Тинвен посмотрела на друзей, которые хихикали в кулаки. В детской голове не укладывалось случившееся, однако мысль о возможности выйти замуж за соседа, а родить от прекрасного дивного лорда показалась интересной. Может, все самые лучшие люди и не люди вовсе?

Девочка знала — года через четыре ей уже найдут жениха, а там и до свадьбы недалеко. Эльф замуж не возьмёт, но что, если…

***

— Что, если именно роду Мараха суждено покончить с тварями Моргота?! Кто сказал, что люди слабее эльфов?! Кто?!

Хатол, стоя на трибуне посреди залитой тусклым солнцем площади, кричал всё громче, размахивая боевым топором, который не держал очень давно, и письмом из Хитлума. Казалось, весь Дор-Ломин собрался сейчас послушать речь вождя.

— Моргот снова нападает, но нападает на востоке! Понимаете, что это значит?! Что все наши жертвы не напрасны! Моргот устрашился наших воинов! Мой отец — ваш великий вождь — погиб, но его гибель была героической! Мы, род Мараха, напугали врага! Так продолжим начатый предками бой! Мы соберём войско и отправимся за Железные Горы! Мы раздавим остатки вражьих войск, а новые армии уничтожим в зародыше! Род Мараха сделает то, на что не способны ни эльфы, ни кто-либо иной! Слава вождю Мараху! Слава! Да воссияет она вовеки! В бо-ой! За свободу народов Арды!

***

— Свобода, — сказал Тингол, прохаживаясь по сокровищнице, — стоила моему брату богатства и безопасности, доброго имени и статуса. Кто он теперь? Жалкий бродяга? Отвергнутый всеми изгой?

— Уверен, Эольвэ давно пожалел о решении покинуть Дориат, — советник Саэрос поклонился, — свобода хороша, лишь когда её мало. Она сравнима с изысканным лакомством или уникальным сокровищем — в достатке теряет ценность, а в излишке и вовсе вредит.

— Посмотри на всё это великолепие и скажи, — король вдруг остановился около разложенного и развешанного оружия, среди которого были изделия Эола, в том числе, клинок из павшей звезды, — вредит ли дивным вещам заточение и неиспользование?

— Разумеется, нет, — снова поклонился Саэрос, — при должном хранении покой исключительно полезен.

— Ты абсолютно прав, — владыка повернул к выходу. — Прекрасное должно быть тщательно оберегаемо, а любой посягающий — наказан. Пойдём в кабинет, обсудим письма из Невраста. Необходимо понять, кто может обратиться к нам за помощью, и как правильно им отказать.

***

Алмарил посмотрел на письмо из Таргелиона. Нужно было смириться с прошлым и настоящим, принять всё, что случилось по собственной вине и чужой воле, даже если это казалось невозможным.

Нужно! Необходимо! Иначе всё теряет смысл…

Дядя Маэдрос сказал в ближайшее время отправляться в Барад Эйтель, потом заехать к Нолофинвэ как бы без дела, но всё же постараться выяснить несколько важных вещей, а после этого…

Наслышанный о делах дортонионского Фиримара, сын Морифинвэ с горечью хмыкнул. Род Беора производил впечатление сборища пафосных недотёп, способных только кивать эльфам, воспевать всё подряд и делать глупости. Разве можно из таких слабаков воспитать войско для отправки на восток?

«Наверное, — подумал Алмарил, наливая крепкого вина и отворачиваясь от окна, из которого виднелась очередная стройка на Ард-Гален, — дядя просто хочет отправить бесполезного меня на безопасное расстояние от своих границ. На самом деле ему от меня ничего не нужно».

От таких мыслей стало горько, однако принц смог взять себя в руки.

— Я посмотрю, как Астальдо тренирует воинов, готовя сражаться с морготовым червём, а потом обучу этому Фирьяр, насколько подобное вообще возможно. А кто не научится — пусть отправляется на восток!

На сердце стало немного легче, и, представив прекрасный Валинор, где воссоединилась любящая семья, Алмарил начал собираться в дорогу.

***

Умение обращаться с вёслами стало для Гвиндора предметом гордости — Финдуилас искренне удивилась, когда лорд сам взялся грести, а не приказал слугам сопровождать его и принцессу.

— Я сплавлялся по опасным подземным рекам и водопадам, — высокомерно соврал нарготрондский гость, — в одиночку боролся с бурным течением, а на озере Иврин ловил рыбу и находил жемчуг. Вы, жители Тол-Сириона, думаете, будто в пещерах на Нароге царят молчание и страх? А вот и нет! Там жизни больше, чем на вашем рукотворном клочке суши.

