— Бурарум, — пробубнили остальные — кто-то с поддержкой, кто-то осуждающе. — Бурарум!

— Вода без соли поведёт нас, — поднялась с камня посланница Улмо. — Творец дал всем, кого благословил на жизнь, свободу воли, мы можем направлять, но не принуждать.

— Мы соберём семена вместе, — сказала Энтица, — спасём, что сможем. А потом вы уйдёте. На том и простимся. Но знайте: вечно убегать нельзя, вас догонит ваш страх.

Пастыри снова загудели, поляна зазвучала деревянным перестукиванием, стрёкотом и рокотом.

— Если однажды ты будешь несогласна со мной, — посланник Йаванны взял спутницу за руку, — скажи об этом сразу, не дожидаясь, когда нам станет нечего обсуждать. Мы ведь хотели свободы, но не друг от друга.

Дева улыбнулась, с едва шевельнувшихся губ слетела мелодия:

— Здесь, под знойным небом,

Негой воздух полон,

Здесь, вдали от моря,

Дремлют горы в облаках;

Здесь так ярко звёзды светят,

Холмов вершины светом заливая,

В долинах пышно розы расцветают,

И соловьи поют в лесах зелёных.

Улетай на крыльях ветра

Ты в светлый край счастливый песня наша.

Туда, где мы тебя споём свободно,

Где будет так привольно нам с тобою.

Примечание к части В конце переделанная песня из оперы "Князь Игорь".

Любовь, как в песнях

Изящным жестом бросив перо в чернильницу, словно дротик в мишень, Эльдалотэ недобро сощурила глаза.

— В моих летописях, — сказала она, — не будет названия «Ладрос». Дортонионский Фиримар останется Фиримаром. И не надо думать, будто дело исключительно в самовольном переименовании моей земли. «Алый Простор» — говорят смертные о выделенной им территории, а я представляю расстеленный на полях флаг Феанаро. Я должна пояснить, что дело здесь не личное, не в том, что потомок Куруфинвэ похитил невесту моего сына. Нет, светлый государь Финдарато Инголдо Артафиндэ Фелагунд Ном. Дело в том, что нам не нужен дополнительный повод для конфликта с Хитлумом. И да, я бы точно так же выступала против именования Простора Синим, словно флаги Нолофинвэ.

— Не думаю, что чёрный цвет лучше, — просиял король.

— Правдивее, — отозвался Айканаро, вернувшись за стол. — После пожара, принесшего власть нынешнему вождю беорингов, было чёрным всё, даже прибрежные воды.

— Чёрным, серым и белым, — вдруг мечтательно улыбнулся король, — и лишь небесный купол оставался неизменно лазоревым.

***

Широко распахнутые ярко-голубые глаза смотрели с доверием и нежностью. Брегор знал — Барадис видит вместо его лица размытое пятно, только сейчас это совсем не имело значения — заметивший приближающуюся старость вождь именно с юной дочерью кожевника ощутил всё, о чём пелось в песнях о любви.

«Тону в твоих глазах».

«Ты прекрасна и свежа, как весеннее утро».

«Отныне ты — моё сердце».

«Без тебя мне жизни нет!»

Барадис улыбнулась тонкими нежно-розовыми губами, посмотрела в сторону окна, и голубые глаза приобрели красноватый оттенок.

Волшебно!

На столике около утопающей в кружевах постели рядом с кубками, полными эльфийского вина, стояли пузырьки с эликсирами и лежала толстенная линза с золотой цепочкой. Брегор злился на судьбу, которая заставляла его любимую страдать, пить всю эту мешанину и пользоваться увеличительными стёклами, однако замечал: с тех пор, как Барадис переехала к нему и стала жить под чутким присмотром лекарей, девушка перестала быть похожей на привидение — прибавила в весе, начала хорошо спать и почти не кашляла.

Руки вождя изучающе заскользили по юному телу, ладонями уже не прощупывались торчавшие ранее рёбра и позвонки, белая кожа стала гладкой и упругой, не тонкой суховатой.

Ради этого стоило жить. Ради этого стоило добиваться власти и удерживать её. Ради этого безумия, в котором и есть смысл существования.

Краткого человеческого существования.

