***

— Ну, я помочь и решил! — рыжий бородатый торговец указал рукой на маленького мальчика и девочку, только-только расцветающую, ещё не невесту. — Дело было так.

Собравшийся на площади вокруг обоза народ притих, Брегор с охраной вышел вперёд.

— Я Торин, сын Дора из Белегоста, у нас серебряная лавка, — начал пояснять вождю людей гном, — ну в смысле не скамья, на которую зад сажаешь, серебряная, хотя и такая есть, вон в той телеге, дорого стоит, но добротная! Лавка у нас в смысле мастерская, где продаём заодно, не только делаем. Выехал я, значит, из Белегоста и решил в Норгод не соваться, потому что не нравятся мне их разговоры, будто бросовое серебро должно в цене упасть, нельзя его дорого продавать. Другое серебро скоро найдут, вот оно и будет стоить дорого. А мой товар тип не нужен уже никому. Я поэтому решил — пошли бы они в печь для мусора, и поехал в Таргелион по Тракту нашему. Но там чёт опять цены заломили, а у меня мирианов с собой немного было — не продал ещё ничего, ну я подумал и свернул на обычную дорогу, которая бесплатная. Ну да, выбоины, ну лужи, да плевать! Не хрусталь везу. Остановились мы на ночь у речки-переплюйки, ну выпили с ребятами, песни погорланили, а потом смотрим — лошади себя ведут странно. Ну мы после эля-то всё, конечно, проверили тщательно, да не заметили ничего, решили, что просто мимо волк пробежал. Поспали, поехали, на ярмарку завернули, а там драка какая-то началась, кому-то лавки погромили, ну и решил я, что не хочу связываться, свернул на дорогу опять и в Химлад. И тут мы с ребятами заметили, что в дальней телеге странное творится.

— Сколько ж дней прошло? — поинтересовался Брегор, посмеиваясь.

— Ну… Пять? Не знаю! Да не смотрели мы в ту телегу. Там вещи тёплые, оружие запасное, ну хлам всякий, не нужен он нам был. Глянули, в общем, а там эти двое! Мы такие — это чё? Ну и рассказали детки, что маму, тётку их и бабушку в тюрьму бросили! Объяснить толком не могут, говорят, эльфы злые, народ бьют. Ну я-то эльфов знаю, и знаю, какие злые, а какие нет. Понял, в общем, не дурак. И решил помочь бедолагам. Вот, к таким же добрым людям привёз.

Мельдир подошла к мужу, посмотрела на детей и, получив одобрительный кивок, повела испуганных беглецов в дом, заметив, что гном и правда о них позаботился: одеты чисто, по погоде, по размеру, глаза не голодные, щёки румяные.

— Что за злые эльфы? — Брегор напоказ достал мешочек с мирианами, начал рассматривать подсвечники и посуду. — Вот это возьму, — указал он на изящный, но в то же время явно не эльфийской работы сервиз и вытащил драгоценные кругляши. — Столько хватит?

— Конечно! — обрадовался гном. — Вот ещё в подарок возьми чернильницу. Дяде твоему пригодится. А эльфы злые — это на Тракте нашем, который Таргелион себе присвоил.

***

— Вот так, прекрасная Эльдалотэ, — вздохнул Финдарато. — Мой дорогой брат оказался в глазах моих подопечных злым эльфом. Понимаешь, какая это печаль для меня?

— Катастрофа, — кивнула леди.

— Да! Ведь мы, прекрасный цветок, отреклись от Валар, так как их брат оказался вором и убийцей, и ни один из Владык ничего не предпринял.

Посмотрев на Эдрахиля и получив одобрение словам от эльфа, не видевшего Валинор и знавшего про Исход исключительно по рассказам старших, Инголдо печально потребовал вина.

— Дорогая моя Эльдалотэ, — покачал он головой, — скажи, прав ли я, что собираюсь ехать к Чёрному брату и беседовать с ним лично? Прав ли, что хочу взять с собой не только свиту, но и вождя эдайн? Прав ли в том, что считаю это дело своим? Я много думал о случившемся и пришёл к выводу, что если бы в Благом Амане, когда пала тьма, Вала Оромэ остановил Моргота, спас бы аманэльдар снова, как это было на берегах Куивиэнэн, если бы Моргота судили и опять заперли в Чертогах Намо, Исхода бы не было, не погибли бы сотни и тысячи эльфов в Хэлкараксэ, не случилось бы страшных войн здесь в Эндорэ.

