Звёзды с разным количеством лучей на сине-фиолетовых полотнах засеребрились и ослепительно вспыхнули в пробившихся сквозь плотные облака лучах Анар. Лучники, оседлав коней, поспешили на юг: помощь обязана прийти, пусть и с опозданием.

***

«Мы за этим и шли в Средиземье, забыл? — спрашивал сам себя Нолофинвэ, чувствуя донимающий холод рядом с жарко горящим камином. — Неужели надежда на мирное существование рядом с Морготом оказалась сильнее здравого смысла?»

Радовало только одно: теперь никто больше не спросит, почему верховный нолдоран не призвал к ответу своего нерадивого лорда, посмевшего публично оскорбить владыку и подвергнуть опасности мирное население.

«Мне даже не пришлось запрещать сыну полубрата появляться в Туманном Краю, — думал Нолофинвэ, держа дрожащие руки над огнём, который уже начал обжигать кожу, но по-прежнему не согревал, — Нельяфинвэ и сам не явился бы сюда. А теперь, когда мой героический племянник отбил атаку на Химринг, когда от него в страхе побежал многократно превосходящий числом враг, мне не нужно даже напоминать, что нельзя быть жестоким по отношению к несчастной жертве Моргота».

— Я же понимаю, — зачем-то сказал огню верховный нолдоран, вздрогнув от холода, — что верный своему Слову Феанарион никогда не пойдёт против короля, которого сам короновал.

Сердце неприятно сжалось, и, усиленно не понимая, за что может быть стыдно великому правителю Нолдор, Нолофинвэ Финвиону, эльф отвернулся от камина, взглянув на стол, куда военачальники сложили карты.

«Никто больше не осудит меня за то, что я позволил оскорбить себя, ведь моё милосердие принесло плоды, — взгляд упал на пограничный кордон Маэдроса, от которого шла красная линия в направлении к Ангамандо, и Поющую Долину — перечёркнутые чёрной стрелой владения Макалаурэ Феанариона. — Даже если скажут, что любой смог бы удержать рубеж, всерьёз так не подумает никто. Любой — не удержал. И теперь вместо его королевства на карте Белерианда брешь… щель, через которую орки лезут в наши… В МОИ земли!»

Ледяная дрожащая рука зачеркнула «Поющая Долина», написав новое имя для погибшего королевства величайшего менестреля Амана: «Дыра Маглора». Эту карту обязательно увидят все. Особенно Кирдан. Пусть расскажет своей большой родне, какой славный герой защищает эльфийские границы.

Выпив вина и поняв, что хмельной напиток тоже не согревает, верховный нолдоран накинул тёплый плащ с меховой оторочкой.

«Вступать в бой сейчас нельзя, — твёрдо решил верховный нолдоран, проводя глазами по направлению движения армии врага вдоль берегов Сириона. — Пусть Белерианд отбивают Феанариони своими силами, пусть теряют воинов. Их армии поредеют, тогда самозванные короли будут сговорчивее».

Стало теплее, Нолофинвэ снял плащ. Карта ясно говорила: Хитлуму нечего опасаться, ведь войско Моргота, хоть и многочисленное, плохо обучено, недисциплинировано и слабо оснащено, а, значит, пусть и с потерями, Восточный Белерианд победит.

Решив, что камин пылает слишком жарко, верховный нолдоран пригасил пламя и улыбнулся.

— Позовите Аклариквета! — крикнул король слугам. — Срочно!

Дагор Аглареб. Симфония огня войны

Чёрный удушающий дым валил гигантскими клубами от гибнущего города на северной границе владений Макалаурэ Феанариона, но казалось, пламенем охвачена вся долина, и спешащие в Химлад беженцы отчаялись увидеть близких, оставшихся, чтобы дать бой врагу, живыми.

— Смотрите! — указал сопровождающий воин на приближающийся отряд. — Это верные Куруфинвэ Атаринкэ!

— Мы спасены! — закричали, заплакали, засмеялись голоса. — Спасибо, Эру! Спасибо, герои!

— Мы нужны не здесь, — тихо произнесла Эль, пристально посмотрев на подругу.

Дис замерла. Да, это правда. В Химладе, куда не дошла война, есть, кому позаботиться о сиротах и погорельцах, а на улицах, в домах и кто знает, где ещё в Поющей Долине, брошенные на произвол судьбы, истекают кровью те, кого, может быть, есть шанс спасти.

— Тебе страшно? — спросила Эль, и Дис покраснела.

Да, очень страшно.

— Помнишь пророчество Намо? Помнишь, как мы решили, что искусство врачевания нужнее не там, где мир и покой? Помнишь, Дис?

