— Я хотел по-хорошему, — с сожалением вздохнул принц, — но вижу, зря потратил время. Я сейчас говорил с вами, чтобы избавить от лишней работы, твердолобые коротышки! Вы могли прекратить её сейчас и отправиться домой! Но не-ет! Вы будете усердно строить, пока я не решу вопрос с вашим королём. А я его решу, не сомневайся! И тогда вам придётся разобрать то, что вы тут сделаете, и посадить на место все срубленные деревья!

— Но мы их и так сажаем!

— Нет, не новые в стороне. Придётся вернуть те, что здесь росли, восстановить этот лесок в его первозданном виде. А иначе придётся понести наказание за самоуправство в чужих владениях. Подумай над моими словами, коротышка, если есть чем.

Всадники, сверкая золотом и сталью, тронули коней и двинулись на восток, как бы случайно затаптывая костры, сбивая палатки и разбрасывая аккуратно собранные кучи песка и камешков.

— Тварь морготова! — выругался молодой строитель, пнув кочку.

— Что будем делать? — спросил только прибывший из Белегоста каменщик.

— Никакой он не принц, — отмахнулся гном, уверенный, что вокруг все животные шпионят в пользу короля-колдуна. — Это Алмаглин, старший сын Пилинэль — эльфийки, что волосы травами перекрашивает. Она не жена нолдорану, а так.

— И что, что не жена? — нахмурился седой мастер. — Если нолдоран дал сыну титул, значит, этот Алмаглин или Алмарил принц. Да и какая нам разница, кто он? Я думаю так: у нас есть приказ — строить дорогу, поэтому мы будем строить. Придёт приказ разобрать — разберём. Мы — простые рабочие, и это наш щит на случай нападения разных высокородных особ. Пусть друг с другом разбираются, а мы своё дело делать будем. И делать на совесть!

Швырнув палкой в сторону дупла, откуда донеслось чириканье, мнительный строитель радостно согласился.

— За работу, братья! — бодро закричали наугрим, берясь за инструменты и начиная собирать разбросанные по поляне и дороге вещи.

На юге за лесом собиралась гроза.

***

Стоянка была покинута, и нигде не находились условные знаки, в каком направлении искать следующую. Это показалось ещё более странным, чем не встреченные на пути соратники.

Когда братья приняли решение разделиться: старший едет на переговоры в Белегост, а младший продолжает орочью деятельность, второй сын таргелионского короля поначалу чувствовал досаду, но потом, осознав, что при таком раскладе не придётся соперничать за Ривиан, взбодрился. Однако теперь, не находя своих сообщников, Карналмарил всерьёз забеспокоился.

— Тебе нечего волноваться, кхулум, — не особенно почтительно сказал предводитель гномьего отряда из Ногрода, присоединившегося к таргелионским «оркам» в обмен на помощь Карантира на Нароге.

Разумеется о присутствии наугрим на строящемся тракте, а эльфов — в золотоносных пещерах ниббингов никто не должен был знать, и юный сын Карнистира побаивался честно говорить о своих переживаниях и подозрениях. Вдруг гномы, узнав о сложностях задачи и возможной огласке, перейдут на сторону собратьев?

Выбрав новое место для стоянки, разделив своих сообщников — эльфов и наугрим — на отряды, юный принц, всё больше волнуясь, отправился туда, где висело послание для Белегоста и замер, увидев, что на месте ряженой туши мерно покачивалось алое химрингское знамя.

***

Расстеленное на широкой кровати покрывало из соболиного меха ласково щекотало кожу, согревало обнажённое тело. Пилинэль была рада, что супруг прислал за ней, хотела снова почувствовать себя счастливой избранницей дивного эльфа из Земли Валар, такого страшного и прекрасного, что от эмоций способно разорваться сердце.

Хотела и заставляла себя не думать о плохом.

Среди длинного сверкающего серебром чёрного ворса заиграли чарующими красками крупные цветные бриллианты, небрежно брошенные украшенной перстнями рукой.

— Мех выглядит одинаково, независимо от того, с разрешения лорда были убиты зверьки или нет, — задумчиво произнёс Морифинвэ, распахивая шёлковый халат. — Единственные, кого действительно стоило бы спросить — сами соболя, но никто этого не собирается делать, разумеется.

