Кто-то из охранников разжёг костёр, стало светлее, захотелось улыбаться. Выйдя из палатки, Аклариквет сел у огня и снова взялся за арфу. Он не мог выбросить из головы образ девочки, спрашивавшей плачущую маму о кораблях. Менестрель вспоминал, какие мягкие у малышки волосы и представлял, что они не серебристые, а цвета меди. И что это не чужой ребёнок.

Пальцы плохо слушались, задевали соседние струны.

Кто захочет связать судьбу с эльфом без чести и величия, поющим по приказу? Нет, кто-то, возможно, захочет. Но не Алая Леди, а другая женщина певцу нужна не была.

Поэтому медноволосая девочка навсегда останется несбыточной мечтой.

Аклариквет вдруг почувствовал прилив сил. Видимо, тело устало настолько, что перестало бороться и умолять своего хозяина выпить вина и лечь спать. Или это воспоминание о маленькой эльфийке с огромной сумкой вернуло вдохновение.

«Эту песню вряд ли можно будет петь на большом празднике, — подумал менестрель, играя уже не набор звуков, а мелодию, — но здесь, в лесу, она уместна. Лагерь беженцев недалеко. Может, кто услышит и подойдёт сам. Упростит нам задачу».

Аклариквет запел, представляя, что это не его голос, а той крохи с большими доверчивыми глазами.

— Умирающий город охвачен огнём,

Звон мечей и предсмертные стоны.

Враг прошел сквозь столицу кровавым мечом,

Неизбежно сметая заслоны.

Эльфы падают, словно трава под косой,

На истёртые временем камни,

И всё реже доносится клич удалой:

«Мы умрём, но не будем рабами!»

Нет в живых никого, кто способен помочь,

Защитить или спрятать до срока,

Страшно близким стал топот чёрных копыт

За спиной, как знамение рока.

Через марево смерти, сквозь мрак и огонь,

Спотыкаясь и плача негромко,

В безнадёжной попытке спастись от врага

Убегает босая девчонка.

Песня поползла между стволов, словно робкий речной туман, проникая в самые потайные пещеры, отыскивая скрытые тропы, приманивая уставших прятаться беглецов.

— Король Нолофинвэ обеспечит безопасность всем Тэлери, — сказал светловолосый охранник, сняв с головы капюшон. — Ваши дома будут отстроены, вы больше не будете вынуждены скитаться. Альквалондэ снова безопасен. Враги покинули его. Теперь там только собратья.

Это были слова, в которые слишком хотелось поверить, чтобы отнестись критически. В глазах беженцев засияла надежда.

— Через марево смерти, сквозь мрак и огонь

Убегает босая девчонка…

Примечание к части Песня Аклариквета - "Ласточка" группы ESSE

Правильные аргументы

— Нам всем нужен этот праздник, — с задумчивой улыбкой произнес Нолофинвэ, словно не замечая состояния Турукано, стоявшего рядом.

На Площади Фонтанов уже не было ни одной разбитой скульптуры, вода снова струилась из прозрачных фигур, журчала, разбрызгивая капли, в которых отражались язычки пламени факелов. Сцену практически достроили, расположив её между центральными фонтанами — целующимися дельфинами и взлетающими лебедями.

— Зрелище будет потрясающим! — король улыбнулся сыну, стараясь подбодрить его, но Турукано погрузился в воспоминания о брате и не мог думать ни о чём другом.

— Ты убиваешь его, отец, — сказал он вдруг, и Нолофинвэ удивленно повернулся.

— Кого?

— Финьо. Говоришь, что любишь нас, что мы для тебя самое главное. Но это не так.

— Турукано, я попросил тебя остаться как раз для того, чтобы ты помог брату. Обвинять меня и так хватает желающих, не присоединяйся к их лагерю.

— Я ничего не смогу сделать, пока ты не изменишь своего поведения.

Нолофинвэ поджал губы.

— Я король, сын, — ответил он после паузы.

— Но ты мог им не становиться! Тебя никто не заставлял! Ведь именно твоё стремление к власти спровоцировало множество бед! Если тебе наплевать на Финьо… Что важнее для тебя, отец — корона или близкие? Из-за твоего безумного стремления к власти случилось слишком много зла!

— Успокойся и послушай, — пока ещё спокойно сказал Нолофинвэ, — если у тебя есть кандидат в короли лучший, нежели я, готов выслушать. Предлагаешь себя?

