Видя, что о нём забыли, дракончик спустился на землю и, гордо подняв морду, зашагал вдоль стада, снисходительно поглядывая на безмозглых и очень вкусных, только слишком больших — пока — животных.

Гордость Чёрной Страны

Стучать в дверь и плакать было бессмысленно: обожравшись возбуждающей стояк-травы до потери способности ворочать языком, глава орочьего семейства принялся с усердием увеличивать численное преимущество своего рода над соседями, которые не принимали настои в превышающих норму количествах.

«Вот и сидите на задницах! — хохотал над ними Тычок, получивший прозвище за совсем не ратные подвиги. — А у меня уже во-о-он сколько сыновей! Войско! Моё семя!»

Абсолютно уверенный в исключительности своей наследственности, Тычок держал дома столько жён, что не мог всех сосчитать: их ведь больше, чем пальцев на руках. Дети рождались и рождались, и пусть старшие уходили из отчего дома, сколько-то сыновей не вернулись с войны, однако всё равно самой непослушной дочери однажды оказалось негде спать, поэтому пьяная злая мачеха, готовая скоро вновь разродиться и, похоже, двойней, угрожая девочке ножом, выгнала ребёнка в холодную дождливую ночь.

Поняв, что семья не откликнется на мольбу пустить хотя бы на коврик у порога, малышка, которую ещё не скоро можно выдать замуж, а в работе оказавшаяся никудышной, вытирая слёзы и дрожа от холода, поплелась прочь, не разбирая дороги, вздрагивая от ветра и долетающих звуков голосов, боясь попасть к злым старшим. Стараясь оставаться незаметной и не приближаться к домам, охраняемым волками, чтобы не стать их едой, орчиха, попытавшись согреться, побежала к дороге, ведущей к реке: может быть, удастся поймать рыбу.

Поймать? Нет, это слишком сложно, и вода холодная. Гораздо проще украсть у рыбаков. Главное, дождаться, когда они напьются своей вонючки.

Разыскивая расставленные сети, смотря на проплывающие косяки рыб, девочка промочила ноги и замёрзла окончательно, поэтому, стуча зубами и снова горько рыдая, маленькая орчиха стала прыгать на одном месте и растирать ладони.

Вдруг совсем рядом что-то прошмыгнуло к береговой пещере. Что-то блестящее. Девочка присмотрелась.

***

Ящер ещё никогда в жизни не видел так много воды, ледяной настолько, что стало больно намокшим лапкам, клычкам и язычку. Забравшись в первую попавшуюся нору, чтобы согреться, маленький дракон увидел сияющие злые глаза хозяина жилища, услышал угрожающее шипение. Посмотрев внимательнее, морготово Золотко понял: перед ним кто-то совсем не крупный, мохнатый и вряд ли сильный.

Еда!

В одно мгновение сгруппировавшись и прицелившись, ящер бросился на дичь и сомкнул челюсти на шее.

Пища с шерстью оказалась непривычной, однако вполне приятной на вкус. Вспомнив, что дома осталась большая тёплая сестра, Золотко подумал: ей необходимо принести угощение, только дичь уже закончилась — слишком хотелось есть…

Может быть, найдётся ещё?

Пробравшись вглубь пещеры, дракончик увидел трёх зверёнышей, понял, что они все одновременно поместятся в пасти.

Клыки щёлкнули, тушки постепенно затихли и обвисли, сдавленные мощными челюстями.

***

Отчаянно пытаясь согреться, маленькая орчиха из последних сил прыгала на месте, уже не оборачиваясь на вход в нору: любопытство растаяло под натиском голода и страхом, который, однако, ощущался всё слабее: девочка уже почти не боялась встретиться со взрослыми. Сделают с ней что-то плохое? Пусть, лишь бы согрели и накормили.

— Помогите мне! — закричала малышка дрожащим голоском. — Помоги-и-ите!

И вдруг почувствовала пристальный взгляд.

Светящиеся закручивающимся лавовым потоком глаза со зрачком-щёлочкой внимательно смотрели с золотой треугольной морды, в пасти висели три мёртвых детёныша ондатры. Орчиха испугалась неожиданно крупной ящерицы, оказавшейся совсем рядом, однако почему-то не смогла пошевелиться, чтобы убежать.