— Я хочу увидеть твой город! — Финдуилас сложила перед грудью ладони.

— Поехали со мной.

Принцесса испуганно округлила глаза.

— Не хочешь — как хочешь.

«Я что-то сделала не так? Я его обидела? — эльфийка ужаснулась. — Что же теперь будет?!»

Лодка мягко ткнулась носом в песок, Гвиндор подхватил принцессу и поставил на берег, словно девушка ничего не весила.

— Здесь растёт клевер, — лорд осмотрелся. — Если найдём с четырьмя листиками, значит, день особенный.

Финдуилас посмотрела на пестрящую зеленью кочку и с радостью указала на отличающийся от остальных росток.

— Всего один, — свысока произнёс лорд, похоже, не ожидавший такой удачи. — Нужно ещё.

Эльфы посмотрели друг другу в глаза. Да, они ждали одного и того же, хотели остаться вместе, но каждый полагал, будто достоин большего.

Ещё удачи, ещё! Они ведь слишком хороши для простой судьбы! И Рок не остался безучастен.

Витиеватая вычурная Тема постепенно сплеталась из, казалось бы, несовместимых полутонов и аккордов, соединяя воедино бесконечно далёкое. Невозможное становилось реальнее, и звучала музыка всё увереннее.

Примечание к части Глава-пророчество, состоящая из спойлеров. Можно строить теории.

Залог процветания

— Я сейчас скажу очень неожиданную вещь, мой лучший друг, но…

Гельмир, сидевший за записями и чертежами учеников, которые необходимо было проверить и исправить, заслушавшийся шумом улицы, не заметил, как к нему зашёл друг-менестрель.

— Ненарион? Что-то случилось?

— Ты даже не представляешь.

Сев за заваленный бумагами стол, музыкант схватился за голову, а потом начал оглядываться:

— Есть выпить, друг?

Гельмир подумал, что и сам бы не прочь отдохнуть за бокалом вина, но в одиночестве это делать не получается — вспоминается супруга, становится тоскливо, поэтому лучше заниматься работой, пока не упадёшь от усталости. Сейчас предоставился шанс выпить в компании, только по лицу и поведению друга было видно — приятным вечер вряд ли станет.

Когда бокалы наполнились, и с трудом, но нашёлся ароматный хлеб на закуску, менестрель снова заговорил, то хватаясь за голову, то кивая каким-то своим мыслям:

— Ты же слышал, что младенца мёртвого в реке выловили?

Поняв по взгляду Гельмира, что его таким не просто невозможно впечатлить, но и удивить не получится, музыкант выпил и вздохнул:

— Я подумал, что это мог быть мой ребёнок!

На этот раз друг отреагировал. Отставив бокал, архитектор наклонился над столом и посмотрел менестрелю в глаза:

— Что значит мог быть, Ненарион? Ты не знаешь, твой это ребёнок или нет? Как ты такое допустил?!

— Да что ты сразу с нравоучениями? Никто ведь не знает мать этого несчастного малыша! А у меня была пара ночей с одной девушкой… Как раз срок бы подошёл, но я не собирался…

— Ненарион! Что значит, не собирался! Ты с ней после этого не виделся?!

— Виделся, но всего несколько раз, и почти сразу после, но она потом сказала, что эльф и человек не пара, что зря меня в гости позвала…

— Так найди её, Ненарион! Поговори!

— Замужем она, Гельмир. Ещё зимой вышла. О чём мне с ней разговаривать?

Тяжело вздохнув, архитектор собрался с мыслями.

— Неважно, что она замужем. Иди к ней, спроси прямо, только не при муже, конечно. Поклянись, что никому не скажешь, что не выдашь её.

— Нет, Гельмир, нет. Если я точно узнаю, что тот убитый — мой…

Не договорив, менестрель выпил ещё, вытер глаза и отмахнулся.

— Пойми ты, пень осиновый, — заговорил словами своих учеников Гельмир, — пройдёт время, и ты наберёшься смелости, тебе станет не так страшно узнать правду, но будет уже не у кого! Правду знает только мать этого ребёнка и, возможно, её мать или повитуха какая-нибудь! Всё! Но пока ты будешь трястись в углу у ночной вазы, обнимая коленки, все эти люди состарятся и умрут!