— Очень на это рассчитываю.

Стражник рассмеялся. Даэрон видел — эльф колеблется. Да, он изображает уверенность в себе и преданность долгу, но на самом деле воин не знает, как поступить. Будь на месте Даэрона и Лутиэн любые другие дориатрим, уже были бы созваны стражи, и нарушителей бросили бы в тюрьму. Дальнейшая судьба заключённых всегда остаётся тайной.

Но раз стражи до сих пор нет…

— Он умер… — послышался голос молчавшей до этого момента Лутиэн, сидевшей на траве на коленях и пытавшейся вылечить чарами обожженного младенца.

Стражник вздрогнул и едва не выронил клинок. Даэрон заметил, как изменилось его лицо.

— Белег, — чуть слышно произнесла принцесса, вставая, — не говори отцу, пожалуйста.

По щекам Лутиэн полились слёзы, прекрасное лицо сморщилось, став совсем детским. Даэрон, воспользовавшись замешательством стражника, нарушил приказ не двигаться и бросился к любимой, обнимая её и прижимая к груди.

— Белег, — снова заговорила принцесса, — ты должен всё увидеть сам. Сидя здесь, в прекрасной стране, охраняя границы от чудовищ, ты не видишь настоящей жизни. Ты не тех защищаешь, воин. Ты ничего не знаешь. Совсем ничего! Прошу тебя, давай похороним это дитя и пойдем за южный предел. Ты должен знать, что такое зло. Иначе… Зачем тебе оружие?

Белег растерялся. Нарушить закон? Самому сделать то, за что он убивал и бросал в темницу? Пойти против самого владыки Тингола?

Но среди молодой шелковистой травы, завернутое в тряпье и сверкающую шаль Лутиэн, лежало мёртвое дитя с наполовину обугленным личиком, и сомнений в душе эльфа не осталось. Он поднял крошечное тельце и молча кивнул.

Словно из воздуха, принцесса движением руки развернула широкий плащ, и все трое эльфов исчезли в звёздной ночи.

***

Мерзкий запах обгоревшей плоти начал ощущаться задолго до того, как лес расступился, открывая ещё дымящееся пепелище. Какими были постройки в этом большом по меркам дикарей селении, теперь сказать было уже невозможно, поскольку почти всё делалось из дерева и сгорело полностью. Несколько обугленных каменных остовов ещё возвышались в клубах едкого чёрного дыма, ветер выл и кружил пепел.

— Даэрон, — шепнула Лутиэн, и менестрель, закрыв глаза, сложил руки ладонями друг к другу перед лицом.

Словно откуда-то сверху полилась музыка, и Белег, собравшийся заявить, что шум привлечет орков, вдруг почувствовал сонливость. Но запястье сжала прохладная ладонь, и эльф очнулся. Лутиэн задрала его рукав и касалась оголенной кожи, ощущение было очень странным, словно пальцы проникали внутрь плоти.

Даэрон начал напевать заунывный повторяющийся мотив, напоминающий плач, и Белег снова попытался протестовать.

— Он все правильно делает, — не согласилась с ним Лутиэн. — Могла бы петь я, но тогда кто бы пошел на пепелище?

— Он привлечет…

— Орки и так здесь. Они сожгли Гнездо Коршуна, похитили женщин и теперь ждут, когда можно будет мародёрствовать. Песня Даэрона их усыпит, и у нас появится время спасти кого-нибудь.

— Нет, спасать будешь ты. А я пойду на охоту.

— Это бессмысленно, Белег! Убьёшь десяток орков, но это ничего не решит! Лучше спаси одного эльфа! Вытащи из-под раскаленных завалов! Из дыма и гари! Жизнь важнее смерти, Белег!

Видимо, принцесса использовала чары, потому что воин неожиданно для себя согласился с ней.

Оставив Даэрона в укрытии, Лутиэн и Белег побежали к дымящимся развалинам.

— Осторожно, не провались в какой-нибудь подвал, — предупредила принцесса, наклоняясь над обугленной дверью, валяющейся у них на пути. Белег отодвинул ломающиеся в руках доски и увидел под ними обгоревшую собаку. Правее, где ещё недавно был дом, среди чёрных обломков лежали три тела, опознать которые не представлялось возможным.

Стараясь дышать только через ткань плаща, чтобы не отравиться дымом и не чувствовать кошмарную вонь жжёной плоти, Белег перешёл к следующему дому, приподнял часть обвалившейся крыши… И уронил.

— Не смотри! — отпрянув, закрыл он собой Лутиэн. — Только не смотри!

Отойдя к следующей постройке, стараясь не замечать обгорелый скот и домашнюю птицу, воин и принцесса снова не нашли живых.

