Майтимо остался с каменным лицом, однако дева уловила изменившееся настроение и примирительно улыбнулась:

— Не хочешь обсуждать решения отца, деда и других родичей со мной? Хорошо. Тогда просто послушай: постарайся наладить отношения с супругой, умелец. У вас впереди вечность, чтобы разрешить разногласия! Безопасная, счастливая вечность.

Феаноринг промолчал. Разумеется, причиной желания спалить свою часть тирионского дворца было вовсе не охлаждение в отношениях с супругой, которая всё больше времени проводила в компании кого угодно, только не мужа, холодность и безразличие Ниэль стали последней каплей в закипающем котле, который заполнялся долгие годы.

***

Майтимо Руссандол с раннего детства ощущал давление со стороны всех, кого знал, начиная от ближайшей родни: отец считал, что длинный и тонкий, как тэлерийский лук, огненноволосый сын, совершенно не похожий на родителя ни фигурой, ни лицом, пошёл исключительно в мать, поэтому должен с особым усердием трудиться, так как талантами его обделила наследственность, однако прощать ошибки был абсолютно не готов. Другая родня, игнорируя внешнее сходство, утверждала, будто Нельяфинвэ — это не третий Финвэ, а второй Феанаро, вкладывая в слова недобрый подтекст.

При этом каждый требовал особой любви и внимания от первенца Куруфинвэ и Нерданель, хотел, чтобы именно его умения перенимал послушный мальчик и не желал мириться с выбором не в свою пользу. Вежливые и ласковые просьбы постепенно сменялись упрёком и приказом «Должен!», и это ненавистное слово звучало со всех сторон.

Должен! Должен! ДОЛЖЕН!

«Должен быть самостоятельным и делать выбор только сам!» А после этого выдвигалось требование о беспрекословном подчинении, и принятие такой роли преподносилось достойнейшим проявлением силы воли. Не осознавая, однако чувствуя, что его пытаются использовать в своей игре против других, юный Нельяфинвэ терялся и робел, боялся показывать эмоции, и в какой-то момент понял, что проще спрятаться за маской безразличия и превосходства, отталкивая, пугая близких, зато успешно защищая личные границы.

Голоса стали тише и уважительнее, однако не смолкли.

Должен. Должен.

А потом среди нестройного хора неожиданно прозвучал кузнечный молот деда по материнской линии — мастера Махтана, более всего любившего работать с медью. Вала Ауле, обучавший эльфов металлургии, ковке и ювелирному мастерству, считал, что бывший храбрый защитник своего племени и охотник за чудовищами, оказавшись в Валиноре, скучал без опасностей, поэтому поручал отважному Нолдо сложные исследования недр, куда не каждый решился бы отправиться даже в компании Вала.

«Это тебе, — сказал уставшему и расстроенному, однако упорно притворявшемуся безразличным, внуку Махтан, протягивая венец из светло-красного с холодным золотым оттенком металла, без украшений и множества завитков — строгий и элегантно-красивый. — Носи с гордостью и достоинством. Не забывай, что власть — не простое украшение».

***

И сейчас, очень не вовремя, когда отец в очередной раз поссорился с библиотекарями и летописцами, угрожая сделать их родовые имена бранными словами, если в книгах Первого Дома будет ещё хоть строчка о праве Индис называться королевой Нолдор, Майтимо вдруг посмотрел в зеркало и увидел на себе венец, выкованный дедом. Власть? Он издевался? Осознание ударило так больно, что захотелось провалиться в разверзнувшуюся под ногами землю: Нельяфинвэ Руссандол, старший сын главы Первого Дома Нолдор, величайшего эльда Феанаро Куруфинвэ не решает абсолютно ничего не только в жизни родного города Тириона на Туне, но и в своей собственной судьбе, а сейчас просто стоит и безучастно наблюдает, как отец демонстрирует своё превосходство перед теми, кто от него зависит.

Как и всегда, при своих или посторонних, Майтимо не показал эмоций, оставшись равнодушным и бесстрастным, даже не ушёл из библиотеки раньше родителя.

А потом заперся в мастерской, сжёг всё, что попалось под руку и очутился в компании Огненной Майэ.