Сквозь тяжёлые шторы, вышитые золотой нитью, почти не пробивался свет угасающего дня, с улицы доносились весёлые голоса.

Владыка Таргелиона сел рядом с эльфийкой, провёл ладонью вдоль изящного бедра, спустился до колена, снова поднялся к талии и выше, слегка сдавил упругую грудь, тронул шею. Рука провела по бархатистой коже, пальцы пробежали по ключице, обогнули плечо, устремились к соскам, надавив на них, ладонь ненадолго замерла, потом поднялась и легла на живот любовницы ниже пупка.

— Ты больше не хочешь от меня сыновей? — прижав эльфийку к постели, задал вопрос Морифинвэ, и сердце Пилинэль заколотилось. — Не доверяешь мне? Разлюбила? — голос таргелионского короля стал резче. — Тебе не удастся обмануть или подставить меня, даже не надейся.

— Я люблю тебя! — выдохнула эльфийка, задрожав. — Сразу полюбила, как впервые увидела!

Пилинэль хотела подняться, чтобы лаской доказать свои чувства, но Морифинвэ надавил сильнее.

— Ты знаешь, что может подтвердить твои слова, — с подозрением произнёс Феаноринг, вставая и одеваясь.

— Уходишь? — с ужасом спросила эльфийка, не зная, чего ждать.

— Я даю тебе время решить, со мной ты или нет, — равнодушно ответил нолдоран. — Можешь попробовать сбежать. Но если ты будешь здесь, когда я вернусь, наше семейное древо продолжит рост.

Хлопнула дверь, оглушительно щёлкнул замок.

Бриллианты сверкали среди меховых волн драгоценными слезами, навек застывшими и безмолвными. Кому-то они обошлись слишком дорого, а Пилинэль получила их в дар, непрошенный и нежеланный. Одни позавидуют, другие останутся равнодушны, кто-то, возможно, искренне порадуется успеху мастерицы очарования.

«Наверное, — подумала эльфийка, осторожно взяв два чёрных и один прозрачный бриллиант в ладонь, — ни в ком, абсолютно ни в ком никогда не будет сочувствия. К этому надо привыкнуть, как бы ни было тяжело».

Власть порочных королей

Холодный ветер со снегом нещадно бил в лица, однако, несмотря на непогоду, работа продолжалась: рвы углублялись и растягивались, стены медленно поднимались из земли, словно звучавший из уст Нолдор, Синдар и Кхазад боевой марш был частью Песни Творения, создающей военные укрепления:

— Враг, трепещи!

Подними свой меч и щит!

Мы воины! Воины Эндорэ!

Лишь встав плечом к плечу,

Зло придать мечу!

Мы воины! Воины Эндорэ!

Проглядывавшая из-под снега зелёная трава казалась неуместной здесь, но, вспоминая название равнины, Варнондо соглашался с тем, что именно так и должно быть. Уже привычно приготовившись к худшему, Нолдо запретил своим бойцам конфликтовать с кем-либо в осадном лагере, однако, как ни странно, никто из верных Маэдроса не провоцировал стычки. Да, порой хитлумских эльфов откровенно игнорировали, слушая приказы исключительно ставленника Феаноринга — Телперавиона, но ни одного обидного или язвительного слова не было произнесено ни в адрес верховного нолдорана, ни его посланников. Молча или с равнодушным поклоном приветствуя верных Нолофинвэ, Нолдор и Синдар не подпускали тех ни к работе, ни к тренировкам, ни к документам, поэтому прибывшие на Ард-Гален эльфы из Хитлума оказались абсолютно не при делах и предоставлены сами себе, словно их поместили в стеклянный сосуд, изолировав от кипящей вокруг жизни.

Наугрим, что удивительно, были вежливее, порой даже первыми начинали беседы о возможности в будущем договориться о совместных горных разработках, и Варнондо для себя решил: дело в том, что гномы уважают избранного Маэдросом короля. Пожалуй, не самая удачная формулировка для письма в Хитлум.

Хладнокровно оценивая ситуацию, военачальник верховного нолдорана безучастно смотрел вокруг и делал выводы.

Не для короля — для себя.

Боевая Песнь Творения сменилась музыкой мщения, которую принесли из маглоровой Дыры недавно вернувшиеся гонцы.

«Холод в глазах пустых,