сад, весело улыбаясь сыну, которому никогда не отказывал во встрече, всегда находя для него время. Глава Первого Дома Нолдор знал это и ценил. Каждый раз, встречаясь с родителем, грозный непоколебимый мастер становился добрым и любящим, пламя души из бушующего пожара превращалось в ласковый огонь согревающего спальню камина.

Тепло поприветствовав друг друга, отец и сын молча пошли по аллее между колоннами, фонтанами, скульптурами, под сенью арок и крон живых и рукотворных деревьев. Дюжины отражавших единый свет Телпериона и Лаурелин глаз из мрамора, агата, яшмы, сердолика и бирюзы наблюдали за царственными Нолдор. Может быть, кто-то из младших Айнур всё же притворился статуей?

Финвэ украдкой посматривал на сына. Наслышанный о сложностях в семье старшего наследника, нолдоран не высказывал вслух мыслей о том, что Феанаро, вечно осуждавший отца за неправильный подход к делам родни, сейчас сам заслуживает порицания, однако не мог об этом не думать. Если Куруфинвэ настоял на разговоре, значит, его что-то всерьёз беспокоит. Почему тогда молчит?

— Живя рядом, мы стали редко видеться в последнее время, — осторожно начал беседу король, остановив взгляд на скульптуре сказочного существа, которого сам придумал: гибрид льва и орла нападал на невидимую жертву или противника, а рядом была другая крылатая тварь с жуткой мордой, охранявшая украденную эльфийку. — О твоих делах я узнаю исключительно с чужих слов. Ноло и Арьо жалуются хуже капризных сестёр на то, как ты всех обижаешь.

— Сыны Индис, — прищурился Феанаро, — специально плетут интриги против меня. Вернее, старший из её сыновей, а младший поддакивает. Интересно, что теперь Нолофинвэ обо мне говорил.

— Ноло задавал вопросы, — пожал плечами нолдоран. — Он спрашивал, знаю ли я истинную причину разделения народа и единого Дома Финвэ на три части. Ответа у Ноло нет, но следующий заданный вопрос был более конкретный: «Во что Феанаро собирается превратить свою часть Дома Финвэ? В озлобленную стаю волков, обученных только нападать на несогласных, но даже не понимающих до конца, с чем именно нужно соглашаться? Феанаро хочет быть первым среди немых слепцов?»

Глава Первого Дома Нолдор напрягся, глаза полыхнули.

— Я не поддержал разговор, — поспешил успокоить сына король, — сказал лишь, что дело каждого лидера решать, как и куда вести свой народ.