Айканаро вздохнул, смял листок и выбросил в камин.

 — Я не просто так привёз Беора, — сказал Финдарато, залюбовавшись саженцами, — этот муж именно тот, кто на понятном смертным языке способен объяснить, как правильно любить эльфов и ненавидеть Моргота. Увы, Нарьо, таких, как Беор либо очень мало, либо нет вовсе.

Со вздохом кивнув, дортонионский лорд пододвинул к краю стола стопку бумаг, давая понять, что королю необходимо с ними ознакомиться. Обречённо кивнув, владыка оторвался от созерцания сосенок и взялся за записи.

Очень хотелось сказать, что сам давно жалеет о знакомстве с Младшими, однако Финдарато понимал: это именно то, что никто и никогда не должен от него услышать.

***

— Я расскажу вам про Храбреца Однорукого и про прекрасную Чаровницу — любовь его пылкую! — развлекал запавшей в душу историей толпу собратьев Беор. — И про то, как светлое чувство сильнее оружия, и как оковы любые разбить способно!

Соплеменника узнавали немногие. Да, то и дело звучали слова: «О, так это тот самый Жуух!», однако большинство не помнили юношу дикарём или не хотели помнить.

Жизнь Фирьяр круто изменилась, и никто не хотел бы вернуться в лес к кострам и холодному жилью даже мысленно.

Кто-то стал подыгрывать Беору на гуслях, кто-то хлопать в ладоши, а сам верный слуга эльфийского короля любовался только одной юной девой, румяной и пышногрудой, с длинными тёмными косами. Молодому мужчине хотелось представлять её и себя частью дивной эльфийской легенды, и мечта казалась вполне осуществимой, если, конечно, эта красавица умеет читать.

Примечание к части Песня Татьяны Снежиной "Позови меня с собой"

"Бауглир" означает "тиран"

Путь в горы внезапно преградила способная нести смерть живая стена, и Линдиэль опешила.

— По приказу принца Финдекано Нолофинвиона… — заговорил страж в фиолетовом плаще, и дочь лорда Новэ Корабела почувствовала падение в бездну.

Конечно! Что ещё мог сделать обидевшийся на правду гордец, которому не удалось — на этот раз — безнаказанно унизить влюблённую женщину? Разумеется, начать ей угрожать тюрьмой, изгнанием, казнью!

— Гер-р-рой, — неслышно прорычала рассерженной рысью Линдиэль. — Слабак!

Одновременно захотелось и умереть самой, и убить обидчика, и выжить, добиваясь большего, чем смог Астальдо, прославившийся одним-единственным подвигом.

Дочь Новэ Корабела обернулась. Дороги вперёд не оказалось, но и отступать уже было нельзя — позади остался слишком долгий и тяжёлый путь, постоянно прерывавшийся то на роды жены, дочери или сестры вождя Мараха или какой-то иной женщины, то нужно было сколотить новые телеги, то сугробы оказывались непроходимыми, или грязь слишком топкой. Малах, самый сильный сын Мараха, уже начинал спорить с отцом за лидерство, и это противостояние тоже тормозило продвижение на запад. А теперь, когда обещанная цель, та самая крепость, которая стараниями Линдиэль стала для Солнечных синонимом светлого героического будущего, оказалась недосягаемой, эльфийка всерьёз испугалась за свою жизнь. Кто знает, как поступят дикари, если им сообщить, что всё было зря?

«Я должна что-то придумать! — заставляла себя представить нечто, кроме штурма заслона, оссириандская королева. — Нельзя сдаваться!»

Сквозь наворачивавшиеся на глаза слёзы эльфийка посмотрела на своих воинов и слуг, потом — на племя. В ожидании возможности продолжить путь бойцы снова начали соревноваться в силе, а некоторые развлекались, перекрикиваясь с горным эхом. Хорошо, что здесь не бывает лавин и камнепадов.

— Мы не присоединимся к армии принца, — через силу усмехнулась Линдиэль, — мы станем войском короля.

Посмотрев на верных и выбрав из них гонца, дочь лорда Новэ хмыкнула увереннее:

— Лети стрелой к верховному нолдорану Финголфину, и передай такие слова: «Принц Финдекано оскорбил владычицу Края Семи Рек, угрожал ей лично и войску, которое она привела для помощи в войне против общего врага. Если верховный нолдоран поступит столь же непочтительно, как и его сын, владычица Семи Рек будет вынуждена увести воинов в…

Линдиэль сделала глубокий вдох и рассмеялась.

