— Только пожалуйста, сама, а не под диктовку мамы! Как будто я не понимаю, чьё перо создаёт присылаемые мне шедевры! — сказал Гвиндор вслух, однако писать такое не стал.

***

Человек по имени Кирдык вернулся домой. Он давно забыл, почему его так называли, привык к такому необычному прозвищу и новое эльфийское имя запомнить не мог. Звёздные вообще много говорили и делали непонятного и такого, что невозможно повторить. Но не всё.

Кирдык собрал родню на кухне. Пока ещё никто толком не понял, как тут всем пользоваться, поэтому часто возникали странные ситуации, к тому же поделить печь для готовки между заселившимися четырьмя семьями оказалось крайне сложно. А уж посуду… Но сейчас это не имело значения. Счастливый Кирдык, загадочно мыча и сопя, взял в руки глиняную табличку, которую разрешили забрать с собой из того огромного домищи, где можно заработать на «скр-р-р-скр-р-р на колёсах». Положив добычу на стол перед теми, кто с ним на занятия не ходил, дикарь, слюнявясь от радости, схватил из печи уголёк, в меру умений нарисовал член и с абсолютным счастьем в глазах сообщил:

— Лодка!

Пусть теперь эльфы подражают людям!

Осознание приблизившейся вплотную старости обрушилось внезапно. Не из-за собственного самочувствия или истаивающей силы мышц и даже не из-за седины в волосах старшего сына. Не потому, что самая юная дочь, наконец, словно из-под палки, вышла замуж за знахаря из Барад Эйтель. И не из-за ухудшившегося зрения и растущего горба у младшего наследника. Всё это воспринималось отстранённо, без мыслей о возрастной немощи, но когда любимая супруга по приезду в Хитлум купила на праздничной ярмарке трость, а не украшения, в голове что-то щёлкнуло.

Хадор и раньше нередко думал о том, что оставит после себя, когда произойдёт неизбежное, однако каждый раз отметал подобные мысли, так как чётко осознавал: он сам не создал и не построил ничего. Дом достался ему от отца, а тому — от его отца, во дворце Малаха Арадана никто не жил, только устраивали пиры, а жильё Галдора сгорело. Подаренный военачальником Фингоном Драконий Шлем — вот поистине ценная реликвия, хоть и тяжеленная, зараза! Но такую вещь нельзя просто передать по наследству — получивший его муж должен быть действительно достоин подобной чести, а Хадор, к своему стыду и горечи, не видел в Галдоре силы и духа воина. Первая же беда сломила его, и это, увы, приговор, а не догадка.

Вождь помнил рассказы о более давних временах, когда рабы Моргота убивали целые семьи, и если кому-то удавалось выжить, этот человек становился непримиримым мстителем, его глаза вспыхивали жаждой воздать по заслугам врагу. Галдор не такой. Женить бы его… Может, в сыновьях возродится свет солнца, способный не только озарить путь, но и сжечь, иссушить до костяка любого, кто не выкажет должного почтения.

Гильдис шла рядом с мужем, ступая гордо, несмотря на необходимую теперь трость. Жена дор-ломинского вождя с годами стала выглядеть царственно, смотрела на других со снисходительной мудростью владычицы, утратив неуверенность и дерзость юности, зато обретя рассудительность и непреклонность. Она не пыталась повторять за эльфийками фасоны платьев и причёски, одевалась строго, но красиво, не забывая про драгоценности и родовой герб.

Праздник весны, устроенный верховным нолдораном, заставил улицы Хитлума выглядеть по-летнему раньше времени. Живые цветы благоухали на стенах домов, балконах, клумбах, оплетали колонны и арки, пестрели на крышах и шпилях. Всюду летали опадающие лепестки, заменяя ещё не проснувшихся бабочек. Хадор представил, как было бы красиво устроить нечто подобное у себя, но вспомнил, как плохо бывает некоторым его подданным в периоды цветения садов, и представил их реакцию на требование украсить балкон живой клумбой. Увы, в Дор-Ломине придётся осторожнее наводить красоту.

