— Плывём! — негромко приказал невесте Барахир. — Быстрее! Нам надо домой!
Стрела вонзилась в воду около головы девочки, Эмельдир громко заплакала.
— Быстрее! Мель!
Огонь позади начал разгораться, сквозь треск и рёв пламени послышались приказы прекратить стрельбу и сдаться.
Стража? Уже неважно. Здесь все враги, надо бежать от любого чужака.
***
Телега остановилась, и для возможности двигаться дальше скрытно лучше было краденую вещь бросить. Перевернув её и спрятавшись под такой ненадёжной крышей от росы и ветра, беглецы стали смотреть, что оказалось с собой из полезного.
Теперь Эмельдир не плакала, а только хохотала и говорила без умолку:
— А-ха-ха-ха! Мы втроём доплыли! Где все? Нас обратно к гному снесло! Ха-ха-ха-ха-ха-ха! И мы гномью тачку с добром спёрли! Ха! Ха! Ха-а-а!
Парень-возница, смуглый узкоглазый, тоже рассмеялся, нашёл в кармане почти высохшей куртки флягу с чем-то очень крепким. Девочка выпила и быстро успокоилась.
— Надо домой вернуться, — снова повторил Барахир, зевая.
— Мне некуда, — пожал плечами таргелионский сообщник. — Поеду опять в Асирияндъ. Там зимой работа легче, чем на тракте этом. Хоть и платят меньше.
Не представляя, как на лесопилке может быть проще, чем на торговой дороге, фиримарские беглецы решили не задавать лишние вопросы — всё равно слишком устали.
— Чтобы вас вывезли, — с важным видом сказал, устраиваясь в мешке с тканью, возница, — скажите, что погорельцы. Мол, за долги вас сожгли. Хотите помощи у Фелагунда попросить. Всегда срабатывает.
Эмельдир снова рассмеялась:
— Нет, вы помните рожи этих гномов?! А-а-а-ха-ха! Они такие грузятся, гогочут, что подожгли каких-то ворюг очередных, поделом им, и тут мы такие мокрые все, злые, телегу хвать и во всю прыть! А-а-ха-ха-ха-а-а!
— Они решили, что лучше потерять одну тачку, чем жизнь, — зевнул раскосый. — Наверняка у них всё добро переписано, и все случаи задницы учтены. Мириянцы получат за спёртое.
— Хорошее королевство этот Таргелион, — Барахир вздохнул, обнял невесту. — Но я хочу домой.
Примечание к части Цитата из песни про жадность из м/ф "Остров сокровищ",
Песня из мюзикла "Ундина" "Ты не уйдёшь"
Пока силён дух
Руки Барадис были волшебными. Она прикасалась изучающе, одновременно собственнически и трепетно, словно заботливая хозяйка сотни хрустальных фигурок тончайшей работы, с которых время от времени необходимо смахивать пыль. Ощущения на кончиках пальцев для полуслепой аданет превосходили значимостью увиденное и услышанное, и более никто не умел так прикасаться, как похожая на призрака девушка.
Сейчас она держала своего благодетеля за плечи, и этого было достаточно, чтобы не думать о плохом, даже читая письмо. К тому же, раз его написал сам Барахир, раз он утверждает, будто с ним и Эмельдир всё в порядке, значит, беспокоиться и правда не о чем.
«На нас напали, и теперь мы не знаем, где Фарагор и Бреголас. Им нужна помощь, думаю. И, возможно, семье Бреголаса тоже».
— Семья Туива живёт богаче многих, какая ещё помощь? — недовольно вздохнул Брегор.
— Ты же ему отец, — нежно произнесла Барадис, — батя.
— Батя, — вождь покачал головой. Он хотел сказать что-то ещё, но аданет слегка потянула за шёлковый шнурок, на котором висела камея, напомнив о её существовании, и слова застряли в горле.
Брегор напрягся. Сколько раз он думал снять медальон? Уже и не вспомнить. Однажды эта красивая вещица стала символом прощения, воссоединения семьи. Тогда была жива Мельдир и любовь к ней, не случилось очень многого, а образ кровавой лестницы во сне оставался неизменно ярким и порой пугал сильнее, чем реальные события.
Невольно подумалось, что Барадис даже представить не может, какой смысл вложен в подарок-камею, и какие были сказаны слова, когда Мельдир вручала мужу оберег.