— Ты хочешь судить короля Карнистира? — супруга лорда Ангарато замерла, перо остановилось в полёте над страницами книги.

— Мои желания мало значат, цветочек, — Финдарато выпил и вздохнул. — Я не Вала Манвэ, не Вала Оромэ, я не могу ворваться к Карнистиру и вышвырнуть его из мира живых. Судить его мне не удастся. Я могу лишь попробовать помочь тем, кого притащил на землю эльфов.

— Полагаю, всё делается абсолютно верно, — пожала плечами Эльдалотэ. — Милосердно и мудро. И Брегор увидит, что пусть эльфы — братья и сёстры, в дурных делах они не заодно.

Король поднял бокал и с одобрения Эдрахиля выпил до дна. Леди-летописец перевернула страницу.

— Когда я уезжал с Тол-Сириона, — вдруг повеселел нарготрондский владыка, — принц Артаресто и принцесса Толлунэль получили ответное письмо из Химринга по поводу готовности войск к наступлению и обороне. Лорд Маэдрос сообщил, что очень рад возможности размещения в небольшой островной крепости стодвадцатитысячной конной армии, состоящей только из военачальников, каждый из которых увенчан сияющей славой великих героев многих сражений, поэтому просит прислать в помощь осадному лагерю написавшего этот воодушевляющий текст книжника, чтобы в глазах Белерианда силы Предела Маэдроса выросли столь же быстро и невероятно. А мне снова достались обидные слова о том, что я играю в войну, в которой нельзя победить ни сказками, ни песнями. Но Эльдалотэ, как же так? Неужели даже тот, кто каждое мгновение своей жизни бросает вызов самому… кхм… сильному из Айнур, совсем не верит в чудеса? Нельзя так, мой прекрасный цветок, нельзя. Надеюсь, хоть ты меня понимаешь.

Примечание к части Песни:

"Реквием по любви" из мюзикла "Роза вампира"

"Живая память прежних дней" из мюзикла "Монте-Кристо"

Соколицы

К хорошему быстро привыкаешь.

Эту истину в первые же проведённые в подземелье ночи осознали все халадины, оказавшиеся в таргелионской тюрьме. Долгие годы жизни в пещерах, переносимость холода, голода и сырости оказались перечёркнуты всего несколькими зимами в тёплых домах, где достаточно еды, есть, во что одеться и где помыться. Ещё пару-тройку, или сколько там, лет назад темница показалась бы замечательным местом, где не дует ветер, нет хищников, каждый день сытно кормят, не капает сверху и не надо до изнеможения добывать необходимое для выживания, но теперь…

Привыкшие к чистоте телá начали покрываться болезненными волдырями, от невозможности согреться появился кашель, носы перестали дышать, возникли боли в спине, локтях и коленях, мочиться стало хотеться постоянно, и каждый раз, присаживаясь в угол, тянуло выть от жжения, словно между ног изливался кипяток. Молодые девушки и немногие выжившие после нападения орков юноши переносили заточение легче, а для Халет и более старших соплеменниц темница грозилась стать гробницей.

— Хал! Хал, сёстры и братья! — выкрикивать боевой клич день за днём становилось сложнее — мешал кашель и угасающая воля к борьбе.

Халет смотрела на себя и уже не могла не замечать, какая она грязная и вонючая, лохматая, с ужасными ногтями. В первый день заточения хотелось уродовать себя, действуя против навязанного образа жизни и понятия о внешности, но потом… Очень неожиданно грязь стала мешать.

Что же делать? Признать неправоту, согласиться оплатить долги и ущерб? Но будет ли это правильно? Нет? А что правильно? Как лучше? Лучше для кого?

Поначалу узники хохотали, гордились собой, орали и плевали в сторону стражников:

«Хал! Хал! Сдохни, Красномордый! Передайте Красномордому, чтоб он сдох! Пусть подавится своими мирьянами! Мы его мордой по Тракту протащим! Хал!»

Эльфы-тюремщики молча качали головами и присылали убирать в камерах покорившихся нолдорану халадинов.

«Предатели! — кричали узники собратьям. — Продались нолодранцам! Слыхали, что на площади троих наших убили?!»

То и дело начинались драки, если уборщики отвечали что-то вроде: «Сами предатели! За дело их убили!» Стражники быстро разнимали сцепившихся дикарей, хвалили покорных, переставали вовремя кормить бунтующих, на остальных заключённых просто не обращали внимания.