«Ты скорбишь слишком долго», — объяснил всеобщее недовольство младший брат Гундор.

— Прекрасно! — продолжил общаться вслух сам с собой Галдор. — И кто определил, сколько времени скорбеть можно, а сколько — уже слишком долго? Посмотрел бы я на этого мудрака, случись с ним то же, что со мной!

Понимая, что отец осудил бы ещё и за жалость к себе, старший сын вождя пошёл на улицу, чтобы немного успокоиться, хотя это тоже было непросто: Крепость Исток представляла собой замкнутое, пусть большое пространство, бдительно охраняемое, а оттого искусственно безопасное, но этот лживый мнимый порядок давил на виски и грудь, словно ошейник — на горло сторожевого пса.

С площади доносилась музыка, и Галдор пошёл на весёлые звуки, рассчитывая либо немного отвлечься от желания подраться с отцом, либо напиться с кем-то, кто точно не откажется и не спросит, можно ли сыну вождя так себя вести. В принципе, одно другому не мешает…

На высокой сцене, откуда время от времени объявляли важные вести, неуклюже переваливался с ноги на ногу стоявший на ходулях здоровяк в костюме то ли тролля, то ли ожившей скалы, в руке у него был бутафорский булыжник на палке, сделанный на манер орудий труда людей до встречи с эльфами.

— Гр-р-р-р-камень! — замахнулся он дикарским молотом. — Гр-р-ронд!

Публика реагировала по-разному. Кто-то просто мёрз из-за промозглой осенней погоды и пришёл попрыгать под незатейливую музыку, чтобы согреться телом и душой в ожидании новой зимы в Дор-Даэдэлот. Им было, в общем-то, всё равно, что именно происходило на сцене, однако, те, кто своими глазами видели тролля, едва не передавившего отряд Хадора гигантским булыжником, оживились.

— Так всё и было! — крикнули одни.

— Всё было не так! — завопили другие.

На площади гуляли и те, кто действительно искал зрелищ, и эти люди не спешили оценивать представление. Эльфов в толпе не замечалось.

— Гр-р-р! — завопил, что было мочи артист.

— О-о-о-онд! — подхватили зрители.

Галдор ощутил желание уйти. Если бы здесь была сестра с семьёй, возможно, она бы скрасила мерзкое ощущение собственного ничтожества, столь усердно вбиваемого в голову отцом: сейчас здесь все видели сцену из жизни воинов, героев обороны Белерианда! А старший сын вождя в этом не участвовал — сидел, бумажки перекладывал.

Позор!

— Искази меня, Моргот! — прозвучал вдруг странный женский голос, хриплый и свистящий одновременно, немного писклявый и оттого по-настоящему страшный. Намного более пугающий, нежели переодетый в тролля актёр на ходулях. — Искази меня! Я хочу превратиться в чудовище!

— Если просишь такое, значит, ты и так чудовище! — крикнул кто-то позади сцены, и в следующий миг к «Морготу» поднялся невысокий человек в синей эльфийско-бутафорской броне — конечно, в настоящей-то особо не попляшешь. — Я уничтожу вас всех! И в Арде воцарится мир!

Артист на ходулях отступил, а женщина вдруг начала танцевать. На некрасивое лицо с грубоватыми чертами упали жидкие чёрные пряди, белое лёгкое платье, висевшее на худощавом нескладном теле, взлетело. Актриса вдруг изогнулась назад так, словно в спине не было костей. Перекатившись колесом, она изящно вскинула руки, будто две плети, села, разведя ноги до прямой линии, упала и тут же поднялась на мыски, сведя колени.

Публика ахнула. Суставы танцовщицы выглядели нездорово, становилось понятно, что её невероятная гибкость — следствие какой-то болезни, но выглядело это потрясающе. Галдор засмотрелся, открыв рот.

Актриса подпрыгнула, подбросила ноги вперёд до лица, встала на мыски, взлетела, изогнувшись назад, схватила за головой руками стопы и снова перекатилась колесом. Встав на одну ногу, вторую она закинула за голову и принялась кружиться на месте.

— Тварь искажённая! — закричал актёр в образе эльфа, пронзая танцовщицу игрушечным мечом.

Помощники артистов быстро утащили «тело» со сцены.