Защитница. Если её снять, ничего не изменится. Сказка об особом значении изображения — просто выдумка для привлечения покупателей. Но что-то останавливало каждый раз, когда рука тянулась к серо-бордовому агату. Что-то заставляло менять истрепавшиеся шнурки на новые. Что-то, с чем было страшно расстаться.
Неожиданно вспомнилось, как гном, говоривший про смерть мастера, сделавшего камею, и выгоду от роста цен на засиявшие вечной славой создателя вещи, называл человеческого вождя лордом.
Хорошо ли это? В языке атани-эдайн много слов заимствовано из эльфийских и гномьих наречий, и Берен с Андрет проводят уйму времени за поиском и придумыванием собственных выражений и сочетаний звуков, ни на что не похожих, да только новые словари не используются нигде, кроме их школы. Брегор подумал, что в глубине души хотел бы называться лордом или… Араном! Но как же тогда традиция? Владыки из рода Беора всегда были вождями, и смена титула станет предательством памяти предков. Прапрадед Беор не стал именоваться лордом, как не стал и дед Борон после него. Зачем что-то менять, потакая желанию приблизиться к эльфам?
«Пёрнешь в момент соития — так он вечно помнить будет!» — прозвучал, как наяву, голос воительницы из Барад Эйтель с валинорским именем. Интересно, как она? Жива? Здорова? Не попала ли в лапы оркам?
Сейчас то, что заставляло чувствовать стыд в молодости, вызывало только улыбку.
Барадис больше ничего не говорила и не спрашивала, только осторожно, однако уверенно, по-хозяйски разминала стареющему вождю плечи и спину, и Брегор вдруг подумал, что встретил любимую женщину слишком поздно. Сколько им суждено быть вместе? Сколько времени из отведённого удастся полноценно наслаждаться жизнью? Сколько ещё будет приносить радость супружеская постель?
Стало горько до рези в глазах. Брегор посмотрел на письмо сына, на скользящую по плечу руку Барадис и одним резким движением снял с шеи медальон.
***
— Зима близится, мужики.
Плотник закрыл дверь кухни, подбросил дров в печку.
Собравшиеся у него дома атани внимательно посмотрели на пожилого приятеля, всегда готового помочь словом или делом. Среди ближайших к вождю людей Гарадор никогда не был, однако уважение в народе имел.
— Видите? — продолжил он говорить, ставя на стол бочонок браги и простые закуски. — Мы тут все старики уже седые. Мы, конечно, ещё ого-го! И поле вспашем, и гроб соседу сколотим, и жену порадуем. Но! Работки зимой всем прибавится. А кто её делать будет, а? Молодые все на фронт ушли! А мы не выдюжим столько. Года не те. Что делать-то будем?
Повисло молчание. Проблема отсутствия работников уже не раз так или иначе обсуждалась, но раньше всё сводилось к утешительному: «Да вернутся! Да будут тебе помощники!»
Теперь же стало ясно, что с эльфийского фронта домой едут далеко не все. Причины разные, но результат один.
— Что делать будем? — вопрос повторился.
Гарадор посмотрел на друзей: столяры, кузнецы, пахари, каменщики. Здоровые крепкие мужики. У всех семьи, дети-внуки малые. Жить как-то надо.
И все здесь собравшиеся помнят бунт против Борона, вспыхнувший вместе с городом, поскольку спившийся вождь совершенно не понимал, что нужно его народу.
Что будем делать? Ясно же — действовать. Пока ещё есть время до зимы. Пока ещё крепки руки, чтобы поднять топор дровосека или молот кузнеца. Пока ещё силён дух.
Простить и позволить?
Закутавшись в старые тряпки, девочка с узким личиком, огромными чёрными глазами и колючим, полным презрительного недоверия взглядом подбежала к телегам торговцев, протягивая треснутый глиняный горшок:
— Один мириан! Пожалуйста! Или хлеба! Хоть чёрствого, хоть плесневелого!
— А не боишься, малышка, у чужих еду брать? — перегнулся через борт гружёной повозки черноволосый эльф. — Вдруг подсыпят что, и проснёшься в подвале с грязными мужиками?
— Тогда мирианы дай. Пожалуйста!
Лицо незнакомца стало потрясающе задумчивым, словно ему подкинули неразрешимую задачу.
— Ты ведь не местная, — сказал он вдруг, косясь на сидевшего рядом приятеля-человека или полуэльфа с длинным, мелко исписанным свитком. — И здесь недавно. Чья ты? Откуда?
