И теперь, стоя на смотровой площадке и наблюдая, как нескончаемая озверевшая от крови и смерти толпа несётся на штурм, орочьи командиры обнялись.
— Хренгоряне всех поимеют! — сказал глава семьи сыновьям. — К ночи это всё будет нашим!
***
В опускающейся вечерней полутьме крики боя окончательно сменились воплями бурно празднующих победу бойцов Моргота. Мёртвых и тяжелораненых никто не замечал, оставив там, где их настигла сталь, и все улицы оказались завалены окровавленными телами.
Наступая на хрустящие под коваными сапогами кости рук, ног, рёбер, поскальзываясь на окровавленных латах, щитах и шлемах, одетый в знамя Канафинвэ Феанариона орк вошёл в тронный зал дворца. Из погреба уже приволокли огромное количество запасов, завалив бочками, мешками и ящиками весь пол. Садясь прямо на муку, крупу или заготовленные овощи, орки, хохоча, поглощали полусырое мясо, запивая огромным количеством вина, испражняясь тут же, не отходя далеко от места пиршества. Бойцы с волосами на лице, по которым то и дело проползали мелкие насекомые, а кожа была в воспалённых буграх и язвах, жрали особенно жадно. Их то и дело выворачивало, но они всё равно продолжали пир, не зная, что такое безмерное развлечение может убить не хуже вражеской стрелы.
Срывая шторы с окон, гобелены и картины со стен, орки и их волосатые соратники с особым удовольствием уничтожали или разрисовывали кровью и свёклой всё, до чего дотягивались.
— Это, значит, трон! — заржал конём командир, смотря на слишком вычурный по его понятиям стул. — Тут, значит, король сидит! А я сюда буду срать! Это будет мой горшок!
Идея лидера показалась его армии гениальной. Кого-то снова бурно стошнило, над этим засмеялись громче, чем над испражняющимся на бархатное сидение военачальником, и тому пришлось постараться запердеть так, чтобы вновь привлечь внимание.
Несколько вшивых бородачей приволокли еле живых от ран и укусов эльфов, найдя их среди куч трупов воинов и лошадей, и, затянув у пленников на запястьях, сведённых за спинами, верёвки, подвесили на недоломанных карнизах и остовах настенных подсвечников.
— Глядите, как смешно дрыгаются! — схватились за животы бойцы Моргота.
— Как во чёрной землюшке, — начали горланить песню те, кто ещё мог ворочать языком, — лютой, злой сторонушке,
Выпадали детушке
Палки да колодушки.
Ах, он обиды зачерпнул, зачерпнул
Полные пригоршни,
Ну, а горе, что хлебнул, —
Не бывает горше!
Пей отраву, хоть залейся!
Благо, плату не берут.
Сколь верёвочка ни вейся —
Всё равно совьёшься в кнут.
Гонит неудачников
По миру с котомкою,
Жизнь течёт меж пальчиков
Паутинкой тонкою.
А которых повело, повлекло
По лихой дороге,
Тех ветрами сволокло
Стражникам под ноги.
Тут на милость не надейся —
Стиснуть зубы да терпеть!
Сколь верёвочка ни вейся —
Всё равно совьёшься в плеть!
Ох, лихая сторона,
Сколь в тебе ни рыскаю,
Лобным местом ты красна
Да верёвкой склизкою!
А повешенным заморская страна
Голы пятки лижет!
Эх, досада, мать честна! —
Ни пожить, ни выжить!
Ты не вой, не плачь, а смейся —
Слёз-то нынче не простят.
Сколь верёвочка ни вейся —
Всё равно укоротят!
Ночью думы муторней.
Плотники не мешкают.
Не увидеть утречка —
Больно рано вешают!
Ты об этом не жалей, не жалей —
Ну что тебе отсрочка?
На верёвочке твоей
Нет ни узелочка!
Да лучше ляг да обогрейся —
Я, мол, казни не просплю!
Сколь верёвочка ни вейся,
А совьешься ты в петлю!
***
Следовавшие за передовой воины, подойдя уже глубокой ночью к вратам в Поющую Долину, которые выглядели так, словно на них бросался исполинский волколак, впивавшийся в камень зубами и когтями, злорадно усмехнулись. Всюду валялись раздавленные трупы, убирать которые, разумеется, было лень.
