— Смотрите! — вдруг крикнул Эктелион, стоявший на холме и осматривавшийся. — На юге небо сияет!

Эльфы, слышавшие его, разом обернулись, и все голоса смолкли, лишь время от времени снова звучали возгласы, призывающие устремить взгляд на юг, где остался Валинор.

Сначала на горизонте, над белыми ледяными горами на фоне черного, усыпанного звёздами неба виднелось лишь призрачное свечение, постепенно становящееся серебристым, но вскоре светящийся шар, многократно более яркий, чем любая звезда, но существенно бледнее Телпериона, поднялся над Ардой, озаряя тьму чарующим мягким светом. На воде заблестела, заискрилась среди волн дорожка, устремившаяся от берега в бесконечность, снег заиграл новыми оттенками, контрасты и переливы света и тени изменились, став таинственнее и многограннее. Смотря на лица друг друга, эльфы любовались волшебным преображением, и тем, как удивительно прекрасно небесный цветок отражается в сияющими звёздами глазах. Каждый возлюбил всем сердцем новое светило, и в душах прозвучал знакомый голос Майя Тилиона, призывавший возрадоваться возрождению света. А потом скромно добавил, что имя прекрасного небесного цветка — Итиль.

Примечание к части Песня Анатолия Щедрова "Памяти"

Убийственная нежность

Зажав беспощадными, жадными и убийственными, но кажущимися нежными, оковами страсти беспомощное, дрожащее от восторга сердце эльфа, придавив ладонями плечи к шелковистой траве, а бедра зажав между своими, лишив возможности освободиться и доставляя мучительное наслаждение, вытягивающее из тела жизненные силы, Лутиэн двигалась всё быстрее, её волосы чёрными искрящимися волнами падали вокруг головы менестреля, создавая непроницаемый для взгляда купол, за которым не виден мир. Есть лишь лицо любимой.

— Не двигайся, — ускоряя темп, выдохнула принцесса, зная, как это сложно и мучительно прекрасно, с удовольствием наблюдая за изнемогающим от страсти любовником.

Не давая Даэрону застонать, Лутиэн сомкнула их губы в поцелуе, прижав голову менестреля к траве.

«Ты мой!» — говорил взгляд принцессы, и с этим невозможно было поспорить.

Прервав поцелуй и со стоном закусив губу, Лутиэн закрыла глаза, и Даэрон залюбовался её пушистыми ресницами. Тяжело дыша, самая красивая женщина Арды отпустила менестреля и легла рядом с ним на траву.

— Я хочу продолжать, — устало засмеялась она, игриво потягиваясь и отбрасывая с груди волосы.

Река спокойно мерно журчала, склонившиеся с берега кусты листьями-кистями укрывали любовников от посторонних глаз.

Даэрон, не совсем понимая, с какой стороны небо, а с какой земля, неуверенно поднялся на подрагивающих руках.

— Люби меня, — томно вздохнула Лутиэн, закрывая глаза. Эти дивные ресницы…

Прижавшись к любимой женщине всем телом, менестрель стал осторожно гладить нежнейшую белую кожу, трепетно обводя пальцами каждый изгиб, очерчивая контуры, проникая во впадины, целуя руки, любуясь каждым тонким пальцем, каждым, даже самым незаметным случайным движением, каждым выдохом и вдохом, замечая, какие они разные: то глубокие и долгие, то лёгкие и короткие, громкие или тихие, страстные, со стоном, тоже никогда не повторяющимся…

Соединяясь с любимой телами, Даэрон, ощущая, как сладко сводит мышцы бёдер, чувствуя скользящие по ставшей влажной коже руки Лутиэн и её пронизывающий взгляд, от которого замирает сердце, вдруг увидел, как удивительно и волшебно меняется лицо принцессы: его словно озарило серебристое сияние, в глазах отразился дивный светоч, неведомый ранее. Всё вокруг заиграло новыми, пока ещё неописуемыми словами красками, река превратилась в искрящийся серебром поток, песок на берегах стал похож на алмазную крошку, каждую травинку, каждый листок озарило небесное светило, и тени, отбрасываемые ветвями, почернели, став глубокими и таинственными.

— Посмотри на небо, дурачок, — рассмеялась Лутиэн, прикладывая ладонь к подбородку менестреля и приподнимая его голову, разворачивая в сторону взошедшей Луны. — Мы с тобой, любя друг друга, видим величайшее, важнейшее событие в истории Арды! В Средиземье воссиял свет!