— Я не это имел в виду.

— Лукавишь. Когда я говорил, что отец плохой король, подразумевал как раз это. И, как видишь, добился своего. Финьо не понимает многого, и ты, Турукано, должен объяснить ему, почему прав именно я. Не Феанаро, не Нельяфинвэ, не Арьо. А я. Вот твоя задача.

— Финьо никогда этого не примет.

— Ты просто не умеешь находить аргументы, сын. Учись. Пригодится. Когда вернётся Аклариквет, спроси его, как он подбирает нужные слова. У него это получается лучше, чем у кого-либо. А когда послушаешь мудрые речи моего певца, снова иди к брату. С охраной и в доспехах. В этом нет ничего постыдного. Если тебе угрожает опасность, защищаться — нормальная реакция.

— Ты говоришь ужасные вещи.

— И что? Хочешь слышать сладкую ложь? Это тоже к Аклариквету. Что попросишь, он тебе то и скажет или споёт. И Финьо тоже нужна правильная ложь. Придумай её. Вспомни деда. Сочини для брата сказку. И рассказывай до тех пор, пока не закончится праздник. Я не хочу, чтобы мой город снова стал из белого красным.

Турукано хотел сказать что-то ещё, но не видел смысла продолжать разговор.

Скорее бы вернулись корабли!

Не желая больше ждать

Путь, пролегавший во тьме сквозь мёртвый лес и те его участки, где остановилось время, был долгим и страшным, но вести, долетавшие из Альквалондэ пугали гораздо сильнее. Никто не мог сказать ничего конкретного, последнее, что стало достоверным известием — пришедшие письма скорби семьям погибших «доблестных воинов, отважно сражавшихся против невольных пособников Моргота», разосланные от имени короля Нолдор.

Отсиживаться во дворцах, ожидая мести осиротевшей родни, или бежать туда, где не найдут? Что делать жёнам, сёстрам и дочерям лидеров Исхода?

— Мы встретим судьбу лицом к лицу, какой бы она ни была! — заявила Нарнис, с огромным трудом уговорив Анайрэ впустить её к себе. — Матушка, не надо прятаться от правды! Никакая охрана не спасёт от гнева безутешных вдов, если они решат наказать хоть кого-то. Нас сожгут вместе с дворцом!

— Ты ведь не ради моего сына хочешь сорваться и бежать, — грустно сказала, не смотря на невестку, Анайрэ. — Финьо никогда не был тебе нужен. А он, мой глупый мальчик, влюбился… Но ты молодец, не обижала его. Он был счастлив.

— Мы ещё будем счастливы, матушка! — Нарнис обняла сидящую за вышиванием свекровь. — Я люблю моего супруга.

— Тебе больше не нужно притворяться, Нарнис, — Анайрэ не отрывалась от вышивания. Игла танцевала и кружилась, пронизывая серебряной стрелой черный шёлк, оставляя за собой витой алый узор поверх ранее вышитого синего. — Материнское сердце не обмануть. И любящее сердце жены тоже. Я знаю, что больше никогда не увижу своих сыновей и мужа и прошу тебя, Нарнис, не забирай у меня ещё и дочь. Не увози её в Альквалондэ.

— Ириссэ сама хочет ехать, матушка, — проигнорировала все выпады в свою сторону Нарнис. — Как и супруга Турукано. И ещё очень многие женщины. Нерданель уже в дороге.

— Так вот, кто всех погнал в путь, — напряглась Анайрэ. — Нерданель всегда была неумной женщиной. И, Нарнис, за свои слова я извиняться не стану. Твоя бабушка глупа и эгоистична. Соблазнила Феанаро лишь фигурой и любовью демонстрировать тело. Какой мужчина устоит перед столь убийственной для разума силой влечения?

Прозрачные глаза Нарнис сверкнули сталью.

— Уходи и забирай дочерей. Они слишком похожи на их деда и не похожи на нас.

— Твоими устами, — натянуто улыбаясь, произнесла Нарнис, подбирая слова, чтобы не быть резкой, — матушка… Говорит печаль. Но воля твоя. Девочки пока поживут с моей мамой. Но всё же подумай хорошо, может, стоит отложить вышивание и повидаться с семьёй?

— Мне позвать стражу?

Резко развернувшись, так что лёгкая фиолетовая ткань платья взлетела и затрепетала, Нарнис, не говоря ни слова, вышла за дверь. Бесшумно. Лишь шелестя шлейфом.