— Приведёшь эту девку ко мне после спектакля, — сказал сын вождя знакомому воину, увидев его в толпе. Зная, чем кончится представление, потому что всегда происходило одно и то же, Галдор не собирался наблюдать очередной подвиг, такой же бутафорский, как доспехи «героя». Этого позёра бы на север, он бы там храбрость растерял быстро!

Развернувшись и поспешив во временное жильё, сын Хадора услышал аплодисменты, зазвучавшие в такт песни-марша:

— Моргот — он Вала! Как бык здоровый!

Взор убивает, кулак свинцовый!

Всегда для битвы тот гад готовый!

Крови! Требуем Вала крови!

Крови! Требуем гада крови!

Налейте эля для подстраховки!

Смелей, болваны, начнём потасовку!

Чтоб жабры выбить, нужна сноровка,

Крови! Требуем Вала крови!

Крови! Требуем гада крови!

Эльфийский воин, лупцуешь ловко!

Мишенью станет гад Моргот снова!

Большая туша! Неповоротлив!

Крови! Требуем новой крови!

Крови! Требуем много крови!

Удар отличный, клинок твой добрый!

Повержен Моргот тупоголовый!

Эй, орки, сдохнуть в бою готовы?

Крови! Требуем новой крови!

Крови! Требуем много крови!

Продолжим битву с одним условьем:

Три орка разом, но, чур, не боле!

Согласны, это подход толковый!

Крови! Требуем много крови!

Крови! Требуем много крови

Примечание к части Песни:

«Соловей» Ф. Шаляпин,

«Поединок» из мюзикла «Человек, который смеётся»

Уродка!

Тонкие жилистые руки с некрасиво округлыми локтями полезли под одежду мужчины, тронули горячую кожу. Поначалу пальцы казались чересчур холодными, оттого их прикосновение вызывало неприятные ощущения, однако ладони быстро согрелись, и ласки стали приятными. Времени на игры не было, поэтому всё делалось даже не в постели, а стоя, посреди шатра с едва горящим очагом.

— Я хочу роль принцессы, — прошептали тонкие губы на грубоватом лице женщины. — Ты знаешь, я готова за неё платить.

— Ты не подходишь на роль принцессы, — мужчина средних лет с удивительно хорошей для его возраста фигурой хмыкнул, давая понять, что готов договариваться. — Твой голос слишком отвратителен для эльфийки, а тело кого угодно напугает. Разве такую захочется похитить и обесчестить?

— А теперь?

Аданет оголилась по пояс, оплела руками и ногой торс и бёдра автора очередной постановки и бессменного исполнителя роли Истинного Короля. Оставшись стоять на одном колене, танцовщица начала ласкать возбудившуюся плоть языком.

— Думаешь, Линвен, подходящая внешне и красиво поющая, так не сумеет? — напрягаясь, процедил мужчина, готовясь испытать наслаждение. — А, Вьюнок?

Танцовщица задвигалась быстрее, пальцы пробрались между ягодиц, начали гладить и слегка щекотать. Согревшиеся руки теперь доставляли исключительно приятные ощущения.

— Ах, ты ж, тварь морготова! — со смешком простонал артист. — Знаешь, что мне нравится!

Палец медленно начал продвигаться вглубь, разминая.

— А теперь? — на миг перестав сосать и лизать, поинтересовалась танцовщица.

— Думаю… Линвен так сможет.

Губы и язык продолжили трудиться.

— Да, немедленно нужна! — донёсся с улицы голос, принадлежавший, судя по всему, привыкшему командовать бойцу. — Та женщина, которая плясала в белом платье.

Артисты замерли. В чём дело? Шатры, поставленные за сценой, конечно, охранялись, но не от дор-ломинской или хитлумской армии, а, значит, того типа остановить некому.

— Одевайся и прячься! — прошипел, моментально утратив игривый пыл, автор постановок.

Оттолкнув танцовщицу, мужчина натянул штаны, начал спешно поправлять рубаху.

— Здесь она? — без церемоний вошёл в шатёр высокий светловолосый адан. — Плясунья в белом.

Не успевшая закрыть грудь женщина прижала к себе шерстяное платье.

— Да, вот она, — хмыкнул незваный гость. — Пошли, плясунья.

Автор постановок встал между незнакомцем и актрисой.

— Подожди, господин, — учтиво поклонился он, — это моя работница, я должен знать, надолго ли и куда она уходит.