Пейзаж вокруг застыл картиной на холсте, алкарим заметались, некоторые всё же спустили тетивы, однако пение не прекращалось, становясь оглушительным, сотрясая воздух, словно раскаты грома, отдаваясь в грудной клетке, закладывая уши.

«Земля — песка ровня,

Бери меня, помня,

Как я ходил по тебе, свой оставляя след.

Как солнца блик ранний

Твои хранят камни,

Как я извивы в судьбе

Несу на себе.

Они черны, словно уголь,

Они красны, словно медь».

Откуда-то снова полетели стрелы, войско превратилось в мечущуюся толпу. В замершей картине вечерней рощи не был виден ни крутой берег с глубоким омутом, ни овраг.

«Земля — сестра смерти,

Оставь меня в свете,

Позволь ползти мне по стеблям трав,

Что станут звенеть.

Их звоном пьян буду

Искать тебя всюду.

Тем выше смерти цветы,

Чем ближе мне ты,

Та, что черна, словно уголь,

Та, что красна, словно медь.

Я ухожу от тебя, но всё ж

Запомню одно:

Я знаю — вновь ты меня вернёшь

На тёмное дно,

Где жизнь и смерть породят любовь,

Где я, возможно, воскресну вновь,

Где переплавится смерть на боль

В смешении воль.

Земля — моя мама,

Веди меня прямо,

Веди меня по камням,

Солнцу в небе гореть.

Готов тебя вновь я

Поить своей кровью.

А ты обнимешь меня,

Браня и храня,

Сама черна, словно уголь,

Сама красна, словно медь».

***

— Мы задержали морготовых рабов, — пояснил юноша. — Наши как раз успели вооружиться и напасть. Повезло, что этих тварей немного было.

— Мы бы и бóльшую армию побороли, — уверенно заявила Эльфандис.

Макалаурэ спешился.

— Вам просто повезло, — сказал король без тени насмешки. — Если вы не знаете противника, то и сразить его не сможете. Напугать — да, запутать, сбить с пути — вероятно. Однако с войском даже дюжине таких, как вы, не справиться. Ты знаешь, что главная песни Истины и Силы — Тишина?

По глазам девушки стало понятно — нет, она о таком не слышала, зато её подруга понимающе кивнула.

— Что бы ты выбрала в войне, Эльфандис, — задал вопрос Макалаурэ, чувствуя нечто странное в сердце, — спеть для победы семь одинаковых песен или постепенно, куплет за куплетом приближаться к успеху, отрекаясь от всего дорогого и привычного?

Не зная, что ответить, эльфийка переглянулась с друзьями.

— Вы трое — герои битвы и достойны награды, — чувствуя, как потерял управление колесницей и летит со склона, король-менестрель запаниковал, но уже ничего не мог с собой поделать, — только это не последний бой. Скажи, Эльфандис, чего была лишена песня, которой вы зачаровали врагов?

— Она… была про смерть, — осторожно произнесла девушка.

— Но в ней звучали слова и о любви, и о братстве, и о семье, и о себе, и о надежде, — смутился юноша.

— Эльфандис, — Макалаурэ подошёл ближе к подданной, прямо посмотрел в голубые широко распахнутые глаза и не смог сдержать улыбку, — попробуй победить меня песней без слов.

Все взгляды устремились на опешившую деву.

— Война — время безумия, — заговорил владыка Поющей Долины, словно подсказывая смысл Темы, — сейчас мы разговариваем, смотрим друг на друга, верим и надеемся, но через мгновение могут снова напасть орки, и от нас не останется даже грустных воспоминаний. Может быть, именно твой голос способен изменить историю Арды. Пой.

— Но мы ведь должны сражаться вместе, а не против друг друга, — произнесла Эльфандис, и мир Канафинвэ Феанариона разбился окончательно. — Мы должны научиться петь в унисон так, чтобы рушились вражеские крепости, а воины, стоящие за нашими спинами, ощущали прилив сил, переставая чувствовать страх и тяжесть доспехов.

— Тишину не под силу спеть ни одному из Эльдар, — потеряв опору под ногами, выдохнул Макалаурэ.

— Не надо нам тишины. Не надо истины. Нам нужна победа.

И зазвучала мелодия без слов.