— Это бессмысленно, — вздохнул Белег после обследования двенадцатого по счету дома, но вдруг увидел безумное пламя в ставших страшными глазах Лутиэн. Он понял, лучше не спорить. И не мешать. А поднять вот эту упавшую стену. И посмотреть, что под ней. Что бы ни было… И делать это до тех пор, пока не закончится музыка Даэрона.

Лёд и Мечта

Она очутилась совсем близко, когда холод уже казался невыносимым. Рядом с ней стало теплее не столько телу, сколько на душе. Мечта снова находилась рядом, до неё можно дотронуться и даже обнять, и она не прогонит и не ранит резким словом, лишь улыбнётся и прижмётся крепче.

И почему нужно было оказаться среди льда и удушающего мороза, чтобы стать на полшага ближе к любви?

Макалаурэ крепче обнял Артанис, закрывая её от порыва ветра, и принцесса позволила позаботиться о себе. Впервые за весь поход. В этот момент менестрель понял, что Мечту ничто и никто заменить не может, даже выдающийся талант Элеммирэ, который распространяется не только на написание музыки. В любви золотоволосая эльфийка была столь же талантлива и изобретательна. Но Мечта… Она важнее.

Во всём, что пела и говорила Элеммирэ, всегда ощущалась скрытая печаль, тоска о чём-то несбывшемся, ранившем, с чем уже почти смирилась, вечная обречённая недосказанность, которая звучала завершающим аккордом. Иногда бывали всплески энергии, рвение бороться, но всегда побеждало смирение и принятие. Это общая черта эльфов Ваньяр, которая так нравится владыкам Арды.

Но Макалаурэ не был Вала. И, снова оказавшись рядом со своей Мечтой, менестрель понял, что самовнушение о любви к Элеммирэ не сработало.

Рука, которую не согревали даже две пары перчаток, сама собой погладила Артанис по спине, опускаясь до талии, и дева подняла голову.

— Поклянись мне, — сказала она, и облако пара изо рта растаяло в морозном воздухе, — что больше никогда не будешь петь обо мне ту мерзкую песню.

— Клянусь.

— Ты так просто это пообещал?

— Да. Я сочиню другую.

— Ты безнадёжен, — вздохнула Артанис, но отстраняться не стала.

Из морозной пелены выступил закутанный в меховую накидку эльф, и догадаться, кто это, удалось лишь из-за его роста.

— Все отдохнули? — спросил Нельяфинвэ, обводя взглядом сородичей. — Сейчас вернутся Асталион с Финдекано, и поворачиваем назад. Там, — он указал рукой в запорошенную мглу, из которой только что пришел, — насколько хватает глаз, покрытое толстым льдом море. По нему можно идти, не опасаясь провалиться. Но местность открыта всем ветрам. Карту мы начертили. Вы осмотрели здесь глыбы? Это лёд или заснеженные камни?

— Лёд, — отозвался Эктелион, — мы давно ушли от берега. Скорее всего, здесь уже очень глубоко.

Майтимо кивнул. Он хотел что-то сказать брату, но, подумав, решил, что дело не срочное, и мешать не стал.

Отойдя к нависшим над сугробом ледяным глыбам, где от ветра прятались сопровождающие Артанис эльфы Третьего Дома, Майтимо подсел к ним и, даже не начав разговора, понял, как сильно эти двое пожалели о том, что ушли далеко от дома. Их не утешало даже крепкое согревающее вино.

Средиземье. Чёрная звезда

Покрытая серебристыми цветами поляна наполнилась поющими и танцующими детьми.

На этот раз Даэрон создавал музыку не один, ему помогали ещё четверо менестрелей, а Лутиэн собрала весёлый хоровод и особое внимание уделяла малышам, которых считала своими. Принцесса смеялась, шутила, играла, сейчас в ней не было ничего от Айну — дочь Элу Тингола выглядела обыкновенной эльфийкой.

Нет! Слово «обыкновенная» к ней не применимо! Лутиэн прекрасна, бесподобна, ошеломительна! Она… единственная в Арде, на кого можно смотреть бесконечно.

Даэрон встряхнулся, когда заметил, что перестал играть. Возможно, менестрель и дальше любовался бы возлюбленной, если бы другие музыканты не напомнили, зачем он пришёл на поляну. Спохватившись и снова занявшись творением мелодии, Даэрон всё равно бросал взгляды на дивный изящный силуэт, кружившийся среди волшебных огней и серебристых цветов и замечал, как Лутиэн смотрит на своих спасёнышей, которые, конечно, не знают, откуда они на самом деле родом, и сердце менестреля ликовало.