Дор-Ломин… Ни один предок Хадора никогда не задавался вопросом, почему выделенная людям земля внутри владений короля Голфина, называется Тёмной Страной. Ни один. А Гундор почему-то спросил. У вождя не нашлось ответа, однако Хадор решил не отмахиваться от вопроса, поскольку, если такая мысль пришла в голову его сыну-летописцу, кто-то ещё может думать так же, поэтому на пиру, когда выдался момент поговорить с верховным нолдораном, озвучил слова наследника.

«В языке Эльдар, — ответил Голфин, сидя на неправдопобно высоком троне и сияя всеми оттенками синего, — есть много слов, означающих темноту, однако не все из них злые. Поверь, великий воин, чьи заслуги особо отметил мой героический сын, если бы мы хотели оскорбить или унизить твой народ, земля, на которой вам предложили поселиться, носила бы имя Мордор».

Хадор не стал говорить, что такое название ему нравится больше, чем Дор-Ломин, поскольку звучит резче и жёстче, как удар, от которого любой упадёт, просто принял к сведению и решил рассказать сыну точно, как было.

«Собирается ли принц Фингон снова командовать армией?» — осторожно поинтересовался вождь, думая о том, что герой Астальдо ушёл с передовой, когда понял ошибки в тактике. Так, может, Ва-ран-дон-до тоже пора что-нибудь осознать и позволить руководить войной в морготовой дыре кому-то другому? Толку ведь от него тоже нет.

«Не думаю, — серьёзно ответил король. — Мой сын твёрд духом и никогда не меняет своих решений, даже если вся Арда просит его передумать. А что насчёт будущих походов, вождь? — начал задавать вопросы нолдоран. — Ты уже распланировал грядущие вылазки? Построил новые маршруты?»

Ответить было практически нечего. Военачальник Лориндол столкнулся с отвратительной ситуацией, когда не осталось молодых горячих духом бойцов — кого-то с почестями похоронили, кого-то и вовсе не нашли, немногие из них покалечились и могли теперь лишь пить, да рассказывать байки молодым собратьям, поучая уму-разуму, коего сами оказались лишены, когда требовалось. Управлять войском, которому недостаточно желания уничтожить Моргота и всех его рабов, чтобы броситься в бой, Хадор не привык и не умел, а уступать первенство кому-либо желания не возникало.

«Нет достойных!» — уверял себя военачальник, хоть и понимал, что лукавит.

Глаз зацепился за лавку с сувенирным оружием. Красивое, бесполезное в бою, однако, способное напугать в мирной жизни, а при правильном использовании — даже убить, исподтишка, в спину, не в поединке, конечно.

— Дортонион пал под пятой дикарей,

Как девка, собою платя за безволие! — донеслась неожиданно песня.

Хадор обернулся. По площади, собирая всё большую толпу, шёл эльф в светлом парике и одежде дор-ломинского воина, которую точно шил на заказ, поскольку певец был на голову выше даже самого высокого бойца Лориндола.

— Настало время безродных королей,

Великих владык не осталось более.

Мельчают люди, сгущается мрак,

Но мир не погрязнет во тьме недоверия,

Пока не ослабнет железный кулак

Великой короны хитлумских владений.

Слова песни, напоминающей боевой марш задели за живое, заставили ощутить стойкое отвращение к менестрелю: пока Хадор сам думал разное о своём народе, это не казалось чем-то особенным, но стоило упомянуть об угасании огня Мараха чужаку, как вождь Лориндол сразу почувствовал готовность доказывать любому, не выбирая средств, что его люди — самые-самые.

— Летает орёл от морей до морей,

Но Валар служить — набивать оскомину!

Мой сюзерен выше всех королей,

Ведь я служу верховному нолдорану.

На пиру у Голфина тоже играла музыка — та же, что и во время прошлой поездки в Хитлум. Менестрели пели о верном пути, о верном выборе и верности в целом, и те строки глубоко ранили сердце вождя:

«Следуй за светом! Пройти дорогой солнца

Сможет лишь верный, любой другой умрёт.

Слёзы в глазах, и сердце сильно бьётся,

Но час настал, и солнце ждёт».

Засидевшись дома, Хадор понял, что ему тоже хочется слышать о себе подобные песни. Их ведь и в походах петь можно.

— Дортонион пал, он не ведал цены

Таким, как я, угасая в серости.