— Помню, — отрешённо ответила знахарка, думая вовсе не о заточении в Чертогах и посмертном наказании. Травница вспоминала о бывшем наместнике сгинувшего короля.

Канафинвэ Феанарион снова оказался не у дел именно тогда, когда был нужнее всего. Да, наверное, это спасло его, но неужели можно продолжать жить, зная, что уничтожено пламенем всё, о чём ты должен был заботиться?

«Снова из глубин мелодий свет струится,

Но из глаз твоих опять печаль сочится!

Как же это всё могло с тобой случиться?!

Эру, ответь!

Но Душа бесследно

Прочь ушла за ветром,

Раз был выбор сделан,

Вот и цена!

Страшная дань!..

Хохот и стон,

Смешались явь и сон.

Светлая мечта

Оплачена сполна!

Знай, что теперь

Назад закрыта дверь!

И звучит твоя

Симфония Огня!..»

Да… В этом весь Кано. В пассивных сожалениях о непоправимом, непосильном и безнадёжном, льющихся неописуемо красивой музыкой бессчётных слёз.

«Что есть правда? Ты когда-нибудь была честна сама с собой? Чувствовала, как больно ранит истина, если сбросить доспехи лжи?»

Слова звучали в памяти, перед глазами вставал дивный образ, прекрасный и чарующий, который теперь вызывал отвращение: как обычно, лежавший на спине поверх одеяла, одной рукой обнимая эльфийку, а другую положив на живот, Макалаурэ, однако, был слишком красив и талантлив, чтобы презирать его искренне, всем сердцем. Когда-то Дис могла бесконечно любоваться лицом менестреля, его едва заметной улыбкой, бледной кожей, пушистыми ресницами и чёрными нежно вьющимися волосами, шёлковыми волнами лежавшими на подушке, и, казалось, любила это ничтожество даже сейчас, когда в огне погибала Поющая Долина и её защитники. Да, снова хотелось гладить скулу любовника, скользить рукой по подбородку, проводить кончиком пальца по кадыку, спускаясь во впадинку, обводить ключицы и, положив руку Макалаурэ на грудь, целовать и покусывать кончик уха.

«Яркий свет не приемлет лжи, — заговорило прошлое, — но как быть, если всё, что у меня есть, соткано из нитей самообмана, моего или тех, кто рядом? Что делать, если всё это рождённое во тьме враньё дорого?

Когда в чертоги тишины

Ты входишь —

Сам Творец и Судья,

Тогда в сиянии Итиль

Находишь

Струны в сердце Огня!

Узоры нот рождаются в тебе!..

Только во тьме

Звезда горит сильней —

И звучит твоя

Симфония Огня!

Правда здесь, Дис. Вот она: именем Создателя Эру Илуватара приношу я Клятву и призываю в свидетели моего Слова Владыку Манвэ Сулимо, супругу его Варду Элентари и саму священную твердь горы Таникветиль! Клянусь вечно преследовать огнём и мечом, своим гневом любого, будь то Вала, Майя, эльф или иное творение Эру, что уже живёт или родится позже, великое или малое, доброе или злое, кое завладеет или попытается завладеть Сильмарилем, будет хранить у себя или станет препятствовать отвоевать святыню рода Феанаро Куруфинвэ! Да падёт на меня вечная тьма, если отступлюсь от своего Слова! Клянусь! Клянусь! Клянусь!»

Знахарки встретились глазами.

— И я клянусь идти до конца, спасая жизни тех, кому еще можно помочь, — произнесла Дис, думая, что обязана быть лучше, чем Кано. Вернее, надёжнее, смелее. — Мы возвращаемся, — громко сказала знахарка. — Спасём, кого сможем.

***

Ветер повеял с севера, принеся заунывные стоны, вой волков и пьяные протяжные вопли. В блёклых лучах Итиль, с трудом пробивавшихся сквозь смрадный удушающий мрак, звуки сливались с гулом сквозняков, доносящимся от руин, создавая искажённое подобие пения горна.

Долину заволокло едким дымом, от которого заслезились глаза и запершило в горле.

Из тьмы возник силуэт. Грязный, вонючий, пьяный и очень счастливый воин из армии Моргота, качаясь, хохотал, продолжал пить и громко разговаривал с невидимым собеседником, вертя за волосы отрубленную голову с настолько обезображенным лицом, что узнать погибшего эльфа не представлялось возможным. Знахари, прятавшиеся за стеной брошенного дома с обвалившейся после пожара крышей, лишь понадеялись, что увечья были нанесены после смерти, а не послужили её причиной.