Вождь беорингов понимал многое, больше, чем казалось со стороны, но не хотел осознавать. В постели юной красавицы мужчина чувствовал себя вновь молодым и полным сил, ощущения опять стали яркими, и появлялась уверенность — вот она любовь. А не всё то, что было раньше.

Разомлев от ласк, Брегор погрузился в недолгий сладкий сон, а когда проснулся, первым, что почувствовал, оказалось ласковое поглаживание по груди и волосам тонкой белой руки. Сердце запело, снова захотелось читать любимой стихи.

Как в юности.

— Зорька алая, губы алые,

А в глазах твоих неба синь.

Ты — любовь моя долгожданная!

Не покинь меня, не покинь.

Барадис улыбалась. Вождь понимал: большинство описанного в строках девушка не способна рассмотреть в полной мере, в деталях и красках, от этого становилось горько и хотелось требовать ещё больше от эльфийских знахарей.

— По плечам твоим спелым колосом льются волосы,

Только голову запрокинь.

Нежностью своей, своим голосом

Не покинь меня, не покинь.

Всех красивее, всех дороже мне стала ты,

Даже капелькой своей нежности не остынь.

Через сотни лет, через тысячи

Не покинь меня, не покинь.

— Не покину, — Барадис просияла, поднялась с постели за вином, но Брегор уложил её обратно и сам подал бокалы. Не хотелось ничего, кроме любви — ни еды, ни хмеля, всё делалось скорее по привычке, и вождь был уверен, что никогда в жизни не чувствовал себя настолько счастливым.

***

— Ты думаешь, я с ним не говорила, да? — помирившаяся с мужем и снова беременная Бериль посмотрела на спящего в колыбельке ребёнка, покачала, побаюкала. За дверью комнаты раздался топот, смех, но потом один из старших сыновей прикрикнул на расшумевшуюся мелюзгу, и голоса стихли.

Младшая из сестёр вождя выглядела усталой, однако глаза светились счастьем.

— Ба-а-ай! Ба-а-ай! Мельдир, — Бериль мгновенно отвлеклась от младенца и посмотрела на жену брата, — ты пойми: я на твоей стороне. Сама прошла через подобное. Дурак мой как загулял, как загулял! Но понимаешь, детям, мальчишкам особенно, отец нужен. И не чужой дядька, а свой, родной. Я тоже своего хотела выгнать, да и что врать, хотела на него какую-нибудь мелочь повесить, ну там кражу какую, чтоб его высекли прилюдно. Но потом решила, что семье позора не надо.

Мельдир опустила глаза. Придя к родственнице, чтобы поговорить хоть с кем-то, способным беседовать без обвинений, женщина невольно сравнивала себя и сестру мужа. Почему потерявшая красоту, располневшая, с отвисшей грудью и утиной походкой аданет, кое-как одетая, с неопрятной косынкой на голове, счастлива, а носящая эльфийские платья, стройная и читавшая много книг женщина оказалась просто брошенной супругой, которой очень чётко дали понять — в этом доме её мнения не спрашивают. Да, так было всегда, но…

— Она могла Брегора околдовать? — высказала Мельдир давно тревожившую догадку.

— Глаза красные, сама белая, — пугающим тоном, словно читала детям о сказочном злодее, заговорила Бериль. — Ты знаешь, что я Брегору сказала, когда ты опять ушла?

Супруга вождя отрицательно покачала головой.

***

— Так, я не поняла — это что? Что, Мандос тебя запри, тут происходит?

После очередной ссоры с мужем, случившейся одновременно с болезнью четверых своих детей, побегом из приюта очередного сироты и обнаружения под дверью корзинки с мёртвым младенцем Бериль хотелось убивать, и Брегор оказался идеальной жертвой.

Влетев через порог и увидев толпу незнакомых слуг, запертые двери комнат, где раньше жили члены семьи, а ещё начав чихать и кашлять от странного запаха лекарств, пропитавшего всё помещение, аданет ворвалась к брату в кабинет.

— Выйди вон! — крикнула она слуге и нависла над столом вождя, словно проверяла записи ученика на глиняной табличке. — Ты не понимаешь, что тебе девку подложили, чтоб от дел отвлечь? Да она тебе яд подсыпет, ты и не заметишь! Пока ты слюни на неё пускаешь, за тебя мельник да торгаши правят! Сын у тебя без отца растёт! Ты совсем умом повредился раньше срока?