Ангарато устало вздохнул, закрыл глаза, на лице Эльдалотэ отразилась тревога.

— Зачем вам с прелестной супругой половина Дортониона? — с нажимом спросил Инголдо. — Что вам этот лес, которым вы даже не владеете? Посуди сам, братец, ваши ресурсы делят между собой все, кому не лень! А что вы получаете взамен предоставленных богатств?

— Лорд Маэдрос защищает Белерианд от орков, — удивляясь непониманию, негромко сказала эльфийка, осторожно гладя супруга по волосам.

— Однако, будем честны, — хитро улыбнулся Финдарато, — наш прославленный герой — подданный дяди Нолофинвэ. Ты лучше меня знаешь, что это означает. Сначала твои ресурсы идут нолдорану, а он уже решает, что передать в Химринг, а что оставить себе. Я понимаю, вы отдаёте не безвозмездно, однако, скажи, братец-лорд, зачем тебе это?

Не открывая глаз, Ангарато глубоко вздохнул.

— Ты тоже хочешь наши с Айканаро богатства? — спросил он полушёпотом.

— Нет же! — рассмеялся король. — Избавь меня Эру от ресурсозависимости! У меня идея лучше. Подумай, может быть, сама судьба привела тебя на Тол-Сирион и заставила здесь задержаться? Отдай Дортонион Айканаро. Пусть раздаривает лес кому хочет, а ты с твоим драгоценным цветком оставайся на моём острове под защитой Вала Улмо. Скоро здесь будет мощная крепость…

— Финдарато, — выдохнул раненый Нолдо, на лбу проступил пот, — я вернусь в Дортонион. Я так решил. Благодарю за предложение. А сейчас позволь побыть наедине с моим прелестным золотым цветочком.

— Зря отказываешься, — развёл руками Инголдо, направляясь к двери. — Но дело твоё. Отдыхай, набирайся сил: они тебе понадобятся, раз жена рядом.

Чуть сдвинув брови, Ангарато сжал зубы, снова тяжело вздохнул, рука, дрогнув, сильнее сжала ладонь Эльдалотэ.

Взяв со стола травяной отвар, эльфийка помогла любимому сделать несколько глотков и, стараясь скрыть тревогу во взгляде, погладила мужа по щеке.

— Помнишь, — убаюкивающим тоном заговорила леди, — как я расплакалась, когда Лаурэфиндэ говорил о войне? Мне тогда было так стыдно за себя! А потом, когда мы с тобой вместе разгребали снег, я хотела поделиться своими стихами о тебе, но постеснялась. Они такие смешные, такие наивные!

Видя, что Ангарато, хоть всё ещё улыбался, начал засыпать, эльфийка чуть слышно запела:

— Ты знаешь, мама, он какой?

Он не такой, как все,

Он не такой, другой!

Надёжный, ласковый, родной.

Он только мой, он мой.

А я за ним, как за стеной.

Ты знаешь, он… он такой смешной!

А я до слёз наговорилась с тишиной…

Ты хоть во сне побудь ещё со мной.

Как холодно и одиноко,

Как страшно решать самой!

А мне на мгновенье только

Услышать бы голос твой.

Любовь, словно снег, подступает,

Мне с ним хорошо молчать.

И если ты слышишь, мама,

Скажи, что ему сказать.

Осторожно поцеловав чуть приоткрытые губы, ощутив горячее дыхание, ласково коснувшись лба самого дорого на свете мужчины, Эльдалотэ сбросила платье и легла рядом со спящим супругом, прижавшись к нему всем телом, чтобы, проснувшись, Ангарато чувствовал поддержку и тепло, которые порой важнее самых чудодейственных снадобий.

— Знаешь, — вдруг прошептал Нолдо, не открывая глаз, — я должен поблагодарить проклятого Феанариона за то, что жив. Если бы Карнистир не сыграл со мной шутку с ядом на руке, я не носил бы с собой противоядия. Иронично, однако именно Морифинвэ я обязан жизнью.

— Не думай об этом, — Эльдалотэ поцеловала мужа в шею. — Главное, ты со мной. И нас никто и ничто не сможет разлучить. Никогда.

Ангарато не ответил.

Огонь на фитилях затрепетал, поднялся выше, на стене заплясали тени. Среди воцарившейся тишины было слышно, как где-то далеко за окном шумят волны, подпевая ветру. Где-то там вдали — дортонионский лес, он ждёт возвращения лорда и леди, как дом всегда ожидает своих хозяев, сколь долго бы они ни отсутствовали.

