— Отливайте под себя, — зло расхохотался морготов боец, наблюдая за попытками Гельдора спрятать причинное место под одеждой. — Ваш командир — козлина! Подставили такому зад — сами, значит, ещё козлинее.

Посмотрев на измученных людей, полуорк вдруг жадно облизнулся.

— Эй, Зубастый! — крикнул он кого-то. — Иди сюда. И Хвост тоже.

Перед пленниками с харканьем и цоканьем возникли двое — оба невысокие, крепкие, желтолицые, с глазами-щёлочками.

— Вот этого берём, — указал Драконий Член на молодого соратника Гельдора, который после тяжёлого удара по голове то блевал, то впадал в полудрёму.

Воина подняли на ноги, сорвали одежду и с силой швырнули на спину, лишив последних сил сопротивляться. Голову, руки и ноги сунули в колодки, на туловище плеснули водой.

— Значит так, — Драконий Член достал нож, посмотрел на пленных, — у нас обед, а вы любуйтесь и думайте. У вас, козлин, последний шанс на хорошую жизнь. Я даю! Вы либо со мной, либо кончите, как он, — остриё указало на закованного мужчину. — Мы, канеш, подождём, когда погода изменится, но чёт я думаю, там надолго. Мы вас всех сожрём, пока метель эта долбанная стихнет. Но если под меня ляжете, рабами моими будете, жить вам хорошо. У меня и бабы найдутся, и жрачка, и добро всякое. Думайте, козлины. А я — жрать.

Вокруг начавшего кричать пленника уже собрались орки. Командир ловко сунул руку в рот воина Хадора и в одно мгновение вырезал язык. Хлынула кровь, вопль боли сменился мычанием, кашлем и бульканьем.

— На, — отдал полуорк окровавленный ошмёток соратнику, — этот хорошо говорил, и ты мя-мя-мякать перестанешь. Может быть.

Нож опустился на мечущееся тело, разрезал живот вдоль. Драконий Член начал вытягивать наружу кишки, потом добрался до печени и принялся отрезать по кусочку, раздавая своим бойцам. Трое из них, перевозбудившись от наблюдения за агонией, начали дрочить прямо во время еды.

— Смотрю, приободрились! — захохотал полуорк, полностью срезал мешающую кожу с живота пленника и продолжил делить мясо. — Свежее! Мягкое! Не горькое. Не то, что эти долбоящеры.

— Да! — согласились соратники.

Истерзанный мужчина уже не шевелился и не орал, зато кричали, срывая голос и давясь рвотой его собратья.

— Остальное пожарить надо, а то стухнет, — деловито жуя, приказал командир-полуорк. — Или сварить. Воды набрали?

Услышав утвердительный ответ, Драконий Член отсёк кишки мёртвого врага, завязал узлом концы и намотал на себе шею, словно шарф или бусы.

— Ну так шо? — спросил он Гельдора, пнув его в живот. — Ты со мной, козлина?

Согнувшись в сухом рвотном позыве, заливаясь слезами и почти ничего не видя перед собой, молодой воин хотел плюнуть в морду врага, но не смог. Единственным, на что хватило сил, оказалось слово «Нет!», и, услышав его Драконий Член расхохотался пуще прежнего.

— Ты пожалеешь, — хмыкнул он, — что выбрал не съесть обед, а стать им.

Гельдор не знал, все ли его соратники остались верны командиру, или кто-то дрогнул и предал. Сейчас его мысли без остатка занимало отчаянное желание не сойти с ума, поэтому он повторял себе снова и снова: «Отец всё предусмотрел. Он придёт. Выручит. Иначе просто не может быть».

И чудовищная реальность ощущалась не так болезненно.

Гроза над Дор-Ломином

Жаркий летний воздух застыл, словно остановилось само время.

— Гроза будет! — пронеслись предупреждения по полям и пастбищам, и люди начали собираться по домам и укрытиям. — За лесом уже полыхает! Берегись молнии!

Северный край неба стремительно темнел, словно огромная серо-фиолетовая птица раскинула могучие крылья и понеслась над землёй. Послышались первые далёкие раскаты.

— По домам, детвора! По домам! Уши надеру!