— У вас вопиюще ленивое и неблагодарное поколение! — вдруг со злобой в изменившемся голосе заявила Ариэн. — Мне казалось, что рождённые в Эндорэ слабы и наивны, и хуже быть не может. Но не знавшие тьмы и страха, не видевшие смерти аманэльдар оказались ещё омерзительнее! Нет, я не говорю о прекрасных златовласых Ваньяр или покорных Тэлери. Я про вас, Нолдор. Вы, не имея настоящих опасных врагов, начали нападать друг на друга! Ты считаешь это нормальным? Хочешь, чтобы Владыки и Творцы Арды бесконечно развлекали вас, поднимая новые неизведанные острова и создавая неисследованные минералы? Валиэ Йаванна ради утоления вашей тоски обязана бесконечно придумывать диковинных животных, на которых черноволосые сероглазые гордецы станут охотиться? Что мешает вам, как вашим братьям Ваньяр, изучать музыку, углубляясь в познание непознаваемого, бесконечно создавать прекрасное самим, не тратя ресурсы, не убивая живое, не заставляя Айнур обслуживать вас? И не говори мне, что вы нас об этом не просили.

Нельяфинвэ поджал губы, уставившись в одну точку. Хотелось начать спорить и задавать Майэ неудобные вопросы, однако возникшая в голове идея кованых украшений для фасада заняла мысли и показалась интереснее бессмысленных пререканий.

— Сгорит одно, — кивнул в сторону очага Феаноринг, — возродится другое. Я хочу заняться ресурсозатратной работой, которая заставит трудиться Вала Ауле, разжигая для меня горн, создавая антрацитовый уголь и залежи металлов, не менее дюжины видов, и помогая придумывать новые сплавы.

Ариэн залилась смехом.

— Самое ужасное, что Владыка Манвэ Сулимо любит вас такими, какие вы есть! Неблагодарными и бессовестными! Только не думай, будто я такая же всепрощающая! Искренне надеюсь, что больше никто не отвлечёт меня от цветов Валиэ Ваны, особенно ты.

Огненная птица расправила крылья, слегка задев шелковистым пером щёку эльфа, и растаяла в пламени очага.

— Буду считать это прощальным поцелуем, — сказал вслед Майтимо. Лицо осталось каменным, однако серые сияющие глаза улыбались.

Рука будто сама собой взяла перо. Хаос в голове начал превращаться в тенгвы на шёлковой бумаге, беспорядочный набор мыслей, слов, чужих фраз, записанный чернилами, обрёл единый смысл, логику и заиграл живыми образами. Майтимо знал, что если позволит, любой Айну прочитает его мысли на расстоянии, поэтому на короткий миг открылся для осанвэ, чтобы Ариэн почувствовала его настроение и больше не могла обвинить Третьего Финвэ в неблагодарности.

«Спасибо, — передал Феанарион, — за то, что теперь я понимаю: отец не пытается уничтожить меня, несмотря на то, что я совершенно не оправдываю его надежды».

Капля — рубин, капля — агат

Медные украшения стен, медные рамы у картин, медные вставки на рукоятях инструментов и предметов быта, медные статуи, подсвечники, зеркала…

Капризный красивый металл был повсюду. Слуги, уставшие ухаживать за любимым материалом хозяина, могли от слияния серебра с золотом до нового единения света Лаурелин и Телпериона рассказывать, как изобретаются порошки и жидкости, сохраняющие неизменными дивные оттенки изделий мастера, его учеников и родни.

«В Средиземье медь быстро истлевает», — любил повторять Вала Ауле при любом разговоре с прилежнейшим из своих кузнецов — Махтаном, которому и так не требовалось напоминать о том, как плохо было в Сумеречных Землях, и как хорошо теперь в Светлом Амане.

Да, в Земле Валар медь не истлевала, однако всё же меняла цвет и мутнела, а для эльфа, всем сердцем преданного Владыкам и благодетелям, неизменная красота любимого материала для работы была символом того, насколько безопасен и стабильно прекрасен Аман. Махтан порой казался одержимым своими идеями и ничего не желал слышать о других металлах, если речь не заходила о сплавах с медью — только в этом случае мастер признавал существование золота, серебра, олова, никеля и других сокровищ, сотворённых Вала Ауле.

Феанаро с любопытством юнца обвёл взглядом дом отца своей супруги, высматривая изменения убранства, находя новые изделия и узнавая руку каждого мастера. Похоже, никто из новых учеников Махтана пока не удостоился чести разместить своё творение в доме учителя.