Предупредив жестом, что не ждал хвалебных слов прямо здесь и сейчас и не напрашивался на них, король прямо посмотрел на Глорфиндела. Военачальник поднял за шкирку лежавшего в ногах лисёнка и критически осмотрел.

— Такой мех нам не поможет, — хмыкнул Лаурэфиндэ, возвращая зверька на место.

— Несомненно, — Нолофинвэ исподлобья сверлил глазами своего воина, не замечая остальных присутствующих, — и ваша обязанность, командиры — отправить охотников на поиски пушных зверей, живущих здесь, среди льдов. А также понять, что можно использовать в качестве горючего. Ездить за дровами — плохая идея.

Турукано смотрел на отца и ждал, когда же тот хоть что-нибудь скажет про Финьо. Ждал, ждал… Неужели можно забыть о сыне? Вряд ли… Но почему тогда уже столько времени о старшем принце никто не говорит, кроме Лаурэфиндэ, видевшего с вершины горы далёкий ураган?

То и дело ловя на себе короткие взгляды короля, Турукано понимал: отец хочет поговорить с сыном наедине на крайне неприятную тему. Но не выгонять же сейчас, в метель, подданных на улицу, сказав, что совет окончен? Менестрель, например, только отогрелся. Сейчас что-то будет наигрывать, и его музыку слушать многократно приятнее, нежели вой ветра.

Турукано вздохнул. Да, сейчас его народ не ведёт открытых боевых действий, но лицо войны продолжает ухмыляться. И подтверждением тому были слова отца, произнесённые полушёпотом до начала совета. Король заявил сыну: «Когда вернутся все уходившие за дровами, путь на сушу будет отрезан».

Больше ничего сказано не было, но и этого достаточно.

Просто убедиться

— Я ждала тебя, брат…

Голос, произнёсший эти слова был родным и чужим одновременно. Прошло ведь совсем немного времени! Или… Год? День за днём, день за днём… Три песни в каждом из них. Музыка смешивается с небесными искрами и усыпляет не только слушателей, но и исполнителей. Менестрель даже не сразу отреагировал на зов сестры, когда она использовала осанвэ.

— Ты уже забыл меня?

Элеммиро с ужасом и стыдом понял, что да. Он не вспоминал о сестре. И никто из менестрелей Валар никогда не говорил о своей родне, ушедшей в Лориэн или Исход. Или умершей. Эльфы просто пели, улыбались, влюблялись, женились, рожали детей… Вот и он уже… Отец…

— Ладно, брат, скажи мне: Арафинвэ ещё король?

Слова застряли в горле. Всё, что смог сделать певец, это кивнуть.

— Я так и думала.

«Что же делать?» — запаниковал менестрель.

Он смотрел на сестру, волосы которой уже отросли и снова струились золотыми волнами, кожа словно сияла изнутри, глаза лучились вроде бы даже счастьем… Но всё это сияние было похоже на ярко горящую свечу в лампаде из сушёного фрукта, от которого осталась только шкурка, а мякоть… Вырезана и… Съедена. Или выброшена.

Перед глазами встала картина, как Элеммирэ вернулась из Лориэна в пустой тёмный дом, как зажигала свечи, одну за одной. Как ждала, что кто-то придёт.

Наверное, надо рассказать сестре о том, что было в её отсутствие?

— Я узнала всё, что хотела.

Эльфийка впервые за проведённое в компании брата время встретилась с ним взглядом. Свеча в лампаде…

— Я не останусь здесь, — судорожно замотала головой Элеммирэ, — здесь… Всё неправильно. Вернусь в Лориэн. Я пришла, чтобы убедиться.

— В чём?

— Что мне здесь не место. В Лориэне я счастлива, у меня есть мечты, и их ничто не рушит.

Менестрель Валар внутренне содрогнулся.

— Я убедилась и могу вернуться в свой новый дом. Но у меня был долг перед Песней Творения. Я больше не пою и не сочиняю, и лишь однажды, когда я увидела… Я хотела узнать, как ты, увидела твою свадьбу, потом грезила о моём изгнаннике, и…

На стол перед Элеммиро лёг листок.

— Это для тебя и для меня. Песня должна быть спета, а не лежать в молчании около спящего автора. А теперь… Проводи меня до дороги. Там и простимся.

***

Только когда повозка скрылась за поворотом, менестрель развернул листок. Прочитав, он не плакал, но и дышать не мог.