Спешно перебежав широкий двор под начинающимся дождём и поднявшимся ветром, супруга Хадора вошла в дом свекрови, внезапно позвавшей к себе поговорить. Теперь здесь стало тихо, словно и не случалось многодневных шумных пиров, устраиваемых вождём Хатолом. Его последнее застолье оказалось для владыки Дор-Ломина похоронным, внезапно сменившись с празднования очередной годовщины очередного сражения в Дор-Даэделот прощанием с вовсе не героически почившим лидером. Разумеется, нередко случалось, что мужчины умирали, перебрав хмеля, но когда это коснулось рода великого Мараха, многие задумались и не знали, как произносить тосты во славу вождя около завершившего его жизненный путь костра.

— Всё в прошлом, Гильдис, — увидев в дверях невестку, вздохнула Дорвен, сидя у потемневшего окна за прялкой. — Теперь всё в прошлом. Наверно, и я скоро уйду, ведь не расставаться же с мужем… Я обещала вечно быть с ним. Но я не за тем тебя позвала, чтобы плакаться. Садись, Звёздочка.

Моложавая женщина по-хозяйски поставила себе и вдове вождя чашки, налила ягодно-яблочного отвара, положила принесённые с собой лепёшки.

На улице полыхнула молния.

— Хатол умер, и теперь Хадор должен занять его место, — не притронувшись к еде, заговорила Дорвен. — Никто другой — только Хадор. И мы должны этому помочь.

Комната снова озарилась вспышкой, Гильдис вздрогнула.

— Мы не боялись грома, — вдова вождя улыбнулась. — Глупые были. И храбрые.

В мутноватых светлых глазах отразилось воспоминание из далёкого детства.

***

— Да никто не узнает! — мальчишка с коротко стриженными светло-русыми волосами гордо подбоченился. — Кто нас спохватится и искать побежит в такой дождище? Пошли, Дорвен!

— В грозу такая тёплая вода! — закивала девочка с тугой косой.

Третий ребёнок засомневался, начал оглядываться на дом, однако ещё двое более старших ребят рассмеялись:

— Что? Побежишь маме жаловаться? Давай! Беги! Трус!

Зарница осветила белым всё вокруг, раздался треск, гром сотряс воздух, ветвистая молния проползла по чёрным облакам.

Испугались все, однако сразу же изобразили восторг и с хохотом побежали к реке.

Вспышка, треск, оглушительный грохот, вой ветра, шуршание сорванных ветвей и листьев, смех юных эдайн.

Вспышка. Берег реки всё ближе.

— Э! Куда собрались?! — сквозь бурю услышали дети оклик рыбаков — трое мужчин, держа над собой перевёрнутую лодку, шли от песчаного склона, превратившегося в водопад. — А ну кыш отсюда! Река молнии притягивает! Зашибёт!

— Не зашибёт! — расхохотался стриженный мальчишка и еле увернулся от упавшей рядом ветки.

Взрослые поставили лодку, бросили сети и вёдра, поспешили к ребятне. Девочка схватила младшего брата и, представив, как влетит от родителей, побежала с ним в сторону дома. Вслед раздался смех, мальчишка-зачинщик выплюнул что-то о трусости.

Вспышка, гром, шум ветра в листве.

Юная Дорвен обернулась. Рыбаки поймали ребятню и за уши потащили от воды, и только старший брат девочки всё же прыгнул в реку.

— Ха-ха-ха! — крикнул он, вынырнув. Короткие волосы прилипли ко лбу. — Девчонки!

— А ну вылезай! — сквозь треск ломающегося дерева заорал рыбак.

— Ха! Ха! Ха! Ха!

Вспышка, грохот, молния белой змеёй устремилась к воде, и когда снова стало темно, головы мальчишки над поверхностью уже не было.

***

За окном полыхнуло, ветер ударил дождём в стекло.

— Я помню, — старая вдова посмотрела на невестку, — как ты веселилась, когда мужчины поднимали тосты, славя войну. Тогда я и поняла, что ты мне нравишься. Не каждая женщина понимает, что мужчины постоянно ищут риск и играют со смертью. Все мы однажды проиграем: кто-то достойно, кто-то нет, но мужчины… Они с рождения хотят всем доказать, что смерть для них — глупая соседская старуха, которая ненавидит всех вокруг и готова выплеснуть в расшумевшихся детей помои или что похуже. И мы, женщины, должны понимать, что наши мужья, отцы, братья, сыновья всё равно будут искать смерти, так почему не отпустить их на войну против общего врага?

На улице громыхало, какая-то собака залилась отчаянным лаем.

— Я горжусь мужем, — улыбнулась Гильдис не слишком радостно. — И сыновьями горжусь. Я боюсь, что они могут не вернуться с севера, но понимаю — это их долг.