Выкатив бочки с горючей чёрной жидкостью, орки стали лить её на стены, лестницы внутри башен, крыши рядом находящихся зданий.
— Дадим понять ушастым гадам, что это наша территория! — вопили в пустоту бойцы Моргота. — Сожжём их стены на нашем пути!
Пламя вспыхнуло неожиданно горячо и ярко, орк, бросавший факел, сам оказался объят огнём. Побежав, не разбирая дороги, он дико заорал, кто-то из соратников вылил на него ведро воды.
Огонь не погас, а разлился вместе с жидкостью по дороге, чёрный смрадный и какой-то маслянистый дым с раскалёнными хлопьями повалил от горящих зданий, мгновенно закрыв небо. Дунул ветер, загорелся сад рядом с одним из домов. Это не входило в планы орков: жечь весь город приказа не было!
Уже не пытаясь тушить пожар, орки, на ком ещё не успела вспыхнуть залитая горючим одежда, бросились бежать.
— Спасайся, кто может! — заорали в ужасе только что изображавшие бесстрашие рабы, рванув к центру города.
Пламя, захватывая новые и новые дома, дворы и сады, последовало за ними.
Примечание к части Орочья песенка: Владимир Высоцкий "Верёвочка"
Дагор Аглареб. Тол-Сирион
Заснуть не удавалось долго, несмотря на усталость. То ли сказывалось очередное новое место, то ли далеко не первая ссора мужа и свёкра из-за того, кто первым должен ступить на остров, созданный по благословению Вала Улмо на Его любимейшей реке, то ли из-за порванного платья…
— Где ещё я найду такой шёлк! — всхлипнула вслух эльфийка, садясь на постели.
Артаресто обернулся на жену, внимательно всматриваясь в пейзаж за окном. Леса, вырубленные на берегах Сириона, заменят постройками, а здесь, на острове, скоро будут возведены стены крепости. Великой, как Вала, благословивший на сооружение замка Минас-Тирит. Пока здесь лишь небольшие временные домики, но это гораздо лучше кочевых шатров, на которые пришлось сменить дворцовые покои Менегрота. Да, Артаресто не нравилось под землёй, тем более, рядом с тётей, но снова чувствовать себя бездомным было ещё хуже.
— Такого шёлка больше нет нигде в Арде! Почему? — вырвал из задумчивости вопрос супруги.
— Потому что нет больше нигде в Арде шелкопрядов, создававших его, — равнодушно пожал плечами сын Финдарато. — Так как не растут любимые ими цветы. Всё меняется, Толлунэль, не стоит цепляться за прошлое.
— Да! — эльфийка вскочила с постели и подошла к окну, посмотрев на продолжающих работу строителей. — Я выращу дивные, неповторимые сады! Выведу таких диковинных шелкопрядов, что мои шелка потрясут всю Арду! Они будут лучше твоих валинорских из прошлого!
— Твой любимый Вала, — усмехнулся Артаресто, — сказал бы, что на порченной Морготом земле нельзя создать ничего прекрасного. Это будет лишь тень шедевров, рождённых в земле непорочной. Звёзды могут отражаться и в чистой, и в грязной воде, оставаясь самими собой, но нам, не летающим в небе, достанется искажённая смрадная картина мира, красоту которой мы будем видеть лишь потому, что хотим этого, ведь любим воду и звёзды и помним их непорочными.
— Звёзды — символ Голодрим, — прищурилась внучка Кирдана, — вода — моего рода. Хочешь сказать…
— Нет, — отмахнулся Артаресто, — я не имел в виду ничего, что может тебя задеть. Прости и иди ко мне под одеяло. Остров хорош всем, кроме открытости сырым ветрам. Однако, я тебя согрею, моя жемчужинка.
Толлунэль посмотрела на мужа непонимающими глазами, абсолютно без интереса, снова думая исключительно о шелках и шелкопрядах. Рассветный сумрак, овеваемый холодными по-осеннему ветрами, порозовел и заполнился пением птиц, которое, однако вдруг стихло, по реке донеслись далёкие выкрики. Очень далёкие, однако приближающиеся.
***
Телега проехала по деревянному мосту, сгрузила отёсанные блоки и поехала назад. На реке не прекращалось строительство набережных, независимо от погоды и времени суток. Проект порта утвердили сразу, потому что спорить с предложившим его лордом Новэ никто не рискнул, с каменными мостами же дело обстояло иначе.
