Хуан вдруг оказался рядом и положил в руку хозяина живого крота, совсем ещё маленького.

— Ты чего? — удивился эльф. — Считаешь, что этот малыш меня развеселит? Да, пожалуй, он и правда может отвлечь от глупых мыслей, но, думаю, лучше вернуть детёныша в семью.

Тёплая мягонькая шёрстка кротика приятно пощекотала ладони, Феаноринг печально улыбнулся.

— Хуан, — сказал он, подходя к норе, — мне не нужен чужой ребёнок, верни его родителям, будь так добр.

Положив детёныша на разрытую землю, король Химлада пошёл к палатке, снова думая о том, что надо возвращаться и обсудить внезапно закрывшийся ото всех Нарготронд с Курво за бокалом вина и, по почте, с гномами. Продавать подземному городу шкуры и меховые изделия было удобно, а теперь непонятно, что делать с договором. Финдарато совсем наплевать, как живёт его народ?! Хотя, кто бы говорил…

Небо стало совсем серым, начал моросить дождь, а над далёким болотом блеснули серебром парящие огоньки.

Да, надо возвращаться. Поиски бессмысленны.

***

Серебристые туфельки сверкнули в лучах дневного солнца.

Украшая изящные ножки принцессы, делая её танец ещё более чарующим, лёгкая обувь притягивала внимание, и полёт лент и разной формы клиньев платья отходил на второй план.

Принцесса Иттариэль вышла на площадь, где пели менестрели, и присоединилась к веселью. Через мгновение уже никто не замечал певцов, пляски прекратились, и все гуляющие, словно завороженные, принялись наблюдать за изящными движениями дочери короля. Да, она колдовала, чтобы казаться неотразимой, однако отточенное многими годами мастерство было и само по себе непревзойдённым.

— Пойте о надежде, что каждый потерянный близкий однажды найдётся, — приказала принцесса музыкантам, и мелодия моментально переменилась. — Надежда — всё, что порой нам остаётся, и ни одна мечта не должна оказаться несбыточной! Только не здесь, в городе-песне! Здесь возможно всё!

Толпа радостно захлопала, и серебряные туфельки засверкали снова на фоне белого дерева, струй фонтанов и точёных скульптур.

— Красивая, но бестолковая, — тихо сказал приёмному сыну лорд Талаган, медленно проходя мимо Иттариэль и музыкантов, грузно переминаясь с ноги на ногу под тяжестью собственного тела. — Никогда не женись на плясуньях — у них ветер в голове, а должен быть ум. Как у твоей мамы.

Жена улыбнулась мужу, крепче взяла под руку.

Осень бросила на плиты площади листву: багровую, жёлтую, оранжевую и белую. Пропетые о мечтах слова, сплетаясь с музыкой шороха растоптанных сухих листьев, заставили некоторых жителей Гондолина идти осторожнее, наступая только на голые плиты, чтобы не давить подошвами символическое воплощение чужих и своих надежд.

А танец продолжался, и серебро сверкало среди увядания и неминуемо наступавших холодов. Однако все знали, что тепло обязательно вернётся, надо только подождать. Мечты ведь всегда сбываются.

***

Малыш рос быстро, и всё больше становился похож на Турукано, что очень радовало Ириссэ. Только одно изменение в ребёнке не нравилось матери: глаза сына из молочно-голубых постепенно превращались в зелёно-карие. Как у отца.

Убеждая себя, что внешнее сходство с насильником не делает мальчика злодеем, Ириссэ взяла дитя из колыбели и начала тихо повторять слова на Квэнья, которым хотела научить сына.

Давно не видя рядом ни одной женщины, пленница-жена слегка беспокоилась об их судьбе, и пыталась понять, что заставило похитителя оставить рядом со своей жертвой только мужчин. Неужели ревность служанок могла стать опасной для ребёнка хозяина?

— Мама, — тихо и медленно произносила Ириссэ, — мама тебя любит. Любит. Я люблю тебя.

Оголив грудь, Нолдиэ прижала к себе дитя, и малыш сразу же схватился за сосок.

— Люблю.

Силуэт в дверях Ириссэ заметила не сразу. Сколько он там стоял?! От страха сердце бешено заколотилось, однако Эол, увидев, что жена его заметила, сразу ушёл, не сказав ни слова.