«Там нора свободная, — услышала она голос в своей голове. — Хочешь — иди. Живи».

Ощущение было, словно во сне пришёл один из старших братьев, который реже всех бил младших сестёр и жену. Он был добрый, девочка иногда скучала по нему.

Дракончик моргнул, морок растаял. Орчиха увидела, как ящер развернулся и убежал за поворот реки, а потом услышала зов одной из мачех. Малышка не знала, почему эта женщина побежала искать выброшенного на улицу ребёнка, ведь неизвестно какая по счёту жена Тычка никогда не рассказывала о том, как её саму в детстве вышвырнул из родного дома тот, кого в Чёрной Стране с гордостью величали Звездощит. О нём говорили, будто герой, прошедший победным маршем по всей длине реки Глубокая Щель, погиб в бою, оказавшись в одиночестве против целого полка врагов, и убил всех, но последний, умирая, пронзил великого воина мечом.

Достойная гибель для столь великого орка, который станет примером многим поколениям бойцов.

О чём помнят камни

Музыка, облачённая в материю, словно в доспех, была поистине прекрасна своим устрашающим уродством.

Здесь всё звучало неправильно, некрасиво и вывернуто, перекручено и спутано, однако в подобном хаосе присутствовал некий смысл и порядок, до понимания которого, казалось, оставался последний ничтожно короткий шаг.

Камни подземелий шептались, говорили друг с другом, и память прошлого оживала под ударами кнута палача. Сейчас наказывали за какую-то незначительную провинность человека — молодого мужчину, у которого было немало седых волос. Орк с наслаждением стегал окровавленную спину плетью, однако заметно осторожничал: знал, что люди почему-то внезапно умирают, если их сильно бить. А какая радость в смерти жертвы? Её ведь больше не получится мучить.

Палач снова и снова задавал один и тот же вопрос, заставляя бесконечно повторять, что этот раб отныне никогда, ни при каких обстоятельствах ни на что не пожалуется.

И человек не пожалуется — он усвоил урок.

Человек.

А камни помнили эльфов, передавали друг другу знания о прошлом, и чем дальше тайный коридор приближался к подземельям Утумно, тем громче рыдали сами стены.

Рука Майя коснулась каменной кладки: здесь не только мрамор — под слоем идеально подогнанных блоков давно истлела плоть, запертая много веков назад ещё живой. Эти эльфы умирали от голода и удушья, замурованные в стенах, ставшие строительным материалом для скрытых туннелей.

Среди однородного мрамора обнаружилась более поздняя кладка: здесь когда-то была камера. Камни помнили, как юные, недавно проснувшиеся у берегов дивного озера Дети Эру оказались объятыми страхом пленниками.

«Что вы такое? — спрашивал Вала с безжалостным любопытством сильного. — Для чего вы годитесь?»

Камни помнили, как Айнур, обитатели подземной цитадели, поняли, что нельзя просто приставить на место оторванную ногу или голову, и если эльф перестал кричать, плакать и дёргаться, то скоро его плоть начнёт истлевать, поэтому нельзя позволять существам затихать. Совсем как обычным зверькам.

Мрамор помнил смех прислужников Вала, когда со стола на пол опустили на четвереньки юношу, пронзённого спицей по всей длине тела, одним концом выходящей через рот, другим — между ног. Айнур казались смешными попытки эльфа вымолить пощаду.

Где-то здесь неподалёку появились первые орки. В камнях ещё звучали аккорды Песни Творения — изменённой, упрощённой, неприятной на слух, зато лёгкой в бесконечном повторении.

Однако путь Майя лежал не сюда: Дарителю нужно было проведать волколаков и решить, кого взять с собой для обучения дракона. Сам Владыка Чёрной Страны всё реже выходил из тронного зала, поэтому перепоручал большинство дел верным Майяр. Первоочерёдным и самым неотложным заданием сейчас было покинуть крепость Ангбанд и вывести с Тангородрима всё ценное, оставив гору пустой.

«А на кольцо, украшающее один из склонов, — усмехался Мелькор, — пусть любуются осаждающие. Не снимайте его».

Даритель остановился перед дверью. Камни помнили страх и боль эльфов, и Майя ни капли не сочувствовал этим жалким существам, давно погибшим, забытым всеми.