Вдохновение для поэтов

Поднявшись с постели, не одеваясь, Макалаурэ подошёл к окну и отодвинул тяжёлые бархатные шторы. Арду наполняла новая прекрасная мелодия, пробуждающая тревогу и печаль, напоминая, как больно и тяжело одинокому сердцу, когда полный любви мир отвернулся от него, и рождая следом вопрос: лучше ли, когда всё внимание сосредоточено на покинутой, страдающей без надежды душе? Внимание отрешённое, далёкое, или близкое, пристальное, но безучастное? И что хуже: безразличие или насмешка?

Музыка тоски, с которой смирилось уставшее болеть сердце.

Песня пробуждения чувств, что хотелось усыпить навек. Забудь, но помни… Как?

Тема навязанной извне чистоты, давящей на тайные, личные сокровища души. Рвущая самые важные струны. Она слишком сильна, подавляет всё, что по её мнению диссонанс, но именно поэтому дисгармония нарастает, оберегая своё… Драгоценно-несовершенное. Отвратительно-неправильное и до безумия любимое.

Аккорды чистого пустого звучания показной истины заставляют страдать от воспоминаний о заполненности страстью, и от этого разыгрывается фантазия, пугая своими скрытыми до поры гранями. Неужели моё сознание способно… На такое?! Нет… Да!

Но если каждый может думать и мечтать о таком…

Каким страшным становится мир в звучании идеализированной, пустой мелодии, открытой для наполнения любыми гармониями… Чтобы признать их ненормальными, неправильными, постыдными и задавить притворной, вынужденной чистотой угнетённого безразличием чувства.

"Тилион?"

"Итиль, Макалаурэ, Итиль".

Над башнями белого мрамора, увенчанными алыми со звёздами флагами, в чёрном искрящемся небе расцвёл прекрасный серебристый цветок, и менестрель понял, что именно этому светочу суждено стать неисчерпаемым источником вдохновения для поэтов, музыкантов и художников.

***

— Мне это не кажется, Тьелко? — завертел головой Куруфинвэ-младший, увидев, как удивительно меняется окружающий лес.

Туркафинвэ не ответил, лишь отмахнулся, давая понять брату, чтобы не мешал. Нолдо слушал голоса птиц и животных поблизости. Это могло бы встревожить, если бы не весело виляющий хвостом Хуан. Пёс улыбался, высунув длинный язык, и носился между деревьями, гоняя мотыльков.

Тьелко рассмеялся.

— В нас летит огромное яйцо, — угрожающе заговорил Феаноринг, сдерживая усмешку, — из которого вылупится змея и съест всех-всех птенцов. Страшно?

Куруфинвэ поднял голову и невольно заулыбался серебристому цветку, поднимающемуся к звёздам над кронами деревьев.

— Красиво… — ахнул Нолдо, не в силах отвести взгляд. — Потрясающе красиво…

— Ты ничего не понимаешь, — со всей ответственностью заявил Туркафинвэ, влезая на дерево. В серебристом свете, льющимся с неба, его белые волосы, брови и ресницы заиграли переливами жемчуга, ярко-голубые глаза, отражая дивный цветок, приобрели сапфировый блеск. — Этот булыжник распугает всю дичь, и лесным хищникам придётся съесть сначала своих детёнышей, а потом и самих себя.

— Это обсуждают волки и рыси?

— И медведи. Но, знаешь, Курво, как ни странно, творению Валар рады белки. Они почему-то ждут, что свет Итиль заставит плодоносить даже не плодоносящие растения и… Камни! Вот кто действительно умеет верить в чудеса.

— Теперь я буду завидовать белкам, — улыбнулся Куруфинвэ, тоже влезая на дерево. — Я тоже хочу снова научиться ждать чуда.

***

— Проснись, Сулион! Проснись!

Юный эльф вскочил с набросанной на камнях недостроенной стены соломы, зацепил стоявшие рядом металлические штыри, и один из них с грохотом и звоном покатился вниз по витой лестнице.

— Забудь, это ерунда, — примирительно улыбнулся Линдиро, видя, как смутился своей неловкости Сулион. — Посмотри на небо. Слышишь, как радуются Нолдор в сторожевых башнях?

Юный Авар не верил своим глазам и не находил слов.