Голос эльфийки, преображённый чарами, казался высоким и низким одновременно, переливался птичьими трелями и рокотом недр. Именно так представляли себе Дети Эру Айнулиндалэ, Песнь Творения, и каждый менестрель старался придумать свою версию её истинного исполнения.

— Может быть, — король вдруг взял подданную за плечи, наклонился к лицу, — завтра придут орки и всё здесь сожгут. Нам не на что надеяться и нечего бояться в безумной круговерти войны. Стань моей женой, Эльфандис. Хотя бы один день своей жизни ты будешь королевой эльфов. Королевой самого прославленного королевства Белерианда — знаменитой Дыры Маглора. Не отказывай себе в великой чести.

Девушка совсем растерялась, не поверила, испугалась. А потом согласилась.

Примечание к части Песни:

«Последняя поэма» из к/ф «Вам и не снилось»,

«Дождь» группы «Гранд-КуражЪ»,

«Симфония огня» гр. «Catharsis» (через «Т» ☝️),

«Не моя забота» гр. «Монгол Шуудан»,

«Maman Bridgitte» гр. «Канцлер Ги»

Что ещё я не знаю о моём королевстве?

Руины выглядели страшно.

За свою жизнь Сулион видел немало сожжённых войной земель, поэтому отчасти привык наблюдать чужое и своё горе, но сейчас сердце отчаянно рвалось из груди, дыхание перехватывало, а руки тряслись так, что не могли держать оружие.

Воины осадного лагеря подошли на помощь северу Таргелиона и перегородили пути отступления врагам, однако орки успели уничтожить несколько небольших поселений.

— Вы знаете девушку по имени Ривиан? Ривиан! Знаете Ривиан?

Снова и снова задавая один и тот же вопрос, Сулион встречал отрицательные ответы немногих выживших.

— Вон, глянь среди трупов, — мрачно скривился раненый эльф, которого с трудом вытащили из-под рухнувшего остова здания. — Там многие нашли ответы.

Из последних сил борясь с головокружением и пытаясь видеть хоть что-то сквозь темноту перед глазами, Авар пошёл к разложенным вдоль дороги телам.

«Я очень давно не чувствовал связи с Ривиан, — думал эльф, через силу заставляя себя смотреть в застывшие лица: чистые или измазанные кровью и грязью, целые и изуродованные, спокойные и пугающие страшными гримасами. — Я боялся правды, но теперь понимаю, как был глуп. Какой бы ни была та правда, она не страшнее смерти».

Каждый раз видя среди убитых женщину, Сулион зажмуривался и не сразу находил силы посмотреть на тело. Снова не Ривиан. Это хорошо. И опять. И опять. Как же мучительна надежда!

Вдруг взгляд упал на двух мужчин, лежавших не рядом, однако близко, поэтому химрингский воин увидел сразу обоих.

Мертвы. Братья Ривиан мертвы.

Надежды рухнули, дыхание сбилось окончательно, но в душе вспыхнул протест:

«Нет! Я не видел тела! Я буду её искать! И отправлюсь добивать орков по лесам! Я не верю, что всех нашли. Этого не может быть. Я не вернусь в осадный лагерь, пока не буду уверен, что уничтожен последний морготов раб в этих землях!»

Сулион снова и снова мысленно клялся в продолжении боя и поисков, а перед глазами всё отчётливее вставало лицо погибшего друга и наставника, вспоминался берег реки Аскар, химрингский лагерь и печальные страшные слова, ставшие, похоже, судьбоносными:

«Я пророчить не берусь,

Но точно знаю, что вернусь,

Пусть даже через сто веков!

В страну не дураков,

А гениев.

И, поверженный в бою,

Я воскресну и спою

На первом Дне Рождения земли,

Вернувшейся с войны».

— Однажды бесконечная битва завершится, — в последний раз посмотрел на тела Сулион, — но суждено ли мне увидеть мир в Арде? Или Моргот станет безраздельно править? Кто знает… Но в одном я уверен — враг не сделает меня своим рабом. Никогда!

***

В прилетевшем от брата письме был всего один вопрос, больше похожий на обвинение:

«Что ещё я не знаю о моих землях?»

Подпись гласила: Чёрный, но не враг.

Маэдрос с тяжёлым вздохом смял полоску бумаги и бросил в огонь. Прибывший в осадный лагерь сразу же, как только на востоке разрослась тьма, принц Финдекано внимательно посмотрел на кузена.