— Морда обконченная! Рыло поганое!

Выйдя на дорогу, ещё топкую от недавнего затянувшегося дождя, морготов воин продолжил ругаться, постепенно смелея и делая это громче. Он знал — ещё полдня пути, и встретится таверна, где можно будет кого-нибудь обыграть или ограбить. Главное — не наткнуться кое на кого. Но это вряд ли.

— Морда обдроченная! Да я тебя!

Изрыгая проклятия всё смелее, орк зашагал увереннее, с досадой перекладывая части доспехов из подмышки в подмышку, ругаясь, зачем вообще их снимал. Внезапно послышался звук, которого здесь не могло быть. По крайней мере, раньше не случалось.

— Вали в свою дыру и пусть тебя там огнюк затраханный поимеет! — совсем забывшись, проорал морготов воин, обернувшись на неожиданного попутчика. — Вон отсюда! Или пинка ждёшь?!

Ответа не последовало, и оттого стало сначала не по себе, а потом и вовсе очень страшно.

***

Сказка о мотыльке и орле надоела. Её часто читали детям, и Гельдор, терзаемый ненавистью, болью телесной и душевной, страдающий от бессилия и мук совести, пытался с помощью волшебных историй и помощи бабушке возвращаться хотя бы иногда и ненадолго в те времена, когда всё было хорошо. Каждый раз получалось хуже и хуже, хватало на меньший срок, но что-то внутри заставляло опять читать проклятую выдумку про птицу и насекомое.

«Помоги мне! — хотелось кричать страницам с текстом и картинками. — Помоги! Ты должна! Иначе, зачем ты существуешь?!»

Голова болела до тошноты. Хотелось сдавить её руками, биться лбом о стену или окунуться в ледяную воду, но тянущая усталось не давала подняться с постели.

Усталость? От чего? Гельдор не помнил, когда последний раз тяжело работал или далеко ходил. Измотала борьба за жизнь? За разум и спокойствие? Чрезмерная неискренняя доброта и забота? Как у орла к мотыльку! Хищной птице наплевать на бессильную букашку и цветы, которые она опыляет! Орёл просто из жалости к ничтожеству сказал добрые слова! Ненавижу! Почему не становится лучше?!

Всё-таки встав с постели и выпив «сладкую водичку», средний сын Хадора вышел в сад. Начинало смеркаться, пора поливать. Или сегодня необязательно? Вроде бы похолодало, дожди шли… Или это было давно?

Гельдор взял лейку. Пока орлы вершат судьбы народов, летают под небесным куполом и защищают свет от тьмы, мотыльки заботятся о цветах и фруктах. И орлы снисходительно позволяют букашкам считать себя важными и полезными. Какое лицемерие! Но с другой стороны: что остаётся мотылькам? И как быть орлам?

— А ну вернись, глупый ребёнок! — послышался с соседнего двора голос жены старшего брата. Опять сына за что-то ругает.

Гельдор поставил лейку, обернулся. Мальчик хихикал, убегая за ворота с чем-то маленьким в руках.

— Стой! Розгами накажу! И бабушка накажет!

Дорвен действительно тут же появилась на пути ребёнка, ловко схватила его и не позволила вырваться.

— Вот вырасту — и всем вам покажу! — заверещал мальчик. — Я вас тоже розгами буду бить!

— Ах ты наглец! — бабушка отвесила оплеуху. — Как мамины вещи брать — так горазд! А отвечать за воровство не хочешь?

От криков голова снова разболелась, Гельдор выругался и подошёл к племяннику.

— Слушай, малец, — сказал он через силу. — Давай ты мне поможешь в саду, а потом я тебе почитаю. Только сначала отдай маме то, что взял. И пообещай больше никогда так не поступать.

«И не ори! Только не ори! Пусть тебя даже не наказывают ни за что, только бы ты не рыдал в голос! Невыносимо!»

Дорвен посмотрела на внука с надеждой — неужели ему лучше? Он больше не строит из себя дитя?

— Я не хочу! — запротестовал ребёнок. — Отпусти! Отстань! Ай!

Новая оплеуха заставила замолчать.

— Тяжело ему без отца, — вздохнула супруга Галдора, и Гельдор только сейчас заметил, какая она измотанная.

— Ладно, — сказал он, крепко взяв племянника за шиворот. — Пойдём в дом, а бабушка нам почитает. Да, ба?