Дверь резко хлопнула, малыш вздрогнул, однако тут же забыл о плохом, продолжив сосать грудь.

Ириссэ не хотела об этом думать, однако мысль, зародившаяся в момент ухода мужа, не отпускала: Эол слышал искренние слова любви, адресованные не ему. Он знает, что никогда не удостоится даже подобия такого чувства. Понимает, что никогда не будет дорог своей супруге.

Что он будет делать дальше?!

Слёзы покатились по щекам, губы прижались поцелуем к головке ребёнка.

— Люблю тебя, мой хороший. Люблю! Пусть у нас всё будет хорошо!

***

Несмотря на непогоду и первые заморозки, взяв в дорогу троих слуг и только самые необходимые вещи, Эол отправился в Ногрод, зная, что его отъезд вряд ли кого-то расстроит, и мысли об этом заставляли криво усмехаться. Ничего, проведя время в весёлой компании, можно с новыми силами взяться за воспитание непокорной женщины. Она всё равно подчинится, ведь иного выбора ей никто не предоставит. Главное, не позволить себе слабости и губительной мягкости. Никакой жалости! Никакого милосердия! Только жёсткость и сила! Тогда и будет результат.

А ребёнок… Он никогда не отнимет жену у мужа! Ириссэ не имеет права любить кого-либо больше, чем супруга, а если посмеет, окажется взаперти одна! А сыном будет заниматься отец.

Благодетель

— Не понимаю я смысла этой постройки, — отвернувшись от окна к подруге, Зеленоглазка махнула рукой в сторону сильно выделявшегося на фоне эльфийских домиков и башен здания, которое, конечно, напоминало нормальное архитектурное сооружение, но пока что слишком отдалённо. — Зачем Фирьяр нужна собственная библиотека в городе, где есть общая библиотека для всех?

Митриэль подняла голову от разложенных на столе трав и порошков. В последнее время работы прибавилось: численность смертных стремительно росла, и всё чаще кто-то болел. Несмотря на лень, многие Фирьяр всё-таки обучались целительству, однако почему-то никому из них не удавалось правильно смешать снадобья — вечно получались не те пропорции, что непоправимо портило лечебные свойства. Вроде бы все ученики понимали — нельзя добавить или убавить даже мельчайшую долю, передержать на огне или не додержать мгновение, но всегда допускали ошибку за ошибкой, получая в итоге вместо «чудодейственных снадобий» то, что, конечно, поможет, но не так быстро и недостаточно эффективно.

— Это домик для тех, — презрительно хмыкнула валинорская знахарка, — кому стыдно перед нами за нежелание учиться. Этот Пойтар, конечно, милосерден к невеждам, организовал для них такой вот домик, куда можно прийти и послушать эльфийские книги, которые читает сам Пойтар, на свой выбор, разумеется.

— Он свои сочинения читает, — усмехнулась колдунья. — Которые пишет, подражая вашим текстам.

— А как он бесится, когда кто-то из сородичей не приходит на его выступления! — Митриэль пшикнула. — Может домой заявиться и начать орать, что все обязаны радоваться его благому начинанию!

— И что благого в его начинании? — скрестила руки на груди Зеленоглазка. — Он поощряет лентяев! Да, есть смертные, которым действительно сложно учиться, и для них такие чтения — единственный способ хоть как-то окультуриться, но подавляющему большинству просто лень взять в руки книгу, если она не состоит полностью из картинок!

— Да, — согласилась травница, — любое благое начинание обращается злом. Ты этого ещё не поняла, подруженька?

Вспомнив молодую беременную, которую отговорила убивать в утробе дитя, колдунья замолчала и взялась за списки тех, кто обращался за помощью. Записи велись не для знахарей-эльфов, которые и так помнили всё, что требовалось, а для помощников-Фирьяр. Избирательность памяти смертных порой доводила учителей до отчаяния, однако приходилось мириться с этой особенностью юной расы и надеяться, что со временем станет лучше.

— Я верю, — с пафосом, достойным королевских пропагандистов, заявила дева из рода Мориквэнди, — что истинное добро никогда не оборачивается злом. Надо только знать, для кого его делать.