Да, песня должна быть спета.

Налей ещё вина, мой венценосный брат, 

Я так устала пить его одна…

В бокале плещет влага хмельного серебра, 

Один глоток — и нам пора 

Умчаться в вихре по Дороге Сна… 

По Дороге Сна — пришпорь коня!

Здесь трава сверкнула сталью, 

Кровью — алый цвет на конце клинка. 

Это для тебя и для меня — два клинка для тех, что стали 

Призраками ветра на века. 

Так выпьем же ещё — есть время до утра, 

А впереди дорога так длинна.

Ты мой бессмертный брат, а я тебе сестра, 

И ветер свеж, и ночь темна, 

И нами выбран путь — Дорога Сна… 

По Дороге Сна — тихий звон подков,

Лёг плащом туман на плечи, 

Стал короной иней на челе. 

Остриём дождя, тенью облаков — стали мы с тобою легче, 

Чем перо у сокола в крыле. 

Так выпьем же ещё, бесславна наша роль, 

Лихая доля нам отведена:

Не счастье, не любовь, не жалость и не боль — 

Земля одна, метель одна, 

И вьётся впереди Дорога Сна… 

По Дороге Сна — мимо мира потерь.

Мимо душ, что полнятся гневом.

Что нам до того, как живёт земля? 

Только никогда, мой брат менестрель,

Ты не найдешь себе королеву, 

А я не найду себе короля. 

И чтоб забыть, что кровь моя здесь холоднее льда, 

Прошу тебя — налей ещё вина; 

Смотри — на дне мерцает прощальная звезда; 

Я осушу бокал до дна… 

И с лёгким сердцем — по Дороге Сна…

По Дороге Сна…

Примечание к части В Лориэне написана песня "Дорога Сна" гр. Мельница (вдруг кто в танке)

Истинное лицо зла

Две арфы играли многоголосую мелодию, музыка переплеталась, словно стебли вьюнов на колонне. Звук был глубоким и объёмным, гармоничным и завораживающим, однако всё равно не удовлетворял менестреля. Что-то здесь звучало не так, изначально задумывалась совершенно иная тема. В ней… Должно быть больше страсти, больше… Непокоя. Необходим какой-то другой инструмент.

Понимая, что нужной арфы всё равно нет, Макалаурэ взял маленькую лиру, но, стоило вдохнуть в неё волшебство пения, на одной из арф лопнула струна, и остальные золотистые нити замерли, словно скорбя о своей сестре.

Теперь снова играли два инструмента: величественный и изящный, с причудливыми переплетениями листьев и цветов со звёздами, и маленький, с тихим глухим звуком, служащий лишь аккомпанементом ведущей теме. Умолкнувшую арфу пришлось убрать, чтобы однажды, возможно, заменить струну.

Никогда не записывая тексты целиком, делая лишь наброски, Макалаурэ любил исполнять песни каждый раз по-разному, придумывая новые украшения для прежних ритмических и речевых узоров, но не забывал ни одной вариации, даже если не играл их годами.

«Пепел хранит всё, что забыть нельзя…»

Совершенно выпав из жизни, Макалаурэ лишь краем уха слушал рассказы Дис о том, что происходило в городе, где менестрель являлся наместником короля. Откуда-то взялась уверенность, навязанная нежеланием бороться и отстаивать свою позицию, что и без непосредственного участия Канафинвэ Феанариона дела будут идти вполне сносно, и вмешательство ничего не улучшит. Всё это лишало воли и сил.

Зато музыка рождалась легко, сплеталась причудливыми узорами ритма и гармонии, а вот слова в рифмы не складывались, и невозможность закончить хотя бы одну из новых песен становилась важнейшей проблемой из возможных. Макалаурэ невольно начал понимать и оправдывать деда, годами забывавшего о делах короны ради искусства художника. Оказалось, за это нельзя осуждать, ведь нет ничего сильнее вдохновения.

— …и тогда мне удалось смешать травы в нужной пропорции! — прозвучал среди чарующих звуков голос Дис, непонятно зачем пришедшей именно сейчас. Совершенно не вовремя.

Или она уже давно здесь и многое успела рассказать? Да не всё ли равно?

— На радость швеям, Кано, — всё ещё говорила знахарка, — травы, которые мы отбраковали, красят полотно в синий и розовый.