— В Химринг. В путь, гонец!

Снова обернувшись на племя Мараха, леди решила, что громкие слова о внезапном повышении статуса с «армии принца» до «войска короля» должно скрасить новые предстоящие трудности пути.

Воодушевлённая собственной находчивостью Линдиэль поймала себя на ощущении, что плакать уже почти не хочется.

***

Верховный нолдоран долго стоял у окна своего дворца, окружённый безмолвными портретами родных эльфов, однако выглядел напряжённо и потерянно, словно находился среди вооружённых до зубов врагов.

Аклариквет вошёл в зал по первому зову и сразу же сел на своё обычное место, принявшись играть на всегда ожидавшей своего хозяина арфе. Невольно вспоминались два других важных для музыканта инструмента: серебряный лебедь из Альквалондэ, подаренный племянницам и сгинувший вместе с ними, и «Вредина-Загогулина» принца Финдекано, которая практически всегда молчала и оставалась неприкосновенной.

— О чём ты поёшь, Вильварин, когда никто тебя не слышит? — спросил вдруг Нолофинвэ, отвернувшись от окна.

Менестрель был уверен — случилось что-то плохое, о чём он пока не знает, либо не в курсе всех отрицательных сторон известного события или обстоятельств.

— О разном, — попытался уйти от ответа Аклариквет, не желая делиться музыкой, посвящённой Алой Леди.

— И что это — разное?

Вопрос был поставлен жёстко. Что произошло? Менестрель, видя и чувствуя взгляд короля, понял — верховный нолдоран не собирается выпытывать любовные истории своего певца, Нолофинвэ интересует — осуждают ли его за глаза самые ближайшие доверенные советники. Но надо ли говорить о том, что догадался о подозрениях?

— Наедине с собой, — напрягся Аклариквет, и музыка зазвучала скованно, глухо, — обычно поют о недостижимом, с неимением чего невозможно смириться. Или о каких-то сильных впечатлениях, которые не хочется выплёскивать на слушателей. А ещё бывает, что нравится идея песни или одна её строка, а всё в целом — нет. Такие произведения тоже остаются лично автору.

— Либо страшно за последствия пения, да?

Менестрель почувствовал проступающий холодный пот. За долгие годы службы сначала принцу, а потом и королю Нолофинвэ музыкант понял важную вещь: если его господин начал кого-то подозревать в неверности, добром это не кончится. А что делать презираемому всеми Аклариквету, если его изгонят из королевского совета? Сколько проживёт оставшийся без покровительства певец, ославивший всех сильных мира?

— Мне не привыкать, — грустно рассмеялся менестрель. — Я очень давно пою на публику то, за что могу лишиться жизни.

— Но ведь никто не в состоянии быть по-настоящему благосклонным к сюзерену, который заставляет поступаться добрым именем, рискуя быть убитым.

— Это было моё решение, мой выбор, владыка! — Аклариквет очень надеялся, что речь прозвучала искренне. — Я знал, что меня станут обвинять в бесчестии.

— Не ври, ты не мог представить, насколько далеко всё зайдёт.

В голосе верховного нолдорана прозвучал приговор.

— Да, никто из нас этого не представлял, — попытался отмахнуться менестрель, ловя себя на мысли, что сейчас король очень сильно задевает гордость своего верного и одного из самых самоотверженных подданных.

Опасное чувство глубочайшей обиды было крайне неуместно, Аклариквет поклялся себе, что после, в одиночестве выплеснет злость любым способом, каким захочет, но сейчас нельзя поддаваться эмоциям! Ни в коем случае! Это потом, а не сейчас, можно будет вспомнить страх перед Нолдор и Тэлери в Альквалондэ, бессмысленные извинения на коленях у ног Нерданель; едва не убившие чары Финдарато Инголдо, ужас, испытанный во время Праздника Объединения, когда словно из-под земли возникло войско лорда Маэдроса, стыд и опасения, тревоги за своих артистов каждый раз, когда появляется принц Финдекано… Не сейчас!