На этот раз Дравен взглянула на внука внимательнее. Что-то в нём настораживало, несмотря на кажущееся улучшение. Однако старая женщина слишком устала от готовки и детского шума, чтобы понять, что именно не так.

— Да, — кивнула она, отпуская правнука, — почитаю.

Вечернее небо потемнело, резко стало холодно. Семья поспешила в дом. Гельдор видел, как жена брата хлопочет, накрывая стол в своей с мужем комнате, и растапливая печку, как намеренно не смотрит на сына, как со страхом осуждения косится на главную женщину в семье и вовсе не замечает убогого калеку, который спас жизнь брата. Кого-то это вообще заботит? Или он больше даже не бабочка, а лишь прах бабочки?

Орёл и мотылёк. Сильный опасный хищник и полезная букашка. Полезная ли? И кому?

Закончив со столом, супруга Галдора прилегла на кровать, а мальчик, несмотря на только случившуюся ссору, устроился рядом. Дорвен села в кресло, взяла книгу.

— Летел над высокими горами орёл, — начал вместо неё Гельдор, наизусть зная, что говорится в сказке. — Летел он, золотясь в лучах солнца. Летел он над лесом, а потом — над полем.

Забрав у бабушки сборник волшебных историй, сын вождя сел рядом с печкой, открыл дверцу и посмотрел на огонь, представляя, как нарисованная бабочка со страниц улетает в пламя.

— И увидел маленького синего мотылька, — после небольшой паузы продолжил Гельдор. — Ты же знаешь, мой хороший, что орлы не едят мотыльков? Во-от, поэтому мотылёк орла не испугался, а взлетел так высоко, как смог, и спросил: «Какие вести несёшь ты на крылах, о, златопёрый?»

Огонь притягивал взгляд, потрескивал, усыплял. Сладкая водичка действовала похоже, только не согревала. Но теперь у неё был заботливый помощник.

— Отвечал орёл: «Видел я, как за морем собираются в путь белоснежные корабли. Не пройдёт и полгода, как будут они в нашей гавани». Мотылёк сердито замахал крылышками: «Не те вести несёшь ты мне, златопёрый! Не порхать мне столько под синим небом, чтобы дождаться тех кораблей! Завтра-послезавтра развеет мой прах вольный ветер!»

Дорвен вдруг всхрапнула, и Гельдор заметил, что бабушка спит. И жена брата тоже. И сынок его задремал, устроившись у матери под боком.

Огонь потрескивал, старые поленья прогорали. Скоро надо бы новые подбросить. Взглянув на плотно закрытое окно с тяжёлыми шторами, молодой адан протёр глаза. Он больше ничего не говорил, но в голове попеременно звучали голоса, читавшие сказку дальше:

«Зато, — ответил орёл, — цветы, которые ты опылишь сегодня, принесут плоды и насытят заморских гостей». «И правда, — обрадовался мотылёк, — теперь я вижу, что от меня польза есть, хоть и краток мой век. А от тебя, птица, прока никакого».

— И от тебя никакого прока, бесполезная писулька! — замедленно процедил Гельдор, чувствуя, как проваливается в сон.

Взяв нетвёрдой рукой переплёт, сын вождя бросил книгу в камин, не обратив внимания, как именно она упала на поленья. Бумага загорелась неохотно, и какое-то время притягивала взгляд, но потом сладкая водичка оказалась сильнее интереса наблюдения за огнём, и адан заснул.

Страницы с треском вспыхнули. Словно ожив на краткий миг, листы зашевелились, вспорхнули, под книгой треснула головешка, и охваченный с одного края огнём сборник сказок упал из печи на деревянный пол. Кратко живущие сияющие мотыльки взлетели к расстеленным шкурам и плотным занавескам. Поначалу медленно, нерешительно, а потом всё яростнее и смелее бабочки показали свою истинную сокрушительную мощь, превратившись из крошечных полезных насекомых в ненасытных смертоносных хищных птиц.

Шаг в новую жизнь

Полуорк взял на руки младенца. Ребёнок не спал, но и не орал — видимо, сытый, смотрел, тараща глаза, помахивая ручонками.

Смотрел. Голубыми глазами.

Драконий Член задумался. Вернувшись ненадолго домой, он не обнаружил там старших сыновей, которых оставил в живых, и ни одна из жён не могла толком объяснить, куда делись эти двое: то ли одновременно пропали, то ли сначала один, потом другой, то ли семенами торговали, несмотря на весьма детский возраст, то ли воровали у соседей что-то, то ли убили кого-то.