Примечание к части Песня "Мама" Дианы Гурцкой

За и против Голодрим

Дверь небольшого дома, выстроенного на сомкнувших кроны деревьях с зелёной и красной листвой, распахнулась, на крыльце возник золотоволосый ребёнок с цветущей палкой в руке. В рассеянном Завесой Мелиан свете Анора малыш отбрасывал очень большую тень, знал это и, похоже, гордился собой.

— Что тебе надо в моём доме, бродяга?! — угрожающе замахнувшись, спросил с высоты эльфёнок.

Молодой Синда в кожаном доспехе с улыбкой взглянул на стоявшего рядом отца.

— Я не просто путник и тем более не бродяга. Моё имя Амдир, я славный герой войны за Белерианд, — почтительно пояснил старший эльф. — Мы следим за порядком, помогаем безопасно покинуть владения Элу Тингола тем, кому здесь не место.

— Дориату не нужны воины! — заявил со всей ответственностью мальчик. — Нас защищает королева Мелиан! Уходи к Морготу, раз хочешь воевать! Или к Голодрим!

— Такой маленький, — засмеялся командир, — а уже рассуждает, как Тингол. Пойдём, Амрот, нам здесь не рады.

— Не рады! — угрожающе потряс палкой крошка-эльф. — Папа говорил, вы на стороне Голодрим! Вы не любите моего короля!

— Я люблю свою жену, — со знанием дела уточнил Амдир, присматриваясь, нет ли засады, — а к королям испытываю совсем иные чувства.

— Трандуил, вернись в дом! — с тревогой позвала ребёнка женщина. — Голодрим уже почти покинули нашу землю. Скоро их здесь не останется. Бояться нечего.

— Это я боюсь?! Я?! — вскипел малыш и бросился в дом доказывать, какой он храбрый.

— Видишь, Амрот, — с теплотой улыбаясь, сказал сыну Амдир, — мать знает, как заманить дитя в дом. Умница.

Молодой эльф покачал головой.

— Мне жаль покидать королевство, — вздохнул он, смотря на маленький домик на сомкнувших кроны деревьях. — Здесь безопасно, красиво…

— Ты заблуждаешься, сын, я уже говорил тебе и повторю снова: в Дориате колдовство не только для обороны. Я и сам догадывался, а после того, как поговорил с Голодрим, укрепился в уверенности: Майэ Мелиан гораздо слабее Моргота и ненападение на нас — лишь вероятный взаимный договор между Айнур. Но кто нам гарантирует, что Моргот не нарушит слово или что там у них? Помнишь шутку Саэроса? «Голодрим думают о чести не больше, чем Моргот». Он отчасти прав, Амрот. Более того, Мелиан, живя в Валиноре, была прислужницей Вала Ирмо, дарующего сны, хозяина сада, в котором можно грезить и отдыхать душой. В Дориате, Амрот, много иллюзорного. Гораздо больше, чем ты думаешь.

— Да откуда тебе знать? — вспылил юный эльф, пнув ногой покрытую сиреневым мхом кочку.

Амдир внимательно взглянул на сына.

— Предложи ей уехать с тобой, — серьёзно сказал воин.

— Я предлагал, — помрачнел Амрот. — Она отказалась.

***

Решиться на разговор было очень трудно, а поймать момент, когда дева сидела одна, окружив себя инструментами, а не друзьями, родственниками, поклонниками и подхалимами, ещё тяжелее. Молодой эльф чувствовал, как способность к связанной речи покидает его, умение выражать мысли исчезло, сила воли… А была ли она?

Подойдя к племяннице королевского советника, играющей то на арфе, то на лире, то постукивающей деревянной палочкой по пластинкам из стекла, сын прославленного воина покраснел. Нимродель подняла глаза. Сидя у небольшого пруда под украшенным аметистом и яшмой, имитирующими листву, сводом пещеры на фоне фресок, изображающих танцующие пары, эльфийка с белыми, словно снег на горной вершине, волосами поправила зелёное с розовой вышивкой платье и не слишком мило улыбнулась.

— Я знаю, Амрот, сын Амдира, что ты хочешь напомнить мне о том, как мы познакомились на пиру в честь свадьбы старшего сына военачальника Маблунга, как я прекрасно пела, и никто даже не вспомнил про Даэрона, слушая меня, как ты был очарован моей…

— Нимродель, — Синда бросился вперёд, нежно взял деву за плечи, — прошу, не надо. Не говори, как Саэрос, не пытайся копировать его манеру. Я знаю, ты не такая!

— И какая же я? — подняла белоснежные, идеальной формы брови эльфийка. — Красивейшая, мудрейшая, великодушнейшая, гениальнейшая? Да, я такая.